Местные завсегдатаи потихонечку дули пиво, дрочили, не стесняясь присутствия посторонних, и ширялись у всех на глазах. Помню, я еще подумал, что все это напоминает Килбурн. Но, несмотря на все прелести жизни: изобретательное порно-шоу, занимательное представление с ножами и т. д., и т. п., – я все думал об этих странных волшебных созданиях из отеля, двойниках Клаудии Шифер, сиамских близняшках-монголках с огромными сиськами, об этих нордических порно-фейри из некоей параллельной вселенной сплошного безудержного эротизма. Гимпо громко смеялся над местными прелестницами, дул крепкий лапландский лагер и смачно пердел. Билл сидел, погруженный в свой собственный мир: рассеянно поглаживал споран, курил свою трубку и разговаривал сам с собой. Я заметил, что он любовно ласкает пальцем лезвие крошечного ножа с пурпурной рукояткой.
Сидим, значит, в баре. Угрюмые чужаки, что приехали в город в поисках приключений на задницу, развлекухи и большого сатори. Вестерны мы смотрим, мы знаем, как это бывает – как это должно быть. Но ничего не происходит. Даже как-то обидно. Играет легкая музыка, несколько пожилых пар ублаготворенного вида с искренним недоумением поглядывают на нас, типа, а это еще что за чуды в перьях? Где угроза? Где риск? Где опасность? Где шлюхи с золотым сердцем, которых мы могли бы спасти от их постыдной, убогой участи, увести прочь отсюда и бросить через неделю? Я представляю себе, что сижу в баре в «Золоте Калифорнии» вместе с Клинтом Иствудом и Ли Марвином.
– О чем задумался, Билл? О том же, о чем и я? – спросил я, недружелюбно насупившись. Он усмехнулся, показав заостренные зубы.
Кстати, музыка тут играет вполне приличная. «Wandering Star», например. Бродячая звезда. Я тихонечко подпеваю.
Берем еще по пиву, но без особой охоты. Вся стена за барной стойкой обклеена банкнотами разных стран. Ненавижу. Пытаюсь вдохнуть новую жизнь в мою увядающую фантазию на тему «Золота Калифорнии» и «Бродячей звезды», но фантазия упорно вянет. Возвращаюсь к унылой реальности, где, как выясняется, мы грохнули 120 фунтов на утоление жажды, которой, собственно, и не испытывали.
– Опять гонишь. Уж никак не сто двадцать.
Скучно. Пишу заметки.
Мы вернулись обратно в отель с полным багажником водки. Навозные мухи вновь разжужжались – страшное дело. Папа Придурь надрался достаточно быстро, но все же не раньше чем опустошил две бутылки. Причем водку он пил стаканами, и не разбавляя. Дочурки, надо сказать, тоже пили, как кони.
– Всё, бля, достало! Да еще доченьки уродились… вот жизнь, сука драная, – объявил папа Придурь. Билла вдруг переклинило, он вынул свой ножик с пурпурной рукояткой и разрезал близняшек посередине. Он был ужратый в корягу и, наверное, искренне полагал, что делает им одолжение. Папа Придурь завыл белугой, схватил своих свежеразделенных дочек и принялся прилеплять их обратно друг к другу. А те только невразумительно булькали и хрипели. Такие уроды – это уже извращение природы. Они не имеют права на существование. И потом, я ненавижу сентиментальность. Так что пришлось прибить безутешного папеньку смертельным ударом сверхзвукового каратэ «кролик метит в висок». Его глаза вылетели из глазниц, шмякнулись о противоположную стену и растеклись там двумя подрагивающими глазуньями. Он наделал в штаны – судя по характерному запаху. Мы очистили кассу и быстренько смылись.
Возвращаемся в наш милый домик, готовим пиршество. Психоз, конечно, присутствует – куда ж без психоза, – но теперь у нас есть, что покушать. Яичница с колбасой и беконом в количествах просто немереных, ведро чая, толстые ломти ржаного хлеба, благословен будь Шеф-Повар на небеси! Милый домик постепенно приобретает милый сердцу вид мусорной свалки: тяжкий дух сытого пердежа и разбросанные бычки. Вот она, жизнь! Разговор – идиотские шутки и громоздкая ложь. Снаружи по-прежнему воют белые медведи и ревут сибирские саблезубые тигры. Гимпо сидит за столом, сверяет квитанции и чеки, подсчитывает сегодняшние расходы. Мы с Z занимаемся путевыми журналами: перечитываем написанное за день, исправляем неточности, заполняем пробелы. Иногда достаем свои новые ножички – с лезвиями в пять дюймов длиной, – кидаем их в деревянный пол, так, чтобы втыкались, или сосредоточенно вырезаем узоры на наших дзен-палках. Несем всякий бред – как всегда, с умным видом. Гимпо уже завалился в койку и тихонько похрапывает. Да, у него был тяжелый день. С утра за рулем. И плюс – груз ответственности за двоих раздолбаев в нашем с Z лице.
Психоз на почве клаустрофобии. Страшная вещь.
В тот же вечер, чуть позже. Бар при коттеджном поселке: атмосфера модерновой школьной столовой. Сплошная сосна. Еще по лагеру – здесь он уже не такой дорогой. Отдыхающие семейства играют в карты. Все очень прилично и чинно: не какой-то сомнительный покер или, скажем, очко – только благопристойный вист. Тишина, приглушенный шепот, редкий сдавленный смех. Ощущения странные. Они есть, но я не возьмусь их описывать.
Мы с Z пытаемся разговаривать, но получается как-то натужно. Сидим, пишем заметки. После вчерашних событий в поезде (накал страстей, драматизм ситуаций) сегодня все как-то… вообще никак. Ничего выдающегося. Можно, конечно, дать волю фантазии и напридумывать всякого разного, но у Z это получится лучше. Гораздо лучше. Похоже, за эти два дня мы изрядно друг другу поднадоели. Разговор как-то не клеится. Сидим, тупо пялимся в телевизор: что-то типа конкурса красоты, только для мужиков. Мальчики – хоть сейчас на обложку печатных изданий в жанре жесткого порно для геев. Моя латентная гомофобия вмиг пробуждается и начинает вовсю гомофобствовать, но либерал во мне призывает к терпимости. И это – семейное развлечение? Странно. Телевизор работал без звука, но в колонках наигрывало что-то депрессивно финское народное – заунывное и трескучее. Настроения нет никакого. Настал тот самый унылый миг, когда ты сидишь в баре с друзьями и вдруг понимаешь, что это может быть любой бар в любой части света, и говорить больше не о чем, и ты в очередной раз проникаешься мыслью, что жизнь – это нудно и скучно, и вовсе не так увлекательно, как когда-то казалось. И тут входит сияющий Гимпо. Его улыбка буквально слепит.
Мы едем в город. Да, сейчас будний день, то есть вечер, и мы в глухой финской глубинке, но Гимпо – с его богатым армейским прошлым и неубывающим оптимизмом – всегда нароет как минимум парочку потайных злачных мест, где можно как следует оттянуться, в любых ебенях, на любой, даже самой дремучей окраине, на немодном курорте в мертвый сезон, в гарнизонном поселке. Вот и сейчас, в конце длинного ряда закрытых магазинов Гимпо высмотрел крошечную неоновую стрелку, что указывает во двор и вниз. Надо думать, в подвал. «Ночной диско-клуб». Звучит заманчиво. То есть заманчиво для заграничной поездки, когда надо как-то убить тухлый вечер. Как выясняется, полный отстой. Одиннадцать фунтов за вход. Народу нет ни души. Плохая рок-группа на сцене пытается изобразить что-то из «Bachman-Turner Overdrive». Быстренько съебываем, пока нас не заставили заплатить за вход.
Через двадцать минут. Вот, это уже лучше! Средних лет пары выплясывают фокстрот, кабаре-банд в количестве трех музыкантов зажигает по полной, а мы усаживаемся на высокие табуреты у стойки и упиваемся музыкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90