В этом отвратительном смрадном болоте кишели белоголовые черви, мокрицы и большой серый клоп, а в трещинах плит гнездились пятнистые пауки, скорпионы и фаланги... Случалось, что умершего человека не скоро усматривали и он здесь же разлагался... Какие-то особые гады "выпивали глаза" у больных и умерших... Окон в темницах, построенных Иродом, было мало, и те самого незначительного размера. Темницы буквально были темны, а для того, чтобы проходило хоть сколько-нибудь свежего воздуха, во всё время от восхода солнца до вечера двери темниц стояли растворены и у порога их сидел сам тюремщик или кто-нибудь из лиц его семейства. Двери всегда были одни и в них мимо тюремщика проходили люди, которые посещали невольников и приносили им пищу. Это дозволялось, потому что составляло выгоду для темничника, который за то не кормил заключённых. В продолжение дня, пока двери были открыты, в темнице ещё был какой-нибудь приток свежего воздуха, но когда, с приближением ночи, темничный страж уходил в своё помещение и дверь замыкалась на болты и засовы, воздух в темнице быстро спирался и заключенным становилось нечем дышать. Это было мучительно. В это же время вся живая нечисть, как серый клоп, скорпион и хвостатая мокрица, тучами всползали на тела невольников и точили их грязную и воспалённую кожу, отдаляя всякую возможность сна и покоя. Вместо ночного отдыха заключенные испытывали терзания, приводившие их в бешенство. Более счастливы были те, кто скорее впадал от этой муки в беспамятство и начинал бредить в безумстве...
С закрытием на ночь темничных дверей, во всю ночь из узких окошек этих ужасных подземелий раздавались неумолчные стоны и вопли, а порой слышался отчаянный крик и бешеные проклятия, и цепи гремели, вторя проклятиям. Только под утро, когда силы изменяли несчастным, крики утихали и слышался скрип, как будто пилила тупая пила,- это был скрежет зубовный. Люди метались, попирая друг друга, впадали в тяжёлый неистовый бред и это метанье был сон в тюрьме аскалонской. Нередко случалось, что темничник Раввула, отворив утром двери аскалонской темницы, находил здесь одного или нескольких человек задохнувшихся, но иногда он не замечал сразу, что они умерли, и почитал их за спавших или обмерших, потому что везде здесь были такие, которые, по открытии дверей, лежали долго без чувств. После того, как до них доходила струя воздуха из открытой двери, они мало-помалу приходили в себя, чтобы начинать ощущать другие терзания, составлявшие здешнюю жизнь.
При таких условиях темничные невольники коротали свои дни в муках отчаяния, впадая сколь в тяжкие, столь же и в отвратительные недуги. Только раз в год, а иногда и того реже, невольников выводили из темницы на один день и тогда они могли видеть небо и солнце. Это случалось в неопределённое время, когда нечистота от сгнивших тростника и соломы достигала такой степени, что сам темничник ощущал невозможность приходить к невольникам. Тогда всех заключённых выводили в оковах, сажали их в старую негодную барку и отводили эту барку в море, а темницу набивали сухим хворостом и зажигали его, чтобы пропалить всю нечисть огнем.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
Прожигание приносило серьёзную пользу, а делали его так, что в дверь темницы напихивали огромные кучи смолистого хворосту и соломы и зажигали их, а сильная тяга воздуха, стремясь от дверей к отдушинам, в отдалённом конце раздувала огонь и попаляла нечистоту, которая здесь накопилась.
Огненный пал в темнице был живым и полным интереса событием для каждого жителя в Аскалоне. Это интересовало всех потому, что когда заключённых выводили из темницы и сажали на барку, можно было видеть всех, кто тут томился и какое страшное искажение природы произвела над ними неволя. При каждом прожигании ямы жители Аскалона сбегались сюда, как на самое любопытное зрелище, и толпились, желая узнать в числе несчастных узников людей, им когда-то знакомых и, может быть, давно позабытых. Зрелище это было ужасно, но ещё ужаснее было то, что выводили не всех. Существовало основательное убеждение, что перед палом в темнице забывали тех, кого хотели избыть безотложно. Все в Аскалоне верили, что будто при каждом пропаливании темницы там всегда кого-нибудь сожигают живого, и устроить это, в самом деле, ничего не стоило, и это, действительно, делали с тем, с кем надо было кончить немедленно. Этим теперь и захотел воспользоваться темничник Раввула. Услыхав встревоживший его стук под землёю, он пришёл к Милию и сказал ему:
- Господин, вот ты сделал большую ошибку: напрасно ты медлил судить Анастаса. В этой ночи я слышал стук под темницей. Темница подкопана, и я не знаю, где идёт этот подкоп. Каждый час угрожает бедою: Анастаса могут отковать и увести. Отвечай за него ты, а я его сторожить не берусь.
Милий испугался и вскричал:
- Неужто нет средства отвратить эту неожиданность и кончить раньше, чем они подкопают?
Раввула посмотрел на него исподлобья и тихо ответил:
- Для всякой вещи есть средство, но тому, кто его знает, надо хорошо платить.
Милий тотчас же позвал Евлогия отрока и, взяв мною золота из кисы доброхотных даяний, метнул его, не считая, Раввуле. Раввула взял золото и сказал:
- Дай мне сейчас повеление выжечь гадов в темнице.
Милий ответил:
- Повелеваю тебе именем императора. Иди и сделай это, как нужно.
Но Раввула ещё стоял и, встряхнув на руке золото, тихо промолвил:
- Анастас ли один нарушает покой моего господина?
Милий бросил ему ещё золота и сказал:
- Ты довольно разумен: Анастас не один человек, мне ненавистный. Есть ещё там другой,- имя его тебе скажет доимщик Тивуртий.
- Знаю я сам это имя,- ответил Раввула и вышел.
Это произошло в то самое утро, когда Тения шла на заре из оливковой рощи и, ничего об этом не зная, удивлялась заметному большому движению людей, которыми овладело любопытство и волнение при известии, что сегодня будут выводить на барки узников и прожигать темницу.
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
Пал, однако, нельзя было сделать в одну минуту без подготовления всего, что к тому нужно: надо было иметь смолистый хворост и солому, и просторные барки для того, чтобы разместить на них выведенных узников. Чтобы припасти всё это, нужно было, по меньшей мере, полдня времени. Подвоз хвороста был первым знаком того, что темницу будут выпаливать. Темничник Раввула как только вышел от Милия, так сейчас же велел согнать всех дроворубов для заготовления хвороста, а когда те пошли рубить хворост, жители Аскалона узнали, что предполагается пал, и устремились толпами к темнице, чтобы видеть, когда будут выводить на барки невольников.
Это и было то тревожное движение, которое заметила Тения, идучи утром в темницу, чтобы навестить Фалалея.
Путь же Тении отсюда пролегал по улице, где помещался дом, занятый для вельможи Милия, и случилось так, что когда Тения проходила мимо этого дома, то её увидал Милий и, схватившись рукою за сердце, воскликнул:
- О, как она исхудала и как изменилась! Но и в этом страдальческом виде она ещё мне прелестней! Позовите её - пусть она взойдёт ко мне на минуту.
Бывший в то время у Милия доимщик Тивуртий выбежал к Тении и, остановив её за рукав, заговорил ей:
- Сами боги привели тебя сюда, прекрасная Тения. Заклинаю тебя твоими детьми Вириной и Виттом, не спеши удаляться от дверей этого дома, где для тебя готова всесильная помощь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16
С закрытием на ночь темничных дверей, во всю ночь из узких окошек этих ужасных подземелий раздавались неумолчные стоны и вопли, а порой слышался отчаянный крик и бешеные проклятия, и цепи гремели, вторя проклятиям. Только под утро, когда силы изменяли несчастным, крики утихали и слышался скрип, как будто пилила тупая пила,- это был скрежет зубовный. Люди метались, попирая друг друга, впадали в тяжёлый неистовый бред и это метанье был сон в тюрьме аскалонской. Нередко случалось, что темничник Раввула, отворив утром двери аскалонской темницы, находил здесь одного или нескольких человек задохнувшихся, но иногда он не замечал сразу, что они умерли, и почитал их за спавших или обмерших, потому что везде здесь были такие, которые, по открытии дверей, лежали долго без чувств. После того, как до них доходила струя воздуха из открытой двери, они мало-помалу приходили в себя, чтобы начинать ощущать другие терзания, составлявшие здешнюю жизнь.
При таких условиях темничные невольники коротали свои дни в муках отчаяния, впадая сколь в тяжкие, столь же и в отвратительные недуги. Только раз в год, а иногда и того реже, невольников выводили из темницы на один день и тогда они могли видеть небо и солнце. Это случалось в неопределённое время, когда нечистота от сгнивших тростника и соломы достигала такой степени, что сам темничник ощущал невозможность приходить к невольникам. Тогда всех заключённых выводили в оковах, сажали их в старую негодную барку и отводили эту барку в море, а темницу набивали сухим хворостом и зажигали его, чтобы пропалить всю нечисть огнем.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
Прожигание приносило серьёзную пользу, а делали его так, что в дверь темницы напихивали огромные кучи смолистого хворосту и соломы и зажигали их, а сильная тяга воздуха, стремясь от дверей к отдушинам, в отдалённом конце раздувала огонь и попаляла нечистоту, которая здесь накопилась.
Огненный пал в темнице был живым и полным интереса событием для каждого жителя в Аскалоне. Это интересовало всех потому, что когда заключённых выводили из темницы и сажали на барку, можно было видеть всех, кто тут томился и какое страшное искажение природы произвела над ними неволя. При каждом прожигании ямы жители Аскалона сбегались сюда, как на самое любопытное зрелище, и толпились, желая узнать в числе несчастных узников людей, им когда-то знакомых и, может быть, давно позабытых. Зрелище это было ужасно, но ещё ужаснее было то, что выводили не всех. Существовало основательное убеждение, что перед палом в темнице забывали тех, кого хотели избыть безотложно. Все в Аскалоне верили, что будто при каждом пропаливании темницы там всегда кого-нибудь сожигают живого, и устроить это, в самом деле, ничего не стоило, и это, действительно, делали с тем, с кем надо было кончить немедленно. Этим теперь и захотел воспользоваться темничник Раввула. Услыхав встревоживший его стук под землёю, он пришёл к Милию и сказал ему:
- Господин, вот ты сделал большую ошибку: напрасно ты медлил судить Анастаса. В этой ночи я слышал стук под темницей. Темница подкопана, и я не знаю, где идёт этот подкоп. Каждый час угрожает бедою: Анастаса могут отковать и увести. Отвечай за него ты, а я его сторожить не берусь.
Милий испугался и вскричал:
- Неужто нет средства отвратить эту неожиданность и кончить раньше, чем они подкопают?
Раввула посмотрел на него исподлобья и тихо ответил:
- Для всякой вещи есть средство, но тому, кто его знает, надо хорошо платить.
Милий тотчас же позвал Евлогия отрока и, взяв мною золота из кисы доброхотных даяний, метнул его, не считая, Раввуле. Раввула взял золото и сказал:
- Дай мне сейчас повеление выжечь гадов в темнице.
Милий ответил:
- Повелеваю тебе именем императора. Иди и сделай это, как нужно.
Но Раввула ещё стоял и, встряхнув на руке золото, тихо промолвил:
- Анастас ли один нарушает покой моего господина?
Милий бросил ему ещё золота и сказал:
- Ты довольно разумен: Анастас не один человек, мне ненавистный. Есть ещё там другой,- имя его тебе скажет доимщик Тивуртий.
- Знаю я сам это имя,- ответил Раввула и вышел.
Это произошло в то самое утро, когда Тения шла на заре из оливковой рощи и, ничего об этом не зная, удивлялась заметному большому движению людей, которыми овладело любопытство и волнение при известии, что сегодня будут выводить на барки узников и прожигать темницу.
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
Пал, однако, нельзя было сделать в одну минуту без подготовления всего, что к тому нужно: надо было иметь смолистый хворост и солому, и просторные барки для того, чтобы разместить на них выведенных узников. Чтобы припасти всё это, нужно было, по меньшей мере, полдня времени. Подвоз хвороста был первым знаком того, что темницу будут выпаливать. Темничник Раввула как только вышел от Милия, так сейчас же велел согнать всех дроворубов для заготовления хвороста, а когда те пошли рубить хворост, жители Аскалона узнали, что предполагается пал, и устремились толпами к темнице, чтобы видеть, когда будут выводить на барки невольников.
Это и было то тревожное движение, которое заметила Тения, идучи утром в темницу, чтобы навестить Фалалея.
Путь же Тении отсюда пролегал по улице, где помещался дом, занятый для вельможи Милия, и случилось так, что когда Тения проходила мимо этого дома, то её увидал Милий и, схватившись рукою за сердце, воскликнул:
- О, как она исхудала и как изменилась! Но и в этом страдальческом виде она ещё мне прелестней! Позовите её - пусть она взойдёт ко мне на минуту.
Бывший в то время у Милия доимщик Тивуртий выбежал к Тении и, остановив её за рукав, заговорил ей:
- Сами боги привели тебя сюда, прекрасная Тения. Заклинаю тебя твоими детьми Вириной и Виттом, не спеши удаляться от дверей этого дома, где для тебя готова всесильная помощь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16