Эльфелилет грациозно прошлась по выложенному плиткой полу и улеглась ничком на бархатную кушетку. В таком положении общеизвестная красота её ягодиц представала в наиболее выгодном свете.
- Я благодарю моего друга и покровителя, благородного Манименеша. Живи вечно! Высокоученый доктор Багайоко, я Ваша служанка. Привет, поэт.
- Привет, милочка, - сказал Хайяли, улыбаясь с природным дружелюбием, свойственным поэтам и куртизанкам. - Ты - Луна, а твои красотки - кометы на нашем небосклоне.
Хозяин произнёс:
- Это наш высокочтимый гость, караванщик Абу Бекр Ахмед Ибн-Ватунан.
Ибн-Ватунан, сидевший с открытым от изумления ртом, вздрогнул и пришёл в себя.
- Я простой человек из пустыни, - сказал он. - Я не обладаю тем даром слова, который есть у поэтов. Но я - Ваш слуга, госпожа!
Эльфелилет улыбнулась и встряхнула головой. В оттянутых мочках её ушей зазвенели тяжёлым золотом филигранные серёжки.
- Добро пожаловать в Одогаст.
Подали десерт.
- Ну, - сказал Манименеш, - всё, что мы ели до сих пор, - это простая и грубая еда. Вот где мы блистаем более всего. Позвольте соблазнить вас вот этими ореховыми пирожными «джузинкат» и прошу отведать нашей медовой лапши - надеюсь, что здесь хватит на всех.
Все, кроме, конечно, рабов, принялись наслаждаться лёгкой рассыпчатой лапшой «катаиф», щедро посыпанной каирванским сахаром. А ореховые пирожные были воистину несравненными.
- Мы едим джузинкат во время засухи, - сказал поэт. - Потому что ангелы начинают лить слёзы от зависти, когда мы их вкушаем.
Манименеш героически рыгнул и поправил свою ермолку.
- А теперь, - сказал он, - пора насладиться капелькой виноградного вина. Имейте в виду, по чуть-чуть. Ибо грех пития - один из наименьших грехов, и мы замолим его без особого труда. После этого наш друг поэт продекламирует оду, сочинённую им как раз к этому случаю.
Хайяли стал настраивать свою двухструнную гитару.
- А также по требованию публики я буду импровизировать лирические газели в двенадцать строк на заданную тему.
- После того, как наши желудки успокоятся под звуки эпиграмм, - сказал хозяин, - мы насладимся танцем справедливо прославленной труппы нашей госпожи. Затем мы удалимся в дом и насладимся их другим не менее прославленным искусством.
Тут снова закричал привратник.
- Ваш посыльный вернулся, господин! Он вместе с прорицателем ждёт Ваших указаний.
- Ах! - сказал Манименеш. - Я совсем забыл.
- Это неважно, сэр, - сказал Ибн-Ватунан, распалённый программой предстоящего вечера.
Но тут заговорил Багайоко:
- Давайте взглянем на него. Контраст с его уродством сделает этих женщин ещё прекраснее.
- Что иначе было бы совершенно невозможно, - добавил поэт.
- Что ж, ладно, - согласился Манименеш. - Введите его.
Сквозь сад к ним приблизился Сиди, мальчик-посыльный, за которым следовал отвратительно медлительный, размахивающий костылями прорицатель.
Человек вполз в круг света, как искалеченное насекомое. Его огромный пыльный серый плащ, весь в пятнах пота, был перемазан чем-то немыслимым. Он был альбиносом. Его розовые глаза туманила катаракта, а проказа сожрала одну его ступню и несколько пальцев на руках. Одно плечо было намного ниже другого, что свидетельствовало о его горбатости. Обрубок голени был изъязвлён грызущими его плоть червями.
- Клянусь бородой Пророка, - воскликнул поэт, - воистину, это пример непревзойдённого уродства.
Эльфелилет сморщила носик.
- От него разит чумой!
Сиди сказал:
- Мы спешили, как могли, господин!
- Иди в дом, мальчик, - сказал Манименеш, - замочи в ведре десять палочек корицы, затем принеси ведро сюда и вылей на него.
Сиди тут же ушёл.
Ибн-Ватунан пристально рассматривал этого страшного человека, стоявшего, покачиваясь, на одной ноге у самой границы освещённого круга.
- Почему ты до сих пор жив, человек?
- Я отвернул свой взор от этого мира, - произнёс Страдалец. - Я обратил свой взор к Богу, и он щедро пролил на меня знания. Я обрёл знания, выдержать которые не под силу никакому бренному телу.
- Но Бог милостив, - сказал Ибн-Ватунан. - Как можешь ты говорить, что это сделал Он?
- Если тебе неведом страх Божий, - сказал прорицатель, - бойся Его, увидев меня.
Ужасный альбинос, медленно агонизируя, опустился на землю за пределами галереи. Он снова заговорил:
- Ты прав, караванщик, полагая, что смерть будет для меня милостью. Но смерть приходит ко всем. В своё время придёт и к вам тоже.
Манименеш откашлялся.
- Так ты, значит, видишь наши судьбы?
- Я вижу весь мир, - ответил Страдалец. - увидеть судьбу одного человека всё равно, что проследить путь одного муравья в муравейнике.
Появился Сиди и вылил на калеку ведро ароматной воды. Провидец сложил ладони горстью и пил эту воду, удерживая её изуродованными ладонями.
- Спасибо, мальчик, - сказал он и обратил свой затуманенный взор к юноше. - Твои дети будут жёлтыми.
Сиди засмеялся от удивления.
- Жёлтыми? Почему?
- Твои жены будут жёлтыми.
Танцовщицы, отошедшие к дальнему краю стола, захихикали. Багайоко вытащил из рукава золотую монету.
- Я дам тебе этот золотой дирхем, если ты покажешь мне своё тело.
Эльфелилет мило нахмурилась и заморгала начерненными ресницами.
- О, высокоученый доктор, пожалуйста, пощадите нас.
- Вы увидите моё тело, если наберётесь терпения, сэр, - сказал Страдалец. - Пока ещё жители Одогаста смеются над моими пророчествами. Я обречён говорить правду, горькую и жестокую, а потому - абсурдную. Однако слава моя будет расти и достигнет ушей князя, который прикажет тебе устранить меня, как угрозу общественному порядку. И тогда ты всыплешь свою любимую отраву, сушёный яд аспида, в миску с гороховой похлёбкой, которую я получу от своего клиента. Я не сержусь на тебя за это, поскольку ты всего лишь выполнишь свой гражданский долг. К тому же избавишь меня от болей.
- Какие странные мысли, - нахмурился Багайоко. - не понимаю, зачем князю прибегать к моим услугам. Любой его копейщик проткнёт тебя, как бурдюк с водой.
- К тому времени, - ответил пророк, - мои оккультные силы вызовут такое сильное беспокойство, что наилучшим выходом покажутся крайние меры.
- Так, - сказал Багайоко, - это убедительно, хотя и звучит гротескно.
- В отличие от других пророков, - сказал Страдалец, - я вижу будущее не таким, каким мы хотим, чтобы оно было, а во всей его катастрофической тщетности. Вот почему я пришёл сюда, в ваш прекрасный город. Мои многочисленные и абсолютно достоверные пророчества исчезнут вместе с этим городом. Это избавит весь мир от любых неприятных конфликтов, вызванных столкновением предначертанного и свободной воли.
- Он - богослов, сказал поэт. - Прокажённый-теолог. Как жаль, что мои профессора из Тимбукту не могут сейчас с ним подискутировать!
- Так ты предрекаешь гибель этого города? - спросил Манименеш.
- Да. Могу рассказать поподробнее. Сейчас 406 год хиджры Пророка и 1014 год от рождества Христова. Через сорок лет среди мусульман зародится фанатичный пуританский культ. Его приверженцы будут называть себя альморавидами. В это время Одогаст заключит союз с Ганской империей. А они, как известно, идолопоклонники. Ибн-Ясин, воин и святой альморавидов, осудит Одогаст как гнездилище неверных. Он напустит на город свою орду мародёров, распалённых сознанием собственной правоты и жадностью.
1 2 3 4