С.А. Соболевский, по моей просьбе, писал о том к Мериме, с которым был он коротко знаком, и в ответ получил следующее письмо:
Paris, 18 janvier 1835.
Je croyais, Monsieur, que la Guzla n'avait eu que sept lecteurs, vous, moi et le prote compris; je vois avec bien du plaisir que j'en puis compter deux de plus ce qui forme un joli total de neuf et confirme le proverbe que nul n'est prophete en son pays. Je repondrai candidement a vos questions. La Guzla a ete composee par moi pour deux motifs, dont le premier etait de me moquer de la couleur locale dans laquelle nous nous jetions a plein collier vers l'an de grace 1827. Pour vous rendre compte de l'autre motif je suis oblige de vous conter une histoire. En cette meme annee 1827, un de mes amis et moi nous avions forme le projet de faire un voyage en Italie. Nous etions devant une carte tracant au crayon notre itineraire; arrives a Venise, sur la carte s'entend, et ennuyes des Anglais et des Allemands que nous rencontrions, je proposai d'aller a Trieste puis de la a Raguse. La proposition fut adoptee, mais nous etions fort legers d'argent et cette «douleur nompareille» comme dit Rabelais nous arretait au milieu de nos plans. Je proposai alors d'ecrire d'avance notre voyage, de le vendre a un libraire et d'emloyer le prix a voir si nous nous etions beaucoup trompes. Je demandai pour ma part a colliger les poesies populaires et a les traduire, on me mit au defi, et le lendemain j'apportai a mon compagnon de voyage cinq ou six de ces traductions. Je passais l'automne a la campagne. On dejeunait a midi et je me levais a dix heures, quand j'avais fume un ou deux cigares ne sachant que faire, avant que les femmes ne paraissent au salon, j'ecrivais une ballade. Il en resulta un petit volume que je publiai en grand secret et qui mystifia deux ou trois personnes. Voici les sources ou j'ai puise cette couleur locale tant vantee: d'abord une petite brochure d'un consul de France a Banialouka. J'en ai oublie le titre, l'analyse en serait facile. L'auteur cherche a prouver que les Bosniaques sont de fiers cochons, et il en donne d'assez bonnes raisons. Il cite par-ci par-la quelques mots illyriques pour faire parade de son savoir (il en savait peut-etre autant que moi). J'ai recueilli ces mots avec soin et les ai mis dans mes notes. Puis j'avais lu le chapitre intitu"l"e. De'costumi dei Morlachi, dans ie voyage en Dalmatie de Fortis. Il a donne le texte et la traduction de la complainte de la femme de Hassan Aga qui est reellement illyrique; mais cette traduction etait en vers. Je me donnai une peine infinie pour avoir une traduction litterale en comparant les mots du texte qui etaient repetes avec l'interpretation de l'abbe Fortis. A force de patience, j'obtins un mot "a" mot, mais j'etais embarrasse encore sur quelques points. Je m'adressai a un de mes amis qui sait la russe. Je lui lisais le texte en le prononcant a l'italienne, et il le comprit presque entierement. Le bon fut, que Nodier qui avait deterre Fortis et la ballade de Hassan Aga, et l'avait traduite sur la traduction poetique de l'abbe en la poetisant encore dans sa prose, Nodier cria comme un aigle que je l'avais pille. Le premier vers illyrique est: Scto s bieli u gorje zelenoi
Fortis a traduit:
Che mai biancheggia nel verde Bosco
Nodier a traduit bosco par plaine verdoyante; c'etait mal tomber, car on me dit que gorje veut dire colline. Voil"a" mon histoire. Faites mes excuses a M. Pouchkine. Je suis fier et honteux a la fois de l'avoir attrape, и проч.
1. ВИДЕНИЕ КОРОЛЯ
Король ходит большими шагами
Взад и вперед по палатам;
Люди спят – королю лишь не спится:
Короля султан осаждает,
Голову отсечь ему грозится
И в Стамбул отослать ее хочет.
Часто он подходит к окошку;
Не услышит ли какого шума?
Слышит, воет ночная птица,
Она чует беду неминучу,
Скоро ей искать новой кровли
Для своих птенцов горемычных.
Не сова воет в Ключе-граде,
Не луна Ключ-город озаряет,
В церкви божией гремят барабаны,
Вся свечами озарена церковь.
Но никто барабанов не слышит,
Никто света в церкви божией не видит,
Лишь король то слышал и видел;
Из палат своих он выходит
И идет один в божию церковь.
Стал на паперти, дверь отворяет...
Ужасом в нем замерло сердце,
Но великую творит он молитву
И спокойно в церковь божию входит.
Тут он видит чудное виденье:
На помосте валяются трупы,
Между ими хлещет кровь ручьями,
Как потоки осени дождливой.
Он идет, шагая через трупы,
Кровь по щиколку ему досягает...
Горе! в церкви турки и татары
И предатели, враги богумилы.
На амвоне сам султан безбожный,
Держит он наголо саблю,
Кровь по сабле свежая струится
С вострия до самой рукояти.
Короля незапный обнял холод:
Тут же видит он отца и брата.
Пред султаном старик бедный справа,
Униженно стоя на коленах,
Подает ему свою корону;
Слева, также стоя на коленах,
Его сын, Радивой окаянный,
Басурманскою чалмою покрытый
(С тою самою веревкою, которой
Удавил он несчастного старца),
Край полы у султана целует,
Как холоп, наказанный фалангой.
И султан безбожный, усмехаясь,
Взял корону, растоптал ногами
И промолвил потом Радивою:
"Будь над Боснией моей ты властелином,
Для гяур-христиан беглербеем".
И отступник бил челом султану,
Трижды пол окровавленный целуя.
И султан прислужников кликнул
И сказал: "Дать кафтан Радивою!
Не бархатный кафтан, не парчовый,
А содрать на кафтан Радивоя
Кожу с брата его родного".
Бусурмане на короля наскочили,
Донага всего его раздели,
Атаганом ему кожу вспороли,
Стали драть руками и зубами,
Обнажили мясо и жилы,
И до самых костей ободрали,
И одели кожею Радивоя.
Громко мученик господу взмолился:
"Прав ты, боже, меня наказуя!
Плоть мою предай на растерзанье,
Лишь помилуй мне душу, Иисусе!"
При сем имени церковь задрожала,
Все внезапно утихнуло, померкло, -
Все исчезло – будто не бывало.
И король ощупью в потемках
Кое-как до двери добрался
И с молитвою на улицу вышел.
Было тихо. С высокого неба
Город белый луна озаряла.
Вдруг взвилась из-за города бомба,
И пошли бусурмане на приступ.
2. ЯНКО МАРНАВИЧ
Что в разъездах бей Янко Марнавич?
Что ему дома не сидится?
Отчего двух ночей он сряду
Под одною кровлей не ночует?
Али недруги его могучи?
Аль боится он кровомщенья?
Не боится бей Янко Марнавич
Ни врагов своих, ни кровомщенья.
Но он бродит, как гайдук бездомный,
С той поры, как Кирила умер.
В церкви Спаса они братовались,
И были по богу братья;
Но Кирила несчастливый умер
От руки им избранного брата.
Веселое было пированье,
Много пили меду и горелки;
Охмелели, обезумели гости,
Два могучие беи побранились.
Янко выстрелил из своего пистоля,
Но рука его пьяная дрожала.
В супротивника своего не попал он,
А попал он в своего друга.
С того времени он, тоскуя, бродит,
Словно вол, ужаленный змиею.
Наконец он на родину воротился
И вошел в церковь святого Спаса.
Там день целый он молился богу,
Горько плача и жалостно рыдая.
Ночью он пришел к себе на дом
И отужинал со своей семьею,
Потом лег и жене своей молвил:
"Посмотри, жена, ты в окошко.
Видишь ли церковь Спаса отселе?"
Жена встала, в окошко поглядела
И сказала: "На дворе полночь,
За рекою густые туманы,
За туманом ничего не видно".
Повернулся Янко Марнавич
И тихонько стал читать молитву.
Помолившись, он опять ей молвил:
«Посмотри, что ты видишь в окошко?»
И жена, поглядев, отвечала:
"Вижу, вон, малый огонечек
Чуть-чуть брезжит в темноте за рекою".
Улыбнулся Янко Марнавич
И опять стал тихонько молиться.
Помолясь, он опять жене молвил:
"Отвори-ка, женка, ты окошко:
Посмотри, что там еще видно?"
И жена, поглядев, отвечала:
"Вижу я на реке сиянье,
Близится оно к нашему дому".
Бей вздохнул и с постели свалился.
Тут и смерть ему приключилась.
3. БИТВА У ЗЕНИЦЫ-ВЕЛИКОЙ
Радивой поднял желтое знамя:
Он идет войной на бусурмана.
А далматы, завидя наше войско,
Свои длинные усы закрутили,
Набекрень надели свои шапки
И сказали: "Возьмите нас с собою
Мы хотим воевать бусурманов".
Радивой дружелюбно их принял
И сказал им: «Милости просим!»
Перешли мы заповедную речку,
Стали жечь турецкие деревни,
А жидов на деревьях вешать.
Беглербей со своими бошняками
Против нас пришел из Банялуки;
Но лишь только заржали их кони
И на солнце их кривые сабли
Засверкали у Зеницы-Великой,
Разбежались изменники далматы;
Окружили мы тогда Радивоя
И сказали: "Господь бог поможет,
Мы домой воротимся с тобою
И расскажем эту битву нашим детям".
Стали биться мы тогда жестоко,
Всяк из нас троих воинов стоил;
Кровью были покрыты наши сабли
С острия по самой рукояти.
Но когда через речку стали
Тесной кучкою мы переправляться,
Селихтар с крыла на нас ударил
С новым войском, с конницею свежей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
Paris, 18 janvier 1835.
Je croyais, Monsieur, que la Guzla n'avait eu que sept lecteurs, vous, moi et le prote compris; je vois avec bien du plaisir que j'en puis compter deux de plus ce qui forme un joli total de neuf et confirme le proverbe que nul n'est prophete en son pays. Je repondrai candidement a vos questions. La Guzla a ete composee par moi pour deux motifs, dont le premier etait de me moquer de la couleur locale dans laquelle nous nous jetions a plein collier vers l'an de grace 1827. Pour vous rendre compte de l'autre motif je suis oblige de vous conter une histoire. En cette meme annee 1827, un de mes amis et moi nous avions forme le projet de faire un voyage en Italie. Nous etions devant une carte tracant au crayon notre itineraire; arrives a Venise, sur la carte s'entend, et ennuyes des Anglais et des Allemands que nous rencontrions, je proposai d'aller a Trieste puis de la a Raguse. La proposition fut adoptee, mais nous etions fort legers d'argent et cette «douleur nompareille» comme dit Rabelais nous arretait au milieu de nos plans. Je proposai alors d'ecrire d'avance notre voyage, de le vendre a un libraire et d'emloyer le prix a voir si nous nous etions beaucoup trompes. Je demandai pour ma part a colliger les poesies populaires et a les traduire, on me mit au defi, et le lendemain j'apportai a mon compagnon de voyage cinq ou six de ces traductions. Je passais l'automne a la campagne. On dejeunait a midi et je me levais a dix heures, quand j'avais fume un ou deux cigares ne sachant que faire, avant que les femmes ne paraissent au salon, j'ecrivais une ballade. Il en resulta un petit volume que je publiai en grand secret et qui mystifia deux ou trois personnes. Voici les sources ou j'ai puise cette couleur locale tant vantee: d'abord une petite brochure d'un consul de France a Banialouka. J'en ai oublie le titre, l'analyse en serait facile. L'auteur cherche a prouver que les Bosniaques sont de fiers cochons, et il en donne d'assez bonnes raisons. Il cite par-ci par-la quelques mots illyriques pour faire parade de son savoir (il en savait peut-etre autant que moi). J'ai recueilli ces mots avec soin et les ai mis dans mes notes. Puis j'avais lu le chapitre intitu"l"e. De'costumi dei Morlachi, dans ie voyage en Dalmatie de Fortis. Il a donne le texte et la traduction de la complainte de la femme de Hassan Aga qui est reellement illyrique; mais cette traduction etait en vers. Je me donnai une peine infinie pour avoir une traduction litterale en comparant les mots du texte qui etaient repetes avec l'interpretation de l'abbe Fortis. A force de patience, j'obtins un mot "a" mot, mais j'etais embarrasse encore sur quelques points. Je m'adressai a un de mes amis qui sait la russe. Je lui lisais le texte en le prononcant a l'italienne, et il le comprit presque entierement. Le bon fut, que Nodier qui avait deterre Fortis et la ballade de Hassan Aga, et l'avait traduite sur la traduction poetique de l'abbe en la poetisant encore dans sa prose, Nodier cria comme un aigle que je l'avais pille. Le premier vers illyrique est: Scto s bieli u gorje zelenoi
Fortis a traduit:
Che mai biancheggia nel verde Bosco
Nodier a traduit bosco par plaine verdoyante; c'etait mal tomber, car on me dit que gorje veut dire colline. Voil"a" mon histoire. Faites mes excuses a M. Pouchkine. Je suis fier et honteux a la fois de l'avoir attrape, и проч.
1. ВИДЕНИЕ КОРОЛЯ
Король ходит большими шагами
Взад и вперед по палатам;
Люди спят – королю лишь не спится:
Короля султан осаждает,
Голову отсечь ему грозится
И в Стамбул отослать ее хочет.
Часто он подходит к окошку;
Не услышит ли какого шума?
Слышит, воет ночная птица,
Она чует беду неминучу,
Скоро ей искать новой кровли
Для своих птенцов горемычных.
Не сова воет в Ключе-граде,
Не луна Ключ-город озаряет,
В церкви божией гремят барабаны,
Вся свечами озарена церковь.
Но никто барабанов не слышит,
Никто света в церкви божией не видит,
Лишь король то слышал и видел;
Из палат своих он выходит
И идет один в божию церковь.
Стал на паперти, дверь отворяет...
Ужасом в нем замерло сердце,
Но великую творит он молитву
И спокойно в церковь божию входит.
Тут он видит чудное виденье:
На помосте валяются трупы,
Между ими хлещет кровь ручьями,
Как потоки осени дождливой.
Он идет, шагая через трупы,
Кровь по щиколку ему досягает...
Горе! в церкви турки и татары
И предатели, враги богумилы.
На амвоне сам султан безбожный,
Держит он наголо саблю,
Кровь по сабле свежая струится
С вострия до самой рукояти.
Короля незапный обнял холод:
Тут же видит он отца и брата.
Пред султаном старик бедный справа,
Униженно стоя на коленах,
Подает ему свою корону;
Слева, также стоя на коленах,
Его сын, Радивой окаянный,
Басурманскою чалмою покрытый
(С тою самою веревкою, которой
Удавил он несчастного старца),
Край полы у султана целует,
Как холоп, наказанный фалангой.
И султан безбожный, усмехаясь,
Взял корону, растоптал ногами
И промолвил потом Радивою:
"Будь над Боснией моей ты властелином,
Для гяур-христиан беглербеем".
И отступник бил челом султану,
Трижды пол окровавленный целуя.
И султан прислужников кликнул
И сказал: "Дать кафтан Радивою!
Не бархатный кафтан, не парчовый,
А содрать на кафтан Радивоя
Кожу с брата его родного".
Бусурмане на короля наскочили,
Донага всего его раздели,
Атаганом ему кожу вспороли,
Стали драть руками и зубами,
Обнажили мясо и жилы,
И до самых костей ободрали,
И одели кожею Радивоя.
Громко мученик господу взмолился:
"Прав ты, боже, меня наказуя!
Плоть мою предай на растерзанье,
Лишь помилуй мне душу, Иисусе!"
При сем имени церковь задрожала,
Все внезапно утихнуло, померкло, -
Все исчезло – будто не бывало.
И король ощупью в потемках
Кое-как до двери добрался
И с молитвою на улицу вышел.
Было тихо. С высокого неба
Город белый луна озаряла.
Вдруг взвилась из-за города бомба,
И пошли бусурмане на приступ.
2. ЯНКО МАРНАВИЧ
Что в разъездах бей Янко Марнавич?
Что ему дома не сидится?
Отчего двух ночей он сряду
Под одною кровлей не ночует?
Али недруги его могучи?
Аль боится он кровомщенья?
Не боится бей Янко Марнавич
Ни врагов своих, ни кровомщенья.
Но он бродит, как гайдук бездомный,
С той поры, как Кирила умер.
В церкви Спаса они братовались,
И были по богу братья;
Но Кирила несчастливый умер
От руки им избранного брата.
Веселое было пированье,
Много пили меду и горелки;
Охмелели, обезумели гости,
Два могучие беи побранились.
Янко выстрелил из своего пистоля,
Но рука его пьяная дрожала.
В супротивника своего не попал он,
А попал он в своего друга.
С того времени он, тоскуя, бродит,
Словно вол, ужаленный змиею.
Наконец он на родину воротился
И вошел в церковь святого Спаса.
Там день целый он молился богу,
Горько плача и жалостно рыдая.
Ночью он пришел к себе на дом
И отужинал со своей семьею,
Потом лег и жене своей молвил:
"Посмотри, жена, ты в окошко.
Видишь ли церковь Спаса отселе?"
Жена встала, в окошко поглядела
И сказала: "На дворе полночь,
За рекою густые туманы,
За туманом ничего не видно".
Повернулся Янко Марнавич
И тихонько стал читать молитву.
Помолившись, он опять ей молвил:
«Посмотри, что ты видишь в окошко?»
И жена, поглядев, отвечала:
"Вижу, вон, малый огонечек
Чуть-чуть брезжит в темноте за рекою".
Улыбнулся Янко Марнавич
И опять стал тихонько молиться.
Помолясь, он опять жене молвил:
"Отвори-ка, женка, ты окошко:
Посмотри, что там еще видно?"
И жена, поглядев, отвечала:
"Вижу я на реке сиянье,
Близится оно к нашему дому".
Бей вздохнул и с постели свалился.
Тут и смерть ему приключилась.
3. БИТВА У ЗЕНИЦЫ-ВЕЛИКОЙ
Радивой поднял желтое знамя:
Он идет войной на бусурмана.
А далматы, завидя наше войско,
Свои длинные усы закрутили,
Набекрень надели свои шапки
И сказали: "Возьмите нас с собою
Мы хотим воевать бусурманов".
Радивой дружелюбно их принял
И сказал им: «Милости просим!»
Перешли мы заповедную речку,
Стали жечь турецкие деревни,
А жидов на деревьях вешать.
Беглербей со своими бошняками
Против нас пришел из Банялуки;
Но лишь только заржали их кони
И на солнце их кривые сабли
Засверкали у Зеницы-Великой,
Разбежались изменники далматы;
Окружили мы тогда Радивоя
И сказали: "Господь бог поможет,
Мы домой воротимся с тобою
И расскажем эту битву нашим детям".
Стали биться мы тогда жестоко,
Всяк из нас троих воинов стоил;
Кровью были покрыты наши сабли
С острия по самой рукояти.
Но когда через речку стали
Тесной кучкою мы переправляться,
Селихтар с крыла на нас ударил
С новым войском, с конницею свежей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44