О-Тосэ. Ах!
Сэйэмон. Сегодня же он должен уйти. Поэтому приготовь ему в дорогу еду. Сестра, Коити преступник. Большой, большой преступник. Да, ужасная история! За ним установлена слежка. Оттого мы и не доехали на пароходе до места. Раньше сошли на берег. Нельзя терять ни минуты.
О-Тосэ (в растерянности). Что же он сделал?
Сэйэмон. Видишь ли, сестра, дело не только в беспорядках на шахте. Все дело в том человеке…
О-Тосэ (бледнеет). Значит, все-таки…
Сэйэмон. Я и сам был потрясен, но сейчас не до этого. Потом расскажу. Поспеши.
О-Тосэ. О-Соно, О-Соно! Быстро!
Сэйэмон. Тише! А то всех разбудишь.
О-Тосэ. Сейчас же позови Коити сюда!
Сэйэмон. Это не дело! Тише, тише… Он стоит за божницей бога Инари.
О-Тосэ выскакивает во двор, О-Кэн – за ней.
Сэйэмон. Тише. Тесс, О-Кэн! Что ты? Нет, нет, ступай домой.
О-Кэн останавливается. О-Тосэ уходит.
О-Кэн. Брат! (Пауза.)
Сэйэмон. Теперь уже ничего не поделаешь. Просто надо смириться, смириться. (Плачет.)
О-Кэн. Что нее произошло, брат? Это все Ко-сан?
Сэйэмон. Ну что ты так нервничаешь? Просто волнения на шахте, которые не стоят внимания. Послушай! Разбуди дядю. Пусть и он повидается с Коити. Ведь сегодня, может быть…
О-Кэн. Разбудить дядюшку?
Сэйэмон (некоторое время молчит). Я сам пойду. Где он спит?
О-Кэн. Послушай, брат, неужели правда то, что о нем говорят? Я так тревожусь.
Сэйэмон (смотрит на О-Кэн). Ты читала газеты?
О-Кэн пристально глядит на него.
Ужасно! (Плачет, закрывает лицо руками и хочет уйти в глубину дома.)
О-Кэн. Там темно, темно…
Сэйэмон. Ничего, ничего. (Уходит.)
О-Кэн. Зажгу свет. (Идет за Сэйэмоном, доходит до двери, потом, передумав, возвращается обратно. Нервничает. Убирает сямисэн и другие вещи.)
Появляется О-Соно с заплаканными глазами.
О-Кэн. Ты видела его? О-Соно. Сестрица! (Стоит у входа в лавку и плачет.)
Из внутренних помещений выходят Сэйэмон вместе с Токубэем.
О-Кэн. Ох, огонь-то совсем погас!
Токубэй. Не надо, не надо, совсем не холодно.
Кoumu входит со двора неестественно спокойной походкой. Некоторое время стоит в сенях, как будто не решаясь пройти в дом. О-Кэн открывает перегородки, выходящие в сени, встречается взглядом с Коити и невольно замирает от неожиданности. Коити делает шаг вперед. Молчание. О-Тосэ (идет, пошатываясь, неуверенным шагом вслед за Коити). Ну, Коити, вот и отец. Поздоровайся же с ним по-хорошему! Как мы все о тебе беспокоились, и сказать невозможно! Что же теперь нам делать, как быть? (Плачет.) Коити (очень сдержанно). Отец. (Пауза.) Здравствуй, отец! Как твое здоровье? Напряженная тишина.
О-Тосэ. Отец, это Коити, Коити! Ах, Коити, если бы ты вернулся на месяц раньше, не случилось бы беды. Ах, Коити, Коити… (Плачет.)
Коити. Не надо, матушка! Об этом уже не стоит говорить. Такова судьба. Нет, нет, если свалить на судьбу, то это будет ложь. Хотя и говорят, что жизнь человека – дело его рук, все идет естественным, закономерным путем… Какая-то непонятная сила подталкивала меня. Я очень виноват перед вами, отец, перед тобой, матушка, перед всеми родными. Если бы это случилось в старые времена, наказанию подверглась бы вся семья. И все же…
О-Тосэ. Скажи, что ты ничего дурного не сделал, и власти обязательно разберутся. Разве ты способен на плохие поступки!
Коити. Ах, матушка! Никто не знает мои мысли. (Печально.) Хоть и говорят, что родители и дети одно целое, но мы такие разные…
Токубэй. Коити! Послушай! В газете писали о неком Кэммоти. Это о тебе?
Коити. Отец!..
Токубэй. Сперва ты в Токио устраивал беспорядки, а потом сбежал на шахту! Неужели все эти ужасные вещи – правда?
Коити. Да разве газеты пишут правду? Они только и знают, что угодничать перед властями… (С неестественным спокойствием.) Отец, как бы я ни хотел просить у вас прощения за все огорчения и тревоги, мое сердце не велит мне этого делать. Я не совершал ничего дурного. Я только жил, как требовала моя совесть… (Печально.) Сколько бы я ни говорил, вы, пожалуй, по-настоящему меня не поймете. Наверное, думаете, что это слова безумца. Но времена изменились. (С отчаянием и яростью.) Да, я пришел совсем из другого мира и снова вернусь туда. Я покончил с рабским существованием. Мы ненавидим тех, кто живет только ради своей выгоды. Но в их руках власть. И вот поэтому мы избрали свой путь – путь обновления души. Прежде всего мы поставили своей целью открыть глаза двадцати тысячам шахтеров, живущих в невежестве, в темноте. По шахте распространились идеи о труде, приносящем радость, и о справедливом мире. Тогда администрация решила положить этому конец. Как раз в Токио поднялись волнения. Я поспешил туда, но не поспел – было уже поздно.
Токубэй. Значит, ты непосредственно не связан с теми людьми в Токио?
Коити. Послушайте, отец! Вы с детства твердили мне: стань большим человеком, стань большим человеком. Позже я пытался понять, что же это такое – большой человек? И тогда я пришел к выводу: это нечто совсем иное, чем думают все, и решил жить по-своему. Оглянулся вокруг себя: на свете полно пустых, нечестных людей. (Грустно улыбаясь.) Да я и сам, если бы не вы, отец, тоже прозябал бы в нашем маленьком, заброшенном городке. Здесь я стал бы мужем, отцом. Пожалуй, так бы и прошли мои дни в неведении. Вы изгнали меня из этого мира, но в то же время не научили, в каком же другом мире я должен жить. Поэтому я стал искать сам. И нашел. Ах, отец, боюсь, что вам этого, пожалуй, не понять.
Токубэй. Да, не понять! Ты получил образование в новом духе, поэтому у тебя, возможно, есть какие-то основания для таких рассуждений. Но никто не похвалит тебя за то, что ты устраиваешь беспорядки на шахте господина Хори, которому мы стольким обязаны. Мало этого – в Токио ты якшаешься с компанией каких-то «деятелей».
Коити. Отец, у человека есть нечто более важное, нежели обязательства по отношению к благодетелю…
Токубэй. Что же может быть важнее, чем долг?
Коити. Веление собственного сердца.
Токубэй. Коити, ты ведь знаешь: и у твоего деда и у дяди тоже были странные, непонятные окружающим взгляды. Они придумывали себе бесцельные занятия, а перед смертью оба потеряли рассудок… Я бился изо всех сил, чтобы мой единственный сын не пошел по их стопам! Казалось бы, ты мог это уразуметь. Но ты все понимал неправильно и в конце концов покинул дом.
Коити. Я часто размышлял о страшных эпизодах, которые с детства запечатлелись у меня в памяти. Дядя принял христианство и пытался распространить эту религию. Все возненавидели его, и его постиг такой печальный конец… А дедушка взялся за новое предприятие, трудился не покладая рук, разбогател, вот все ему и завидовали. Они оба шли впереди других. Они оба были прекрасными людьми. Это окружающий мир довел их до безумия. И те мои друзья, которые сейчас в тюрьме в Токио, тоже замечательные люди. А общество считает их преступниками.
Токубэй. Ты говоришь вздор, вздор!
Коити (словно лунатик). Мы друг друга не понимаем. Из царства ночи я впервые увидел свет. Упорная человеческая мысль пробила брешь в толпе мрачного подземелья. Впереди простиралась необъятная поверхность моря, отливающая золотом. А там, за морем – сказочный город. Да, в этот мир, огромный, просторный, зеленый, мы и должны идти!
Токубэй. Коити, в своем ли ты уме?
Коити (быстро приходит в себя). Что, отец?
Токубэй (решительно). Коити, тебя мучает совесть!
1 2 3 4 5