..
На барьере лежит знакомый бювар и знакомая авторучка. Нурланн берет
из бювара листок с текстом, пробегает его глазами и смотрит на адвоката.
Тот легонько пожимает плечами.
- Я только заверяю подпись, и больше ничего. Я целыми днями хожу по
городу и заверяю подписи.
Тогда Нурланн поворачивается к директору.
- Господин классный наставник, - говорит он. - Поймите, я не хочу
вмешиваться в ваши дела. Ведь вы не религиозный маньяк, вы просвещенный
человек. Во-первых, вот это, - он трясет листком, - сплошное вранье. Вы
никогда не были добрым наставником юношества, вы были аспид сущий, вы были
дракон, вы были семь казней египетских для нас, несчастных и нечестивых. И
правильно! Только так с нами и можно было! Либо вы нас, либо мы вас.
Почему вы этого теперь стыдитесь! И потом. Ну пусть Страшный Суд. Неужели
вы всерьез верите, будто на Страшном Суде эта бумажка, эта закорючка,
которую вы у меня просите, может что-нибудь изменить?
Адвокат торопливо вмешивается:
- Этот вопрос на самом деле очень и очень сложен...
Но директор перебивает его. Голова его трясется, и усы обвисают, как
мокрые, и старческие глаза слезятся.
- Молодой человек, - говорит он Нурланну. - Пройдет время, и вы тоже
состаритесь. Когда вы состаритесь, вам придет пора умирать. А тогда вы
обнаружите, что на очень многие вещи вы смотрите совсем иначе, чем сейчас,
когда вы здоровы, энергичны и вас ждут великие дела. И не приведи вам бог
ждать конца своего в такую страшную годину, как наша.
- Ты победил, галилеянин, - произносит Нурланн и берется за
авторучку.
В актовом зале гимназии огромные окна распахнуты настежь, половина
зала залита водой. С окон, с потолка, с люстр свешиваются пучки
разноцветных нитей, и поэтому зал несколько напоминает подводную пещеру.
Стулья стоят в полном беспорядке, и так же как попало и где попало
расселись на этих стульях три десятка девчонок и мальчишек в возрасте от
двенадцати по пятнадцати лет. Все они голоногие и голорукие, у многих
длинные волосы схвачены белой ленточкой через лоб, у некоторых на
безрукавках с правой стороны нашит черный силуэт бабочки; не сразу
понимаешь, что это очертание Тучи, как она видится сверху.
Нурланн стоит на кафедре, все глаза устремлены на него. Одни смотрят
со спокойным ожиданием, другие - с явным интересом, третьи с неприязнью, а
некоторые с таким выражением, будто ждут, чтобы он поскорее отговорил и
ушел и можно было бы заняться более важными делами. Циприан и Ирма сидят в
сторонке у стены.
Нурланн с непринужденностью человека, привыкшего к публичным
выступлениям, говорит:
- Как вам, может быть, известно, я и сам четверть века назад учился в
этой гимназии. В этом зале и с этой кафедры я сделал свой первый в жизни
научный доклад. Он назывался "О чувствительности рогатой гадюки к
изменению среды обитания". Вторжение большой науки в мир моих
одноклассников имело единственное последствие: преподавательницу зоологии
с той поры наградили кличкой Рогатая Гадюка. Должен сказать, что это
довольно обычное преломление достижений науки в сознании широких масс.
Пауза. Две-три улыбки. Ну что ж, и это не так уж плохо. Правда, Ирма,
кажется, недовольна.
- То было хорошее время. Единственное, что нам тогда угрожало, - это
семестровая контрольная по латыни. Сейчас, к сожалению, наше ближайшее
будущее безоблачным не назовешь. Туча...
Его прерывает смех. Он нахмуривается.
- Я не собирался каламбурить. Ничего смешного тут нет. Город охвачен
паникой, многие из ваших родителей испуганы до такой степени, что ждут
Страшного Суда. Город на военном положении. Готовится эвакуация. Для этого
есть кое-какие основания, однако положение совсем не так плохо, как это
вам, может быть, представляется. Что такое на самом деле Туча? Представьте
себе...
Посередине зала воздвигается толстенький подросток с прекрасными
синими глазами.
- Господин профессор, - говорит он. - Про Тучу мы все знаем. Не надо
про Тучу.
- Вот как? - Нурланн прищуривается на него. - И что же вы знаете про
Тучу?
Вопрос этот повисает в воздухе. Его пропускают мимо ушей.
- Меня зовут Миккель, - объявляет толстенький подросток. - Разрешите
задать вопрос.
Нурланн пожимает плечами.
- Задавай.
- Что такое, по-вашему, прогресс?
- При чем здесь прогресс? - с недоумением и раздражением спрашивает
Нурланн.
- Одну минуту, - громко произносит Циприан и встает. - Господин
Нурланн, разрешите, я объясню. Мы бы не хотели сейчас затрагивать частные
вопросы. Только общие. Самые общие. Мы обращаемся к вам не как к физику, а
как к представителю авторитетной социальной группы. Мы многого не
понимаем, и мы хотели бы узнать, что думают сильные мира сего.
- Послушайте, - говорит Нурланн. - Каждый должен заниматься своим
делом. Если вам хочется знать, что такое прогресс, обратитесь к социологу,
к философу... При чем здесь я?
- Социолога мы уже спрашивали, - терпеливо говорит Циприан. - Мы его
поняли так, что никто толком не знает, что такое прогресс. Вернее,
существуют разные мнения...
- Вот мы и хотим знать ваше мнение по этому поводу, - подхватывает
Миккель. - Только мнение, больше ничего.
Некоторое время Нурланн смотрит на него, затем говорит:
- Хорошо, пожалуйста. Прогресс есть непрерывное увеличение знаний о
мире, в котором мы живем.
- Любой ценой? - звонко спрашивает смуглая девочка, и в голосе ее
звучит не то горечь, не то ненависть.
- При чем здесь цена? Конечно, существуют запреты на определенные
приемы и методы; скажем, можно платить своей жизнью, но нельзя чужой и так
далее. Но вообще говоря, прогресс - штука жестокая, и надо быть готовым
платить за него сколько потребуется.
- Значит, может быть безнравственный прогресс? - Это тощая девочка
прямо перед Нурланном.
- Не может, но бывает, - парирует Нурланн. - Прогресс, повторяю, -
это штука жестокая.
Встает Миккель:
- Ваш прогресс - это прогресс науки. А человек?
- Это все связано. Прогресс науки - прогресс общества. Прогресс
общества - прогресс человека.
- Вы верите в то, что говорите? - осведомляется Миккель. - Это же
несерьезно.
- Почему несерьезно? - изумляется Нурланн.
- Потому что прогресс науки есть определенно. Прогресс общества?
Возможно. А уж прогресса человека - точно нет.
Нурланн слегка сбит с толку.
- Н-ну... Это, наверное, все же не так... Есть все же разница между
нами и...
Его перебивают:
- Какими вы бы хотели видеть нас в будущем?
Нурланн совсем теряется и поэтому ожесточается:
- Вас? В будущем? С какой стати я должен по этому поводу что-либо
хотеть?
Все смеются.
- В самом деле, - говорит Нурланн, несколько приободрившись. -
Странный вопрос. Но я догадываюсь, _ч_т_о_ вы имеете в виду. Так вот, я
хотел бы, чтобы вы летали к звездам и держались подальше от наркотиков.
Пауза. Все ждут, что он скажет дальше. Нурланн сам ощущает острую
недостаточность своего ответа, но он и впрямь не знает, что сказать.
- И это все? - спрашивает тощенькая девочка.
Нурланн пожимает плечами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14
На барьере лежит знакомый бювар и знакомая авторучка. Нурланн берет
из бювара листок с текстом, пробегает его глазами и смотрит на адвоката.
Тот легонько пожимает плечами.
- Я только заверяю подпись, и больше ничего. Я целыми днями хожу по
городу и заверяю подписи.
Тогда Нурланн поворачивается к директору.
- Господин классный наставник, - говорит он. - Поймите, я не хочу
вмешиваться в ваши дела. Ведь вы не религиозный маньяк, вы просвещенный
человек. Во-первых, вот это, - он трясет листком, - сплошное вранье. Вы
никогда не были добрым наставником юношества, вы были аспид сущий, вы были
дракон, вы были семь казней египетских для нас, несчастных и нечестивых. И
правильно! Только так с нами и можно было! Либо вы нас, либо мы вас.
Почему вы этого теперь стыдитесь! И потом. Ну пусть Страшный Суд. Неужели
вы всерьез верите, будто на Страшном Суде эта бумажка, эта закорючка,
которую вы у меня просите, может что-нибудь изменить?
Адвокат торопливо вмешивается:
- Этот вопрос на самом деле очень и очень сложен...
Но директор перебивает его. Голова его трясется, и усы обвисают, как
мокрые, и старческие глаза слезятся.
- Молодой человек, - говорит он Нурланну. - Пройдет время, и вы тоже
состаритесь. Когда вы состаритесь, вам придет пора умирать. А тогда вы
обнаружите, что на очень многие вещи вы смотрите совсем иначе, чем сейчас,
когда вы здоровы, энергичны и вас ждут великие дела. И не приведи вам бог
ждать конца своего в такую страшную годину, как наша.
- Ты победил, галилеянин, - произносит Нурланн и берется за
авторучку.
В актовом зале гимназии огромные окна распахнуты настежь, половина
зала залита водой. С окон, с потолка, с люстр свешиваются пучки
разноцветных нитей, и поэтому зал несколько напоминает подводную пещеру.
Стулья стоят в полном беспорядке, и так же как попало и где попало
расселись на этих стульях три десятка девчонок и мальчишек в возрасте от
двенадцати по пятнадцати лет. Все они голоногие и голорукие, у многих
длинные волосы схвачены белой ленточкой через лоб, у некоторых на
безрукавках с правой стороны нашит черный силуэт бабочки; не сразу
понимаешь, что это очертание Тучи, как она видится сверху.
Нурланн стоит на кафедре, все глаза устремлены на него. Одни смотрят
со спокойным ожиданием, другие - с явным интересом, третьи с неприязнью, а
некоторые с таким выражением, будто ждут, чтобы он поскорее отговорил и
ушел и можно было бы заняться более важными делами. Циприан и Ирма сидят в
сторонке у стены.
Нурланн с непринужденностью человека, привыкшего к публичным
выступлениям, говорит:
- Как вам, может быть, известно, я и сам четверть века назад учился в
этой гимназии. В этом зале и с этой кафедры я сделал свой первый в жизни
научный доклад. Он назывался "О чувствительности рогатой гадюки к
изменению среды обитания". Вторжение большой науки в мир моих
одноклассников имело единственное последствие: преподавательницу зоологии
с той поры наградили кличкой Рогатая Гадюка. Должен сказать, что это
довольно обычное преломление достижений науки в сознании широких масс.
Пауза. Две-три улыбки. Ну что ж, и это не так уж плохо. Правда, Ирма,
кажется, недовольна.
- То было хорошее время. Единственное, что нам тогда угрожало, - это
семестровая контрольная по латыни. Сейчас, к сожалению, наше ближайшее
будущее безоблачным не назовешь. Туча...
Его прерывает смех. Он нахмуривается.
- Я не собирался каламбурить. Ничего смешного тут нет. Город охвачен
паникой, многие из ваших родителей испуганы до такой степени, что ждут
Страшного Суда. Город на военном положении. Готовится эвакуация. Для этого
есть кое-какие основания, однако положение совсем не так плохо, как это
вам, может быть, представляется. Что такое на самом деле Туча? Представьте
себе...
Посередине зала воздвигается толстенький подросток с прекрасными
синими глазами.
- Господин профессор, - говорит он. - Про Тучу мы все знаем. Не надо
про Тучу.
- Вот как? - Нурланн прищуривается на него. - И что же вы знаете про
Тучу?
Вопрос этот повисает в воздухе. Его пропускают мимо ушей.
- Меня зовут Миккель, - объявляет толстенький подросток. - Разрешите
задать вопрос.
Нурланн пожимает плечами.
- Задавай.
- Что такое, по-вашему, прогресс?
- При чем здесь прогресс? - с недоумением и раздражением спрашивает
Нурланн.
- Одну минуту, - громко произносит Циприан и встает. - Господин
Нурланн, разрешите, я объясню. Мы бы не хотели сейчас затрагивать частные
вопросы. Только общие. Самые общие. Мы обращаемся к вам не как к физику, а
как к представителю авторитетной социальной группы. Мы многого не
понимаем, и мы хотели бы узнать, что думают сильные мира сего.
- Послушайте, - говорит Нурланн. - Каждый должен заниматься своим
делом. Если вам хочется знать, что такое прогресс, обратитесь к социологу,
к философу... При чем здесь я?
- Социолога мы уже спрашивали, - терпеливо говорит Циприан. - Мы его
поняли так, что никто толком не знает, что такое прогресс. Вернее,
существуют разные мнения...
- Вот мы и хотим знать ваше мнение по этому поводу, - подхватывает
Миккель. - Только мнение, больше ничего.
Некоторое время Нурланн смотрит на него, затем говорит:
- Хорошо, пожалуйста. Прогресс есть непрерывное увеличение знаний о
мире, в котором мы живем.
- Любой ценой? - звонко спрашивает смуглая девочка, и в голосе ее
звучит не то горечь, не то ненависть.
- При чем здесь цена? Конечно, существуют запреты на определенные
приемы и методы; скажем, можно платить своей жизнью, но нельзя чужой и так
далее. Но вообще говоря, прогресс - штука жестокая, и надо быть готовым
платить за него сколько потребуется.
- Значит, может быть безнравственный прогресс? - Это тощая девочка
прямо перед Нурланном.
- Не может, но бывает, - парирует Нурланн. - Прогресс, повторяю, -
это штука жестокая.
Встает Миккель:
- Ваш прогресс - это прогресс науки. А человек?
- Это все связано. Прогресс науки - прогресс общества. Прогресс
общества - прогресс человека.
- Вы верите в то, что говорите? - осведомляется Миккель. - Это же
несерьезно.
- Почему несерьезно? - изумляется Нурланн.
- Потому что прогресс науки есть определенно. Прогресс общества?
Возможно. А уж прогресса человека - точно нет.
Нурланн слегка сбит с толку.
- Н-ну... Это, наверное, все же не так... Есть все же разница между
нами и...
Его перебивают:
- Какими вы бы хотели видеть нас в будущем?
Нурланн совсем теряется и поэтому ожесточается:
- Вас? В будущем? С какой стати я должен по этому поводу что-либо
хотеть?
Все смеются.
- В самом деле, - говорит Нурланн, несколько приободрившись. -
Странный вопрос. Но я догадываюсь, _ч_т_о_ вы имеете в виду. Так вот, я
хотел бы, чтобы вы летали к звездам и держались подальше от наркотиков.
Пауза. Все ждут, что он скажет дальше. Нурланн сам ощущает острую
недостаточность своего ответа, но он и впрямь не знает, что сказать.
- И это все? - спрашивает тощенькая девочка.
Нурланн пожимает плечами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14