Maman сочла это за невежливость: она так обиделась, что побледнела.
Павлин это заметил, и это ему, очевидно, было неприятно: он насупил брови и с некоторою нервною нетерпеливостью в голосе проговорил:
- Сударыня! Здесь такой порядок.
- Прекрасно, что у тебя такой порядок, но ведь ты же, я полагаю, можешь рассудить... - Матушка, горячась, теряла слова и запнулась.
Павлин ответил ей на ее последнее замечание:
- Могу-с.
- Ты знаешь, что Анна Львовна мне не чужая, а своя?..
- Знаю-с.
- А знаешь, так что... так чего же тебе?..
- Деньги-с... я без того не могу позволить вносить ваших вещей.
- Как не можешь позволить? Но неужто же вещам стоять ночь на дворе, и нам на полу спать?
- И вам не спать на полу, а вы потрудитесь отсюда уйти, или я сейчас велю выставить окна, - отвечал Павлин и, опять сделав нетерпеливое движение бровями, добавил: - У нас такой порядок.
Между прислугою и извозчиками, доставившими наши вещи, начались говор и смятение. Павлин стоял с книгою в передней и не обращал ни на что это никакого внимания.
- Но это смешно, - воскликнула maman, - я сейчас виделась с Анной Львовной, и она мне ни слова не сказала, что не верит мне до завтра... Засидевшись у нее, я опоздала взять в банке деньги. Но... но что за глупость! Я вовсе не хочу с тобой и рассуждать, - добавила рассерженная матушка и сказала, что она сейчас сама идет к Анне Львовне.
- Это будет напрасно-с, - сухо ответил Павлин.
- Ну, уж это не твое, батюшка, дело.
И она, взволнованная, накинула на себя платок и пошла к хозяйке, меж тем как Павлин, не покидая своего поста, сделал незаметный для нас знак своим ассистентам - и через минуту, к немалому нашему удивлению, из комнаты, назначавшейся для маменькиной спальни, потянул проницающий холод. Я, занимавшийся до сих пор рассматриванием пестрого убранства Павлина, оглянулся и увидел, что дворники несли в руках по одной внутренней раме, а в то же время с другой стороны появилась maman и, вся дрожа от холода и негодования, сказала по-французски:
- Представь, Ольга, какова эта Анна Львовна? Вообрази: она меня не приняла!
Добрая тетя Ольга отвечала, что она этого не ожидала.
- Это ужасно! - отвечала maman. - Я уверена, что она дома, потому что нет четверти часа, как мы расстались; но мне сказали, что она уехала ко всенощной. Как она может быть у всенощной, когда здесь, в ее доме, так оскорбляют родню ее мужа? Уедем отсюда: пусть всё бросают на дворе, но я не хочу здесь жить, и моя нога более не будет в этом доме! Одевайся, и уедем куда-нибудь в гостиницу. Я не могу одной минуты видеть этого негодяя!
Отпустив этот последний комплимент по адресу Павлина, моя нервная maman начала порывисто надевать на меня мое теплое платье. Между прислугою смятение еще более усиливалось; дворники, с вынутыми рамами в руках, тихонько пересмеивались: извозчики внизу кричали и шумели, ропща, что их долго не отпускают; по квартире расползался через выставленные рамы холод. Павлин стоял в своей строгой позитуре, и на лице его не было заметно ни малейшего беспокойства. Как ни странно может показаться вам мое сравнение, но он мне сразу напомнил тогда собою Гете, величавую и до холодности спокойную фигуру которого я знал по гравюрке, вклеенной в моей детской книжке. Павлина как будто вовсе не трогали мелкие страдания людей: он имел в виду одну какую-то общую гармонию того, что совершал и видел.
Но, помимо этих моих наблюдений, я не знаю, чем бы все это смешное и досадное замешательство с нами кончилось; вероятно, нас бы прогнали, если бы в дело не вмешалась тетка Ольга. Она отвела maman немножко в сторону и, говоря с нею по-французски, успела ее убедить, что дело от каприза ничего не выиграет и что мы почтенной Анне Львовне ничего не докажем, потому что она уже, вероятно, видела всякие доказательства в этом роде и ни одним из них не переубедилась.
- Но я уверена, что это не она, а этот грубиян, - молвила, смягчаясь, maman.
- А я уверена, напротив, что это именно она, а не "этот", как ты его называешь, "грубиян". Он мне кажется очень хорошим и честным человеком, потому что он точно исполняет то, что обязан исполнить; я это уважаю и ценю, - отвечала Ольга.
- Но что же нам делать? Это смешно: у меня недостает денег, я забыла их взять...
- Мы их достанем и заплатим.
- Где? Теперь банк закрыт, на дворе вечер, а у нас нет никого из знакомых (мы тогда только переселились в Петербург из провинции). Не у Анны же Львовны занимать, чтобы ей же заплатить.
- Нет, не у нее, - молвила тетя Ольга и с этим, подойдя к Павлину, сняла со своей руки два бриллиантовые кольца и спросила: - Не можете ли вы взять от нас это до послезавтра в залог? Послезавтра мы возьмем деньги и выкупим.
- Сударыня, я должен сейчас представить госпоже деньги, - отвечал Павлин с глубоким уважением к Ольге.
Отвечая ей на вопрос, он точно благодарил ее интонацией своего голоса за то, что она о нем сказала maman.
- Ну, пошлите заложить эти вещи в какую-нибудь лавку.
Павлин подумал - и, моргнув одному из своих дворников, велел ему исполнить требование Ольги, заложив ее кольца у какого-то известного ему лавочника, имя которого им названо было и потом для обстоятельности еще раз повторено.
Пока посланный дворник возвратился с деньгами, которых принес более, чем нам на этот случай было нужно, Павлин молча помогал другому вставить вынутые у нас рамы - и, получив, что ему следовало, за квартиру, вежливо поклонился и вышел.
Тетка Ольга, обладавшая не только большим смыслом и добротою, но и превосходным веселым характером и остроумием, тотчас же по уходе Павлина начала очень забавно трунить над нашим минувшим затруднением и привела в самое веселое расположение не только maman и меня, но даже всю нашу прислугу и извозчиков, которые, внося каждую вещь снизу в комнаты, не упускали случая отпускать разные остроты насчет Анны Львовны, величая ее чертовкой, и ведьмой, и другими лестными названиями.
Через час у нас вся мебель была поставлена на место, мелкие вещи более или менее были убраны, и квартира приведена в возможный порядок; а еще через другой час, который мы с матушкою и теткою провели во всенощной, мы застали нашу квартиру уже теплою и встретили праздник на своих чистых постелях. Через день кольца тетки Ольги, разумеется, были выкуплены, и мы зажили, но без решимости оставаться здесь долго, после встретивших нас на первых же шагах неприятностей. Maman говорила, что мы здесь не останемся долее месяца, а если она ранее найдет удобную квартиру, то мы переедем отсюда и ранее. Ей никто не противоречил, но другой удобной квартиры, к крайней досаде maman, не находилось, а та, в которой мы теперь жили, была тепла, суха и как нельзя более для нас удобна. К тому же суровый дом тетки Анны Львовны, благодаря царившему в нем строгому духу Павлина, отличался тишиною и опрятностью, на что тетка Ольга указывала maman и мало-помалу убедила ее не горячиться и не переезжать отсюда до лета.
- Мы ее этим не накажем, - говорила тетка Ольга, намекая на почтенную Анну Львовну, - а только себе наделаем хлопот и убытков. Стоит ли она этого?
Матушка мало-помалу согласилась, что Анна Львовна этого не стоит, и решилась остаться еще на месяц, но только с тем, чтобы "грубиян", то есть Павлин, не возмущал ее спокойствия и никогда не показывался к нам в квартиру.
Тетка Ольга взялась это устроить - и под тот день, когда нам предстоял второй месячный платеж, она сама занесла деньги в швейцарскую и вручила их Павлину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19