Так погиб этот человек, незаурядный, сильный, бесстрашный, страшный в своем презрении к людям, доходящем до безумия. Между прочим, погиб всего лишь в 35 лет… На процессе в качестве документов обвинения зачитывались и военные приказы Унгерна, в одном из которых, как вы помните, говорится, что монархия «это – соединение божества с человеческой властью», и откровения из его дневниковых записей, где содержатся те же мысли, которые высказывал в споре со своим главным идейным противником Тихоном Турсуковым герой «Рыжего Будды», например, вот эти: «Это неправильная философия, что великие люди обязаны одно добро делать. Кто разрушать все хочет, тому до чайников дела нет».
Но сегодня историческая справедливость требует сказать и другое: ведь вожди и идейные вдохновители тех, кто судил Унгерна, тоже основывали свою теорию и практику управления государством на «соединении божества с человеческой властью» – позже это и получило ставшее одиозным у нас определение, «культ личности». В их партийном гимне и в каждой второй песне тоже звучала идея разрушения. И она самым действенным образом воплощалась в явь. Так, одним из судей на процессе над белым бароном был известный в те годы большевистский идеолог Емельян Ярославский (Моисей Губельман). В 20-е годы он руководит «Союзом безбожников» – и под его «мудрым руководством» на российских просторах и в городах были разрушены тысячи древних и прекрасных храмов, оплотов духовной народной жизни, жемчужин отечественного зодчества. Так что поневоле вспоминается старая истина: в гражданских войнах победителей не бывает…
… Но кто же был этот «монгольский россиянин», с которым Юнг – Унгерн в романе ведет то прямой, то заочный спор? Кого вывел автор под именем Тихона Турсукова, реальная ли это личность? Вполне реальная.
Алексей Васильевич Бурдуков (1880–1938) – так звали человека, не только ставшего прототипом для второго героя «Рыжего Будды», но в немалой мере давшего молодому сибирскому писателю и журналисту импульс для создания романа. К 1928 году сотрудник «Сибирских огней» Сергей Марков уже немало знал о личности Унгерна, видел тех, кто дрался против него – и вместе с ним, слышал их рассказы; читал в новосибирском архиве и материалы судебного процесса. Но в том же году, когда он уже стал набрасывать роман, на страницах его «родного» журнала появился очерк «Сибирь и Монголия», где подробно рассказывалось о торговых связях русских и монголов до и после 1917 года, о судьбах многих россиян, что оказались в кровавом водовороте унгерновщины. Автором очерка был А. В. Бурдуков, немало сказавший в своем повествовании и о себе. Это повествование оказало самое сильное впечатление на молодого писателя, и – судя по всему (очень многое из того, что относится к ранней поре жизни С. Маркова, надо пока зачислять в разряд предположений и догадок), он знакомится с его автором еще в Сибири, быть может – заочно. А в 1929 году, оказавшись в городе на Неве (точней, сбежав туда от преследований троцкистов, обладавших чекистскими полномочиями и взявших верх в новосибирской литературной жизни), Марков не раз встречался с А. В. Бурдуковым, тоже жившим тогда в Питере, и, видимо, «выжал» с присущим ему журналистским напором из «монгольского россиянина» очень немало сведений, необходимых ему для «Рыжего Будды». Но в образ Тихона Турсукова вошло лишь самое существенное из того, что знал Марков о своем знакомце, да к тому же сей образ – обобщение, иным он и не мог стать.
Ибо прототип второго главного героя в «Рыжем Будде» был, конечно, личностью интереснейшей, крупной, загадочной и светоносной, но он был одним из большого множества тех российских уроженцев, что отдавали свои судьбы, силы, умы и руки осуществлению содружества их родины и – народа с дальними странами и континентами. Он был из породы тех первопроходцев, что шли к берегам Аляски и основывали там в XVIII веке «Русскую Америку». Мечтатели – и донельзя практические, земные люди; умельцы плуга, плотницкого топора, знатоки книжности – и воины, мастера клинка и пули, – таковы были эти люди. Самое точное определение для них – «творцы отваги и суровой сказки», это строка стихотворения Сергея Маркова: именно таким людям посвящены большинство его прозаических, поэтических и научно-исследовательских произведений.
Вот и Алексей Бурдуков, – Тихон Турсуков из «Рыжего Будды» – был из породы таких людей. И в нем тоже сочеталось немало, казалось бы, несовместимых свойств: прекраснодушие русского любителя культуры и книжности – и до цинизма трезвый взгляд на вещи, свойственный торговым людям всех времен и народов вообще, вдобавок укорененный жизнью в краю, где на путях торговых караванов зевать нельзя – то обманут, то нож в бок всадят… Но этот человек отнюдь не был холодным и расчетливым коммерсантом, жаждущим денег любой ценой. Конечно, мир ему казался порой огромным «Акционерным обществом» – не зря же он долгие годы был начальником Российской торговой фактории в Урге (нынешнем Улан-Баторе), конечно, возрыдав при виде отрубленной головы своего монгольского друга, предводителя повстанцев, над воротами города, он тут же мог отдать распоряжение о коммерческой сделке… Но и в этом – не весь герой марковского романа. Недаром же в юности он был ярым поклонником философии Л.Н. Толстого; жизнь среди постоянных опасностей в окружении людей торговли и винтовки показала ему, что «непротивленцем» в этом мире не проживешь, – но вот любви к людям, душевности, сострадания – этого его жизнь не лишила. Он (и здесь, надо сказать, Сергей Марков вложил в своего русского героя Турсукова едва ли не основное качество своей натуры) умел, как мало кто, понимать. Кстати, вот настоящий корень иностранного слова «интеллект» – понимание… Россиянин умел понимать душу и характеры самых разных людей, далеких и даже враждебных ему, но – главное – он умел проникать в бытие, быт, духовность, национальную натуру тех иноязычных народов, среди которых ему довелось прожить многие годы.
Вот в чем пропасть (и не единственная) меж ним и меж Юнгом – Унгерном. Последний – хоть и буддист, хоть и рвется быть властителем Востока – но, по существу, не знает Азии. Он остается в мире своих воинственных фантазий: реальная, настоящая жизнь монголов и других азиатских народов ему не знакома (да он и не хочет ее знать, ведь для него все это – «хворост», «материя». И в этом белый барон тоже печально совпадает с революционным вождем, летавшим по стране на бронепоезде, и с его единомышленниками…) Впрочем, и русских он презирает не в меньшей мере. И восточная «спокойная и пестрая» религия остзейскому рыцарю нужна лишь постольку, поскольку она освобождает его от многих моральных законов и этических обязанностей. Он узнал лишь некоторые догматы буддизма, пригодные ему – но не глубочайшую и сложнейшую духовность этого вероучения, выросшего из самой почвы Азии.
А русский купец, бывший толстовец, человек мечты и практики – знал именно почву бытия азиатских народов. Ибо он с добром к ним пришел. И в буквальном, старинном смысле «с товаром», с добром материальным и с добром души, с древней и доброй культурой России. Вспомним: предводитель восставших монголов благодарит «русского брата» (а в те поры это был не официозно-газетный штамп, так звали восточные люди лишь самых верных друзей) за то, что тот дал его соплеменникам плуги и удобную обувь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
Но сегодня историческая справедливость требует сказать и другое: ведь вожди и идейные вдохновители тех, кто судил Унгерна, тоже основывали свою теорию и практику управления государством на «соединении божества с человеческой властью» – позже это и получило ставшее одиозным у нас определение, «культ личности». В их партийном гимне и в каждой второй песне тоже звучала идея разрушения. И она самым действенным образом воплощалась в явь. Так, одним из судей на процессе над белым бароном был известный в те годы большевистский идеолог Емельян Ярославский (Моисей Губельман). В 20-е годы он руководит «Союзом безбожников» – и под его «мудрым руководством» на российских просторах и в городах были разрушены тысячи древних и прекрасных храмов, оплотов духовной народной жизни, жемчужин отечественного зодчества. Так что поневоле вспоминается старая истина: в гражданских войнах победителей не бывает…
… Но кто же был этот «монгольский россиянин», с которым Юнг – Унгерн в романе ведет то прямой, то заочный спор? Кого вывел автор под именем Тихона Турсукова, реальная ли это личность? Вполне реальная.
Алексей Васильевич Бурдуков (1880–1938) – так звали человека, не только ставшего прототипом для второго героя «Рыжего Будды», но в немалой мере давшего молодому сибирскому писателю и журналисту импульс для создания романа. К 1928 году сотрудник «Сибирских огней» Сергей Марков уже немало знал о личности Унгерна, видел тех, кто дрался против него – и вместе с ним, слышал их рассказы; читал в новосибирском архиве и материалы судебного процесса. Но в том же году, когда он уже стал набрасывать роман, на страницах его «родного» журнала появился очерк «Сибирь и Монголия», где подробно рассказывалось о торговых связях русских и монголов до и после 1917 года, о судьбах многих россиян, что оказались в кровавом водовороте унгерновщины. Автором очерка был А. В. Бурдуков, немало сказавший в своем повествовании и о себе. Это повествование оказало самое сильное впечатление на молодого писателя, и – судя по всему (очень многое из того, что относится к ранней поре жизни С. Маркова, надо пока зачислять в разряд предположений и догадок), он знакомится с его автором еще в Сибири, быть может – заочно. А в 1929 году, оказавшись в городе на Неве (точней, сбежав туда от преследований троцкистов, обладавших чекистскими полномочиями и взявших верх в новосибирской литературной жизни), Марков не раз встречался с А. В. Бурдуковым, тоже жившим тогда в Питере, и, видимо, «выжал» с присущим ему журналистским напором из «монгольского россиянина» очень немало сведений, необходимых ему для «Рыжего Будды». Но в образ Тихона Турсукова вошло лишь самое существенное из того, что знал Марков о своем знакомце, да к тому же сей образ – обобщение, иным он и не мог стать.
Ибо прототип второго главного героя в «Рыжем Будде» был, конечно, личностью интереснейшей, крупной, загадочной и светоносной, но он был одним из большого множества тех российских уроженцев, что отдавали свои судьбы, силы, умы и руки осуществлению содружества их родины и – народа с дальними странами и континентами. Он был из породы тех первопроходцев, что шли к берегам Аляски и основывали там в XVIII веке «Русскую Америку». Мечтатели – и донельзя практические, земные люди; умельцы плуга, плотницкого топора, знатоки книжности – и воины, мастера клинка и пули, – таковы были эти люди. Самое точное определение для них – «творцы отваги и суровой сказки», это строка стихотворения Сергея Маркова: именно таким людям посвящены большинство его прозаических, поэтических и научно-исследовательских произведений.
Вот и Алексей Бурдуков, – Тихон Турсуков из «Рыжего Будды» – был из породы таких людей. И в нем тоже сочеталось немало, казалось бы, несовместимых свойств: прекраснодушие русского любителя культуры и книжности – и до цинизма трезвый взгляд на вещи, свойственный торговым людям всех времен и народов вообще, вдобавок укорененный жизнью в краю, где на путях торговых караванов зевать нельзя – то обманут, то нож в бок всадят… Но этот человек отнюдь не был холодным и расчетливым коммерсантом, жаждущим денег любой ценой. Конечно, мир ему казался порой огромным «Акционерным обществом» – не зря же он долгие годы был начальником Российской торговой фактории в Урге (нынешнем Улан-Баторе), конечно, возрыдав при виде отрубленной головы своего монгольского друга, предводителя повстанцев, над воротами города, он тут же мог отдать распоряжение о коммерческой сделке… Но и в этом – не весь герой марковского романа. Недаром же в юности он был ярым поклонником философии Л.Н. Толстого; жизнь среди постоянных опасностей в окружении людей торговли и винтовки показала ему, что «непротивленцем» в этом мире не проживешь, – но вот любви к людям, душевности, сострадания – этого его жизнь не лишила. Он (и здесь, надо сказать, Сергей Марков вложил в своего русского героя Турсукова едва ли не основное качество своей натуры) умел, как мало кто, понимать. Кстати, вот настоящий корень иностранного слова «интеллект» – понимание… Россиянин умел понимать душу и характеры самых разных людей, далеких и даже враждебных ему, но – главное – он умел проникать в бытие, быт, духовность, национальную натуру тех иноязычных народов, среди которых ему довелось прожить многие годы.
Вот в чем пропасть (и не единственная) меж ним и меж Юнгом – Унгерном. Последний – хоть и буддист, хоть и рвется быть властителем Востока – но, по существу, не знает Азии. Он остается в мире своих воинственных фантазий: реальная, настоящая жизнь монголов и других азиатских народов ему не знакома (да он и не хочет ее знать, ведь для него все это – «хворост», «материя». И в этом белый барон тоже печально совпадает с революционным вождем, летавшим по стране на бронепоезде, и с его единомышленниками…) Впрочем, и русских он презирает не в меньшей мере. И восточная «спокойная и пестрая» религия остзейскому рыцарю нужна лишь постольку, поскольку она освобождает его от многих моральных законов и этических обязанностей. Он узнал лишь некоторые догматы буддизма, пригодные ему – но не глубочайшую и сложнейшую духовность этого вероучения, выросшего из самой почвы Азии.
А русский купец, бывший толстовец, человек мечты и практики – знал именно почву бытия азиатских народов. Ибо он с добром к ним пришел. И в буквальном, старинном смысле «с товаром», с добром материальным и с добром души, с древней и доброй культурой России. Вспомним: предводитель восставших монголов благодарит «русского брата» (а в те поры это был не официозно-газетный штамп, так звали восточные люди лишь самых верных друзей) за то, что тот дал его соплеменникам плуги и удобную обувь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43