Сами были бы приличным человеком. Почему Вы не офицер?
Бэкманн . У меня слишком тихий голос, господин полковник, слишком тихий.
Полковник. Видите, Вы слишком тихий. А если по правде, так из тех, кто немного устал, немного рохля, так?
Бэкманн . Так точно, господин полковник. Точно так. Слишком тих. Слишком мягок. И устал, господин полковник, устал, устал, устал! Потому и уснуть не могу, господин полковник, не сплю ночами, господин полковник. Затем и пришел сюда, к Вам, господин полковник, затем что знаю, Вы мне поможете. А я так хочу отключиться.Больше мне ничего не надо. Только заснуть. Крепко-крепко заснуть.
Мать. Отец, не подходи к нему. Мне страшно. У меня от этого человека мороз по коже.
Дочь. Брось, ма. Он просто вернулся слегка повернутым. Такие не опасны.
Зять. А по-моему, он довольно наглый, этот господин.
Полковник (подумав). Предоставьте все мне, дети, я таких вояк знаю.
Мать. Господи, да он спит стоя.
Полковник (почти отечески). С ними просто надо пожестче. Дайте-ка, я сам.
Бэкман (издалека) . Господин полковник.
Полковник. Ну, так чего ж Вам надо?
Бэкманн (издалека). Господин полковник?
Полковник. Я слушаю, слушаю.
Бэкманн (сонно, заворожено). Слушаете, господин полковник? Тогда хорошо. Если Вы слушаете, господин полковник. Вот я и расскажу Вам мой сон, господин полковник. Он снится мне каждую ночь. А потом я просыпаюсь от жуткого крика. И знаете, кто это кричит? Я сам, господин полковник, я сам. Смешно, да, господин полковник? Кричу – и больше не могу заснуть. И так каждую ночь, господин полковник. Подумайте, господин полковник, – каждую ночь без сна. Потому я и устал, господин полковник, так чудовищно устал.
Мать. Отец, не подходи к нему. У меня просто мороз по коже.
Полковник (с интересом). Так Вы говорите, сон Вам не дает спать?
Бэкманн . Нет, мой крик. Не сон, а мой крик.
Полковник (с интересом). Но ведь это сон заставляет Вас кричать, да?
Бэкманн . Представьте себе. Он заставляет меня кричать. Потому что сон этот очень странный, знаете ли. Я Вам расскажу. Вы же слушаете, господин полковник, правда? Человек играет на ксилофоне. Играет очень быстро. И начинает потеть, этот человек начинает потеть, потому что он очень толст. А играет на гигантском ксилофоне. И каждый раз он должен подпрыгивать, чтобы ударить. Вот он и потеет, потому что действительно очень-очень толст. Но потеет не потом, вот что странно. Он потеет кровью, пенистой, темной кровью. И кровь эта бежит по его штанам двумя широкими алыми ручьями, и от этого он делаетсяпохож на генерала. Он совсем как генерал! Жирный, кровавый генерал. И это, наверное, бывалый, стреляный генерал, потому что успел потерять обе руки. Да-да, он играет тонкими, длинными протезами, похожими на рукоятки гранат, деревянными, с металлическими кольцами. Это очень странный музыкант, генерал-то, потому что и клавиши его гигантского ксилофона совсем не из дерева. Нет, поверьте, господин полковник, поверьте мне, они из костей. Верьте мне, господин полковник, – из костей!
Полковник (тихо). Да, верю. Из костей.
Бэкманн (все еще заворожено, призрачно). Да, не из дерева, из костей. Чудные белые косточки. У него там черепа, и лопатки, и бедра. А вот октавой повыше – кости рук и ног. Потом ребра – много тысяч ребер. А за ними, в конце ксилофона, где самые высокие нотки, – там пальцы, пальцы и зубы. Да, последними лежат зубы. Такой вот ксилофон у толстяка с генеральскими лампасами. Разве не смешной музыкант этот генерал?
Полковник (неуверенно). Да, очень смешной. Очень, очень смешной.
Бэкманн . Вот тут-то все и начинается. Сон тут-то и начинается. Значит, генерал стоит перед огромным ксилофоном из человечьих костей и выстукивает протезами марш. «Слава Пруссии» или «Баденвейлер». Но чаще всего он играет «Выступление гладиаторов» и еще «Старых товарищей». Чаще их. Вы же их знаете, господин полковник, знаете «Старых товарищей»? (Тихо напевает.)
Полковник. Да-да. Конечно. (Тоже начинает петь.)
Бэкманн . И тогда приходят они. Тогда выступают они. Гладиаторы, старые товарищи. Тогда они встают из братских могил, а от их кровавого стона несет до самой белой Луны. И оттого стоят такие ночи.Вонючие, как кошачье д… Кровавые, как пятна малинового варенья на белой сорочке. Такие стоят ночи, что трудно дышать. И мы задыхаемся, если нет губ, чтобы целовать, и шнапса, чтоб выпить. До самой Луны, до белой Луны поднимается кровавый стон, господин полковник, когда встают мертвецы в пятнах варенья.
Дочь. Слышите, он псих? Он говорит, Луна белая! Белая! Луна-то!
Полковник (сухо). Бред! Конечно Луна желтая, как всегда. Как мед! Как желток! И всегда она была такой, эта Луна.
Бэкманн . О нет, господин полковник, нет! В такие ночи, когда встают мертвецы, она бела и больна. Она как живот брюхатой девицы, которая утопилась в ручье. Такая белая, такая круглая, такая больная. Нет, господин полковник, Луна бела в эти ночи, когда встают мертвецы, а их кровавый стон смердит как кошачье д… до самой белой, круглой, больной Луны. Кровь. Кровь. Тогда встают они из братских могил в кровавых бинтах и шинелях. Они поднимаются со дна океанов, с улиц и степей, они приходят из лесов, и развалин, и болот, окоченевшие, зеленые, разложившиеся. В степях поднимаются они, одноглазые, беззубые, однорукие, одноногие, с выпавшими кишками, разбитыми черепами, без рук, простреленные, гниющие, слепые. Чудовищной волной наносит их – прилив несчетных тел, нестерпимых мучений. Чудовищное море трупов выходит из могил и заливает землю широкой, густой, зловонной, кровяной жижей. И тогда генерал в кровавых лампасах говорит мне: «Унтер-офицер Бэкманн. Принимайте ответственность. Пусть они рассчитаются». А я стою там, перед миллионами пустоглазых, оскаленных черепов, перед человеческими обрубками, остовами, стою вместе со своей ответственностью и командую: «Рассчитайсь!». Но они не считаются. Они щелкают челюстями, но не считаются. Генерал приказывает им отжаться – 50 раз. Хрупкие кости трещат, свистят легкие, но они не считаются! Разве это не бунт, господин полковник? Разве это не явный бунт?
Полковник (шепотом). Да, натуральный бунт!
Бэкманн . Они не желают рассчитываться даже под заклятье. Они только смыкают ряды, эти гниющие, и начинается ропот. Оглушительный, грозный, глухой ропот. А знаете, что они мычат, господин полковник?
Полковник (шепотом). Нет.
Бэкманн . «Бэкманн» – вот что. «Унтер-офицер Бэкманн». Всегда «Унтер-офицер Бэкманн». И катится рев, дикий, словно какой-то бог кричит, чужой, холодный, огромный. И этот рев все растет и накатывает, растет и накатывает! А потом становится таким сильным, таким давящим, что мне не хватает воздуха. И тогда я кричу, тогда я выкрикиваюсь в ночь. Тогда я должен кричать, так страшно, страшно кричать. И от этого всегда просыпаюсь. Каждую ночь. Каждую ночь концерт на ксилофоне, каждую ночь ропот, каждую ночь страшный крик. И после я не могу заснуть, потому что ответственность-то на мне. Да, ответственность на мне. Потому-то я к Вам и пришел, господин полковник. Я хочу наконец-то нормально спать. Вот и пришел к Вам, потому что хочу спать, наконец-то нормально спать.
Полковник. А от меня-то что нужно?
Бэкманн . Я принес Вам ее назад.
Полковник. Кого?
Бэкманн (почти наивно) . Ответственность. Я принес Вам назад ответственность. Вы что, забыли, господин полковник?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14
Бэкманн . У меня слишком тихий голос, господин полковник, слишком тихий.
Полковник. Видите, Вы слишком тихий. А если по правде, так из тех, кто немного устал, немного рохля, так?
Бэкманн . Так точно, господин полковник. Точно так. Слишком тих. Слишком мягок. И устал, господин полковник, устал, устал, устал! Потому и уснуть не могу, господин полковник, не сплю ночами, господин полковник. Затем и пришел сюда, к Вам, господин полковник, затем что знаю, Вы мне поможете. А я так хочу отключиться.Больше мне ничего не надо. Только заснуть. Крепко-крепко заснуть.
Мать. Отец, не подходи к нему. Мне страшно. У меня от этого человека мороз по коже.
Дочь. Брось, ма. Он просто вернулся слегка повернутым. Такие не опасны.
Зять. А по-моему, он довольно наглый, этот господин.
Полковник (подумав). Предоставьте все мне, дети, я таких вояк знаю.
Мать. Господи, да он спит стоя.
Полковник (почти отечески). С ними просто надо пожестче. Дайте-ка, я сам.
Бэкман (издалека) . Господин полковник.
Полковник. Ну, так чего ж Вам надо?
Бэкманн (издалека). Господин полковник?
Полковник. Я слушаю, слушаю.
Бэкманн (сонно, заворожено). Слушаете, господин полковник? Тогда хорошо. Если Вы слушаете, господин полковник. Вот я и расскажу Вам мой сон, господин полковник. Он снится мне каждую ночь. А потом я просыпаюсь от жуткого крика. И знаете, кто это кричит? Я сам, господин полковник, я сам. Смешно, да, господин полковник? Кричу – и больше не могу заснуть. И так каждую ночь, господин полковник. Подумайте, господин полковник, – каждую ночь без сна. Потому я и устал, господин полковник, так чудовищно устал.
Мать. Отец, не подходи к нему. У меня просто мороз по коже.
Полковник (с интересом). Так Вы говорите, сон Вам не дает спать?
Бэкманн . Нет, мой крик. Не сон, а мой крик.
Полковник (с интересом). Но ведь это сон заставляет Вас кричать, да?
Бэкманн . Представьте себе. Он заставляет меня кричать. Потому что сон этот очень странный, знаете ли. Я Вам расскажу. Вы же слушаете, господин полковник, правда? Человек играет на ксилофоне. Играет очень быстро. И начинает потеть, этот человек начинает потеть, потому что он очень толст. А играет на гигантском ксилофоне. И каждый раз он должен подпрыгивать, чтобы ударить. Вот он и потеет, потому что действительно очень-очень толст. Но потеет не потом, вот что странно. Он потеет кровью, пенистой, темной кровью. И кровь эта бежит по его штанам двумя широкими алыми ручьями, и от этого он делаетсяпохож на генерала. Он совсем как генерал! Жирный, кровавый генерал. И это, наверное, бывалый, стреляный генерал, потому что успел потерять обе руки. Да-да, он играет тонкими, длинными протезами, похожими на рукоятки гранат, деревянными, с металлическими кольцами. Это очень странный музыкант, генерал-то, потому что и клавиши его гигантского ксилофона совсем не из дерева. Нет, поверьте, господин полковник, поверьте мне, они из костей. Верьте мне, господин полковник, – из костей!
Полковник (тихо). Да, верю. Из костей.
Бэкманн (все еще заворожено, призрачно). Да, не из дерева, из костей. Чудные белые косточки. У него там черепа, и лопатки, и бедра. А вот октавой повыше – кости рук и ног. Потом ребра – много тысяч ребер. А за ними, в конце ксилофона, где самые высокие нотки, – там пальцы, пальцы и зубы. Да, последними лежат зубы. Такой вот ксилофон у толстяка с генеральскими лампасами. Разве не смешной музыкант этот генерал?
Полковник (неуверенно). Да, очень смешной. Очень, очень смешной.
Бэкманн . Вот тут-то все и начинается. Сон тут-то и начинается. Значит, генерал стоит перед огромным ксилофоном из человечьих костей и выстукивает протезами марш. «Слава Пруссии» или «Баденвейлер». Но чаще всего он играет «Выступление гладиаторов» и еще «Старых товарищей». Чаще их. Вы же их знаете, господин полковник, знаете «Старых товарищей»? (Тихо напевает.)
Полковник. Да-да. Конечно. (Тоже начинает петь.)
Бэкманн . И тогда приходят они. Тогда выступают они. Гладиаторы, старые товарищи. Тогда они встают из братских могил, а от их кровавого стона несет до самой белой Луны. И оттого стоят такие ночи.Вонючие, как кошачье д… Кровавые, как пятна малинового варенья на белой сорочке. Такие стоят ночи, что трудно дышать. И мы задыхаемся, если нет губ, чтобы целовать, и шнапса, чтоб выпить. До самой Луны, до белой Луны поднимается кровавый стон, господин полковник, когда встают мертвецы в пятнах варенья.
Дочь. Слышите, он псих? Он говорит, Луна белая! Белая! Луна-то!
Полковник (сухо). Бред! Конечно Луна желтая, как всегда. Как мед! Как желток! И всегда она была такой, эта Луна.
Бэкманн . О нет, господин полковник, нет! В такие ночи, когда встают мертвецы, она бела и больна. Она как живот брюхатой девицы, которая утопилась в ручье. Такая белая, такая круглая, такая больная. Нет, господин полковник, Луна бела в эти ночи, когда встают мертвецы, а их кровавый стон смердит как кошачье д… до самой белой, круглой, больной Луны. Кровь. Кровь. Тогда встают они из братских могил в кровавых бинтах и шинелях. Они поднимаются со дна океанов, с улиц и степей, они приходят из лесов, и развалин, и болот, окоченевшие, зеленые, разложившиеся. В степях поднимаются они, одноглазые, беззубые, однорукие, одноногие, с выпавшими кишками, разбитыми черепами, без рук, простреленные, гниющие, слепые. Чудовищной волной наносит их – прилив несчетных тел, нестерпимых мучений. Чудовищное море трупов выходит из могил и заливает землю широкой, густой, зловонной, кровяной жижей. И тогда генерал в кровавых лампасах говорит мне: «Унтер-офицер Бэкманн. Принимайте ответственность. Пусть они рассчитаются». А я стою там, перед миллионами пустоглазых, оскаленных черепов, перед человеческими обрубками, остовами, стою вместе со своей ответственностью и командую: «Рассчитайсь!». Но они не считаются. Они щелкают челюстями, но не считаются. Генерал приказывает им отжаться – 50 раз. Хрупкие кости трещат, свистят легкие, но они не считаются! Разве это не бунт, господин полковник? Разве это не явный бунт?
Полковник (шепотом). Да, натуральный бунт!
Бэкманн . Они не желают рассчитываться даже под заклятье. Они только смыкают ряды, эти гниющие, и начинается ропот. Оглушительный, грозный, глухой ропот. А знаете, что они мычат, господин полковник?
Полковник (шепотом). Нет.
Бэкманн . «Бэкманн» – вот что. «Унтер-офицер Бэкманн». Всегда «Унтер-офицер Бэкманн». И катится рев, дикий, словно какой-то бог кричит, чужой, холодный, огромный. И этот рев все растет и накатывает, растет и накатывает! А потом становится таким сильным, таким давящим, что мне не хватает воздуха. И тогда я кричу, тогда я выкрикиваюсь в ночь. Тогда я должен кричать, так страшно, страшно кричать. И от этого всегда просыпаюсь. Каждую ночь. Каждую ночь концерт на ксилофоне, каждую ночь ропот, каждую ночь страшный крик. И после я не могу заснуть, потому что ответственность-то на мне. Да, ответственность на мне. Потому-то я к Вам и пришел, господин полковник. Я хочу наконец-то нормально спать. Вот и пришел к Вам, потому что хочу спать, наконец-то нормально спать.
Полковник. А от меня-то что нужно?
Бэкманн . Я принес Вам ее назад.
Полковник. Кого?
Бэкманн (почти наивно) . Ответственность. Я принес Вам назад ответственность. Вы что, забыли, господин полковник?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14