- И опять ты врешь, но дело не в этом. Никакая я не проститутка, а честная и порядочная женщина, жена обнищавшего профессора и мать семилетнего ребенка.
- Уже проходили, ври дальше.
- Я все сказала, кроме того, что моему профессору шестьдесят лет.
- Соболезную, но ничем помочь не могу.
- А я и не прошу, просто хочется полежать с мужиком.
- Это пожалуйста, за это я денег не возьму.
- А за что возьмешь?
- Не цепляйся к словам, лежи спокойно и отдыхай, если уж я тебе это позволил.
Мы замолчали, думая каждый о своем и вместе слушая волну.
- Горячие пирожочки, горячие чебуреки, обалденные сосиски в тесте! гнусаво и громко кричали пляжные доморощенные предприниматели. - Холодные напитки, мороженое, берите, налетайте, все по высшему классу.
- Профессорша, чебурек хочешь? Который по высшему классу?
- А ты что же, угощаешь?
- Сделай милость, составь компанию, я не завтракал.
- Я тоже, придется твою просьбу уважить, но как я поднимусь, ты же, подлец, мне лифчик разрезал.
- Ничего страшного, тут полно голосисьтых девок, не робей.
- Нет, я так не могу, наверное, я еще не вполне приобщилась к цивилизации.
- Врешь ты все, ну да ладно, я тебе твой купальничек завяжу веревочкой.
Терзая горячие чебуреки, мы запивали их холодным сухим вином, и постепенно я проникался симпатией к моей приблудной овце. Более того, я уже с нескрываемым интересом разглядывал ее тоненькую фигурку и симпатичную, скуластую рожицу. Заметив это, она придвинулась ближе, почти прикасаясь ко мне своим жарким телом. Стащив с меня очки, посмотрела в глаза.
- Тебя как зовут?
- Костя.
- Ты один приехал?
- Нет, - чувствуя, как поплыла моя дурная голова, неуверенно ответил я.
- Ас кем?
- Со мною Бог и двенадцать апостолов.
- Ты где остановился? В доме отдыха?
- Нет, у своей знакомой.
- А я здесь неподалеку снимаю комнату с отдельным входом. Пойдем ко мне?
Я молча натянул шорты и послушным щенком потрусил за ней, заранее проклиная себя за очередной опрометчивый шаг. Только триппера мне и не хватало. Хорошо, если дело ограничится триппером, а если... Милка будет очень недовольна. Вечно ты, Гончаров, попадешь в какое-нибудь дерьмо. Еще не поздно повернуть. Хотя никто же меня не неволит, просто зайду и посмотрю, как она живет, потом галантно раскланяюсь и поблагодарю за чудесно проведенное утро.
Комнатку моя профессорша снимала два на три. Здесь едва размещались железная кровать, телевизор и холодильник. Впрочем, все это я рассмотрел только потом, после того как, совершенно измученный и опустошенный, легкий, как пушинка, бездумно лежал под все еще неугомонной креолкой. Судя по дорожным сумкам, она если и была проституткой, то приезжей. Господи, что она опять со мной делает? Сейчас я сойду на нет и попросту улетучусь... Кажется, она решила отправить меня к праотцам... мамочки... Все, теперь хоть бей меня, хоть режь - я труп!
- Ну вот, врун, а говорил - импотент, - пропела, наконец, удовлетворенная профессорша и растянулась рядом. - Креста на тебе нет. Такую радость хотел у меня отнять. Кофе хочешь? У меня и коньяк есть.
- Кофе не пью, - слабо дрыгнув ногой, пропищал я, - а коньяк в постель обязательно, иначе не встану.
- А после коньяка встанет? - хищно ощерившись, осведомилась профессорша.
- Нет, нет, и думать забудь! - истошно заорал я, натягивая шорты.
- Все, все, больше не буду, - подвигая мне бутылку, успокоила она.
Через десять минут, вполне придя в себя, я откланялся, протянул ей пятидесятирублевую купюру и... получил пощечину.
- Хорошо же ты обо мне подумал...
- Что, неужели мало?
- Скотина ты, Костя. Я действительно та, за кого себя выдаю, и твое поведение оскорбительно. Убирайся.
Она обиделась на самом деле, вероятно, я ошибся в своей оценке, ей просто нужен был первозданный мужик с его энергичной, естественной функциональностью. Нехорошо получилось, господин, Гончаров, но еще есть возможность исправиться.
- Обижаете, госпожа профессорша, в душу плюете, это вам за причиненную порчу вашего купального костюма.
- Господи, да ничего не надо, у меня еще один есть, ты только приходи. Завтра будешь на пляже?
- Конечно, если не помру по дороге.
Удивительно, но на сей раз собаки на меня не кинулись, их вообще не было. Наверное, высунув от жары языки, лежат где-нибудь в огороде, спрятавшись в картофельную ботву. Хороши стражники, неплохо устроились. Так-то и я бы не отказался - дневальный спит, а служба идет. Как и вчера, кроме пирожника, во дворе никого не было. Занятый своим нелегким делом, меня он даже не заметил.
- Привет работникам плиты, почему в чебуреках завышен процент мясной начинки? - подходя сзади, грозно и громко спросил я.
От испуга он дернулся и уронил почти готовый пирог с горячей картошкой себе на ногу. Видимо, ему было очень больно, потому что, пытаясь его отбросить, он отчаянно задергал конечностью и перевернул ведро с уже готовой продукцией.
- ... Мать твою душу... - выплеснул он на меня полный ушат матерного гнева.
- А вот это нехорошо.
Строго посмотрев ему в глаза, я удалился в душ. Смыв морскую соль и грех прелюбодеяния, я в наилучшем расположении вошел в дом. Как и вчера, здесь царила полная тишина. Должно быть, после моего ухода действия развивались по давно известному сценарию. Похоже, они неисправимы. А еще обещали отбивную с кровью, с горечью подумал я, заглядывая в комнаты.
Нет, слово они сдержали, мясо с кровью приготовили. В дальней, изолированной комнате на кровати брюхом вверх лежал Шмара. Солнечный луч, протиснувшись через пыльное стекло, бил ему точно в глаза, но, несмотря на это, зрачки его на свет не реагировали. Они были черны и открыты, потому что Валерий Павлович Климов был безнадежно мертв. Из его обнаженной смуглой груди торчала массивная рукоять самодельного ножа, и если судить по ней, то острие клинка сейчас упиралось в лопатку. Убили его не спеша, расчетливо и со знанием дела. Должно быть, он спал, потому как никаких следов сопротивления я не замечал. Скорее всего, убийца не просто ударил, он хладнокровно выбрал точку и нужный угол, потом наставил нож и, навалившись всем телом, вогнал его по самую рукоять. Что и говорить, мясник работал знающий. Мясник? Интересно. Выйдя во двор, я подошел к пирожнику:
- Тебя как зовут, земеля?
- Да пошел бы ты...
- Похоже, идти придется тебе, причем по этапу.
Я задумчиво смотрел на его сильные волосатые руки, прикидывая, мог ли он убить. Перехватив мой взгляд, он отряхнул и проверил ладони. Забеспокоившись, спросил:
- Чего ты такое несешь? Ты что на меня так смотришь?... Ну, Валентином меня зовут, что дальше?
- Скажи, Валентин, кем ты раньше работал?
- А тебе -то какое дело? Чокнулся, что ли? Ну, шофером работал, потом механиком, и что из этого?
- Ты зачем Валеру грохнул?
- Тю-ю-ю, обалдел, что ли? Никак, молочка из-под бешеной коровки перебрал? Или головку с непривычки напекло?
- Пойдем со мной. - Болевым приемом я решительно взял его за руку и, подведя к открытой двери страшной комнаты, предупредил: - Внутрь не заходи.
- Ой, мамочка, да кто ж его угробил? Мамочка родненькая, та шо ж делать-то?
Мужик то ли притворялся, то ли действительно готовился грохнуться в обморок, не знаю, но на всякий случай я вывел его на улицу и налил полстакана водки.
- Так я ж не пью. - Слабо сопротивляясь, он выпил зелье и сполз на ступеньку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28