Дерево
На цветущем склоне горы Менэлус, что в Аркадии, неподалеку от развалин
древней виллы растет оливковая роща. Рядом с ней возвышается надгробие,
некогда прекрасное, с величественными скульптурами, но ныне разрушенное, как
и дом. У одного края могилы, раздвинув потемневшие от времени плиты
пентелийского мрамора, растет необычайных размеров олива. Вид ее вызывает
отвращение сходством с каким-то уродливым человеком или с телом,
обезображенным смертью. Селяне избегают ходить мимо него по ночам, когда
лунный свет едва пробивается сквозь кривые ветви. Гора Менэлус излюбленное
место козлоногого Пана, которого всегда окружает множество странных
спутников и приятелей. Простые деревенские парни уверены, что олива каким-то
образом связана со всей этой нечистой компанией. Но старый пасечник, живущий
в доме неподалеку, рассказывал мне совсем другое.
Много лет тому назад, когда вилла на склоне была новой и великолепной,
в ней проживали два скульптора Калос и Мусид. Красота их творений славилась
повсюду от Лидии до Неаполя. Никто не осмелился бы утверждать, что один
превосходит другого в мастерстве. Гермес работы Калоса стоял в мраморной
раке в Коринфе, а Паллада Мусида венчала колонну, установленную в рядом с
афинским Парфеноном. Все отдавали должное таланту скульпторов, удивляясь
теплу их братской дружбы и отсутствию между ними зависти.
Но хотя и жили они в гармонии, характеры их были на редкость разными.
Пока окруженный городскими бездельниками Мусид кутил по ночам в Тегии, Калос
оставался дома. Он укрывался от взглядов своих рабов в уединенном прохладном
уголке оливковой рощи. Там размышлял он над переполнявшими его образами и
искал формы, которые делали бы красоту бессмертной в оживающем мраморе.
Пустомели утверждали, что Калос беседует с духами рощи, что его статуи
суть образы фавнов и дриад, с которыми он там встречается, ибо живой натурой
он никогда не пользовался.
Настолько знамениты были Калос и Мусид, что никто не удивился, когда к
ним прибыли посланники от тирана Сиракуз. Они приехали вести переговоры о
весьма дорогостоящей статуе богини удачи Тайкэ, которую тиран задумал
поставить в городе. Скульптура должна была достигать огромных размеров, но
при этом выполнить ее нужно было весьма тонко, чтобы она стала еще одним
чудом света и привлекала в Сиракузы тысячи путешественников. Тот, чью работу
примут, был бы возвеличен безмерно. За эту-то честь Калос и Мусид были
приглашены посоревноваться. Их братская любовь была широко известна, и
хитрый тиран рассудил, что каждый, вместо того, чтобы скрывать свою работу
от другого, предложит другу помощь и совет.
Эта душевная щедрость должна была породить два образа неслыханйой
красоты, лучший из которых затмил бы мечты поэтов.
Скульпторы с радостью приняли предложение тирана. Все последующие дни
их рабы слышали неутомимый стук молотков. Калос и Мусид скрывали свою работу
от всех остальных, но отнюдь не друг от друга. Ничьи иные глаза, кроме их
собственных, не созерцали божественные фигуры, которые от сотворения мира
были сокрыты в грубых глыбах, а сейчас высвобождались силой их гения. Как и
прежде, по вечерам Мусид посещал пиры в Тегии, а Калос бродил в одиночестве
по оливковой роще. Но с течением времени в неизменно веселом и
жизнерадостном Мусиде стали проявляться признаки уныния. Люди принялись
гадать о причинах столь угнетенного состояния человека, у которого есть
блестящая возможность завоевать своим искусством величайшую награду. Прошло
немало месяцев, но кислое выражение лица Мусида так и не сменилось
признаками нетерпеливого, азартного ожидания, которое столь естественно
должно было появиться в подобном случае.
Но вот однажды Мусид рассказал о болезни Калоса, и всем стала понятна
его печаль, поскольку глубокое и чистое взаимное влечение двух скульпторов
было общеизвестно.
Тогда многие принялись навещать Калоса и, действительно, все как один
отмечали его странную бледность. Но при этом было в нем и выражение
счастливой безмятежности, что делало его взгляд более загадочным, чем взгляд
Мусида. Мусид же был охвачен непередаваемым волнением и, пожелав
самостоятельно кормить и ухаживать за своим другом, удалил от него всех
рабов.
Сокрытые тяжелыми занавесями, стояли две незаконченные фигуры. В
последнее время к ним редко прикасались резцы больного и его преданного
брата.
А Калос продолжал слабеть, несмотря на помощь озадаченных врачей и
нежную заботу своего друга. Все чаще просил он, чтобы его перенесли в
возлюбленную им рощу. Там он просил оставить его в одиночестве, как если бы
желал побеседовать с чем-то невидимым. Мусид безропотно выполнял все просьбы
Калоса, хотя глаза его и наполнялись слезами при мысли, что брат его больще
печется о нимфах и дриадах, чем о себе самом.
Наконец, настал день, когда Калос заговорил о смерти. Рыдающий Мусид
пообещал ему изваять памятник более восхитительный, чем знаменитый склеп
Мазолуса. Но Калос попросил его не говорить более о мраморных красотах. Лишь
одно желание преследовало умирающего чтобы в изголовье его гроба положили
веточки, обломленные по его указанию с нескольких олив из рощи.
Однажды ночью, сидя в одиночестве во тьме оливковой рощи, Калос
скончался.
Неописуемой красоты был монумент, что высек из мрамора охваченный
скорбью Мусид для своего возлюбленного друга. Никто другой не изваял бы
барельефов, вобравших в себя все великолепие Елисейских полей1.
Не забыл Мусид положить в могилу и веточки, обломленные в оливковой роще.
Когда боль утраты несколько поутихла, он возобновил работу над фигурой
Тайкэ. Вся слава теперь должна была принадлежать ему одному, поскольку тиран
Сиракуз жаждал заполучить только творение Калоса или Мусида и никого
другого. Выполнение заказа послужило выходом чувствам скульптора, и с каждым
днем он трудился упорнее, избегая развлечений, которым некогда предавался.
Все вечера он неизменно проводил у могилы своего друга, где уже успела
взойти молодая олива. Так быстр был ее рост и настолько необычен вид, что
все, кто видел ее, не могли сдержать возгласа удивления. Да и сам Мусид
выглядел очарованным, но порою испытывал к дереву нечто похожее на
отвращение.
Через три года после кончины Калоса Мусид отправил тирану посланника.
На агоре в Тегии прошел слух, что величественная статуя завершена. К этому
времени олива у могилы приобрела поразительные размеры, превзойдя высотой
все остальные деревья своего вида. Одна особенно тяжелая ветвь простиралась
над крышей дома, в котором трудился Мусид. Многие приходили посмотреть на
необычайно большое дерево и заодно восхититься работой скульптора, поэтому
Мусид редко бывал один. Но толпы гостей не досаждали ему. Напротив, теперь,
когда его работа была закончена, он, казалось, страшился одиночества.
Холодный ветер с гор вздыхал в ветвях оливковой рощи и дерева на могиле, и
вздохи эти навевали ужас, ибо в них чудились невнятные звуки неведомой речи.
1 2
На цветущем склоне горы Менэлус, что в Аркадии, неподалеку от развалин
древней виллы растет оливковая роща. Рядом с ней возвышается надгробие,
некогда прекрасное, с величественными скульптурами, но ныне разрушенное, как
и дом. У одного края могилы, раздвинув потемневшие от времени плиты
пентелийского мрамора, растет необычайных размеров олива. Вид ее вызывает
отвращение сходством с каким-то уродливым человеком или с телом,
обезображенным смертью. Селяне избегают ходить мимо него по ночам, когда
лунный свет едва пробивается сквозь кривые ветви. Гора Менэлус излюбленное
место козлоногого Пана, которого всегда окружает множество странных
спутников и приятелей. Простые деревенские парни уверены, что олива каким-то
образом связана со всей этой нечистой компанией. Но старый пасечник, живущий
в доме неподалеку, рассказывал мне совсем другое.
Много лет тому назад, когда вилла на склоне была новой и великолепной,
в ней проживали два скульптора Калос и Мусид. Красота их творений славилась
повсюду от Лидии до Неаполя. Никто не осмелился бы утверждать, что один
превосходит другого в мастерстве. Гермес работы Калоса стоял в мраморной
раке в Коринфе, а Паллада Мусида венчала колонну, установленную в рядом с
афинским Парфеноном. Все отдавали должное таланту скульпторов, удивляясь
теплу их братской дружбы и отсутствию между ними зависти.
Но хотя и жили они в гармонии, характеры их были на редкость разными.
Пока окруженный городскими бездельниками Мусид кутил по ночам в Тегии, Калос
оставался дома. Он укрывался от взглядов своих рабов в уединенном прохладном
уголке оливковой рощи. Там размышлял он над переполнявшими его образами и
искал формы, которые делали бы красоту бессмертной в оживающем мраморе.
Пустомели утверждали, что Калос беседует с духами рощи, что его статуи
суть образы фавнов и дриад, с которыми он там встречается, ибо живой натурой
он никогда не пользовался.
Настолько знамениты были Калос и Мусид, что никто не удивился, когда к
ним прибыли посланники от тирана Сиракуз. Они приехали вести переговоры о
весьма дорогостоящей статуе богини удачи Тайкэ, которую тиран задумал
поставить в городе. Скульптура должна была достигать огромных размеров, но
при этом выполнить ее нужно было весьма тонко, чтобы она стала еще одним
чудом света и привлекала в Сиракузы тысячи путешественников. Тот, чью работу
примут, был бы возвеличен безмерно. За эту-то честь Калос и Мусид были
приглашены посоревноваться. Их братская любовь была широко известна, и
хитрый тиран рассудил, что каждый, вместо того, чтобы скрывать свою работу
от другого, предложит другу помощь и совет.
Эта душевная щедрость должна была породить два образа неслыханйой
красоты, лучший из которых затмил бы мечты поэтов.
Скульпторы с радостью приняли предложение тирана. Все последующие дни
их рабы слышали неутомимый стук молотков. Калос и Мусид скрывали свою работу
от всех остальных, но отнюдь не друг от друга. Ничьи иные глаза, кроме их
собственных, не созерцали божественные фигуры, которые от сотворения мира
были сокрыты в грубых глыбах, а сейчас высвобождались силой их гения. Как и
прежде, по вечерам Мусид посещал пиры в Тегии, а Калос бродил в одиночестве
по оливковой роще. Но с течением времени в неизменно веселом и
жизнерадостном Мусиде стали проявляться признаки уныния. Люди принялись
гадать о причинах столь угнетенного состояния человека, у которого есть
блестящая возможность завоевать своим искусством величайшую награду. Прошло
немало месяцев, но кислое выражение лица Мусида так и не сменилось
признаками нетерпеливого, азартного ожидания, которое столь естественно
должно было появиться в подобном случае.
Но вот однажды Мусид рассказал о болезни Калоса, и всем стала понятна
его печаль, поскольку глубокое и чистое взаимное влечение двух скульпторов
было общеизвестно.
Тогда многие принялись навещать Калоса и, действительно, все как один
отмечали его странную бледность. Но при этом было в нем и выражение
счастливой безмятежности, что делало его взгляд более загадочным, чем взгляд
Мусида. Мусид же был охвачен непередаваемым волнением и, пожелав
самостоятельно кормить и ухаживать за своим другом, удалил от него всех
рабов.
Сокрытые тяжелыми занавесями, стояли две незаконченные фигуры. В
последнее время к ним редко прикасались резцы больного и его преданного
брата.
А Калос продолжал слабеть, несмотря на помощь озадаченных врачей и
нежную заботу своего друга. Все чаще просил он, чтобы его перенесли в
возлюбленную им рощу. Там он просил оставить его в одиночестве, как если бы
желал побеседовать с чем-то невидимым. Мусид безропотно выполнял все просьбы
Калоса, хотя глаза его и наполнялись слезами при мысли, что брат его больще
печется о нимфах и дриадах, чем о себе самом.
Наконец, настал день, когда Калос заговорил о смерти. Рыдающий Мусид
пообещал ему изваять памятник более восхитительный, чем знаменитый склеп
Мазолуса. Но Калос попросил его не говорить более о мраморных красотах. Лишь
одно желание преследовало умирающего чтобы в изголовье его гроба положили
веточки, обломленные по его указанию с нескольких олив из рощи.
Однажды ночью, сидя в одиночестве во тьме оливковой рощи, Калос
скончался.
Неописуемой красоты был монумент, что высек из мрамора охваченный
скорбью Мусид для своего возлюбленного друга. Никто другой не изваял бы
барельефов, вобравших в себя все великолепие Елисейских полей1.
Не забыл Мусид положить в могилу и веточки, обломленные в оливковой роще.
Когда боль утраты несколько поутихла, он возобновил работу над фигурой
Тайкэ. Вся слава теперь должна была принадлежать ему одному, поскольку тиран
Сиракуз жаждал заполучить только творение Калоса или Мусида и никого
другого. Выполнение заказа послужило выходом чувствам скульптора, и с каждым
днем он трудился упорнее, избегая развлечений, которым некогда предавался.
Все вечера он неизменно проводил у могилы своего друга, где уже успела
взойти молодая олива. Так быстр был ее рост и настолько необычен вид, что
все, кто видел ее, не могли сдержать возгласа удивления. Да и сам Мусид
выглядел очарованным, но порою испытывал к дереву нечто похожее на
отвращение.
Через три года после кончины Калоса Мусид отправил тирану посланника.
На агоре в Тегии прошел слух, что величественная статуя завершена. К этому
времени олива у могилы приобрела поразительные размеры, превзойдя высотой
все остальные деревья своего вида. Одна особенно тяжелая ветвь простиралась
над крышей дома, в котором трудился Мусид. Многие приходили посмотреть на
необычайно большое дерево и заодно восхититься работой скульптора, поэтому
Мусид редко бывал один. Но толпы гостей не досаждали ему. Напротив, теперь,
когда его работа была закончена, он, казалось, страшился одиночества.
Холодный ветер с гор вздыхал в ветвях оливковой рощи и дерева на могиле, и
вздохи эти навевали ужас, ибо в них чудились невнятные звуки неведомой речи.
1 2