Красавец Элдар, засучив рукава на своих сильных руках, оттирал подпруги подвешенного на гвозде седла. Ханефи, главного работника и заведующего хозяйством, не было в комнате. Он на кухне варил обед. - О чем это вы спорили? - спросил Лорис-Меликов у Хан-Магомы, поздоровавшись с ним. - А он все Шамиля хвалит, - сказал Хан-Магома, подавая руку Лорису. Говорит, Шамиль - большой человек. И ученый, и святой, и джигит. - Как же он от него ушел, а все хвалит? [77] - Ушел, а хвалит, - скаля зубы и блестя глазами, проговорил Хан-Магома. - Что же, и считаешь его святым? - спросил Лорис-Меликов. - Кабы не был святой, народ бы не слушал его, - быстро проговорил Гамзало. - Святой был не Шамиль, а Мансур, - сказал Хан-Магома. - Это был настоящий святой. Когда он был имамом, весь народ был другой. Он ездил по аулам, и народ выходил к нему, целовал полы его черкески и каялся в грехах, и клялся не делать дурного. Старики говорили: тогда все люди жили, как святые, - не курили, не пили, не пропускали молитвы, обиды прощали друг другу, даже кровь прощали. Тогда деньги и вещи, как находили, привязывали на шесты и ставили на дорогах. Тогда и бог давал успеха народу во всем, а не так, как теперь, - говорил Хан-Магома. - И теперь в горах не пьют и не курят, - сказал Гамзало. - Ламорой твой Шамиль, - сказал Хан-Магома, подмигивая Лорис-Меликову. "Ламорой" было презрительное название горцев. - Ламорой - горец. В горах-то и живут орлы, - отвечал Гамзало. - А молодчина! Ловко срезал, - оскаливая зубы, заговорил Хан-Магома, радуясь на ловкий ответ своего противника. Увидав серебряную папиросочницу в руке Лорис-Меликова, он попросил себе покурить. И когда Лорис-Меликов сказал, что им ведь запрещено курить, он подмигнул одним глазом, мотнув головой на спальню Хаджи-Мурата, и сказал, что можно, пока не видят, И тотчас же стал курить, не затягиваясь и неловко складывая свои красные губы, когда выпускал дым. - Нехорошо это, - строго сказал Гамзало и вышел из комнаты. Хан-Магома подмигнул и на него и, покуривая, стал расспрашивать Лорис-Меликова, где лучше купить шелковый бешмет и папаху белую. - Что же, у тебя разве так денег много? [78] - Есть, достанет, - подмигивая, отвечал Хан-Магома. - Ты спроси у него, откуда у него деньги, - сказал Элдар, поворачивая свою красивую улыбающуюся голову к Лорису. - А выиграл, - быстро заговорил Хан-Магома, он рассказал, как он вчера, гуляя по Тифлису, набрел на кучку людей, русских денщиков и армян, игравших в орлянку. Кон был большой: три золотых и серебра много. Хан-Магома тотчас же понял, в чем игра, и, позванивая медными, которые были у него в кармане, вошел в круг и сказал, что держит на все. - Как же на все? Разве у тебя было? - спросил Лорис-Меликов. - У меня всего было двенадцать копеек, - оскаливая зубы, сказал Хан-Магома. - Ну, а если бы проиграл? - А вот. И Хан-Магома указал на пистолет. - Что же, отдал бы? - Зачем отдавать? Убежал бы, а кто бы задержал, убил бы. И готово. - Что же, и выиграл? - Айя, собрал все и ушел. Хан-Магому и Элдара Лорис-Меликов вполне понимал. Хан-Магома был весельчак, кутила, не знавший, куда деть избыток жизни, всегда веселый, легкомысленный, играющий своею и чужими жизнями, из-за этой игры жизнью вышедший теперь к русским и точно так же завтра из-за этой игры могущий перейти опять назад к Шамилю. Элдар был тоже вполне понятен: это был человек, вполне преданный своему мюршиду, спокойный, сильный и твердый. Непонятен был для Лорис-Меликова только рыжий Гамзало. Лорис-Меликов видел, что человек этот не только был предан Шамилю, но испытывал непреодолимое отвращение, презрение, гадливость и ненависть ко всем русским; и потому Ло-рис-Меликов не мог понять, зачем он вышел к русским. Лорис-Меликову приходила мысль, разделяемая и некоторыми начальствующими лицами, что выход Хаджи[79] Мурата и его рассказы о вражде с Шамилем был обман, что он вышел только, чтобы высмотреть слабые места русских и, убежав опять в горы, направить силы туда, где русские были слабы. И Гамзало всем своим существом подтверждал это предположение. "Те и сам Хаджи-Мурат, - думал Лорис-Меликов, - умеют скрывать свои намерения, но этот выдает себя своей нескрываемой ненавистью". Лорис-Меликов попытался говорить с ним. Он спросил, скучно ли ему здесь. Но он, не оставляя своего занятия, косясь своим одним глазом на Лорис-Мели-кова, хрипло и отрывисто прорычал: - Нет, не скучно. И так же отвечал на все другие вопросы. Пока Лорис-Меликов был в комнате нукеров, вошел и четвертый мюрид Хаджи-Мурата, аварец Ханефи, с волосатым лицом и шеей и мохнатой, точно мехом обросшей, выпуклой грудью. Это был нерассуждающий, здоровенный работник, всегда поглощенный своим делом, без рассуждения, как и Элдар, повинующийся своему хозяину. Когда он вошел в комнату нукеров за рисом, Лорис-Меликов остановил его и расспросил, откуда он и давно ли у Хаджи-Мурата. - Пять лет, - отвечал Ханефи на вопрос Лорис-Меликова. - Я из одного аула с ним. Мой отец убил его дядю, и они хотели убить меня, - сказал он, спокойно из-под сросшихся бровей глядя в лицо Лорис-Меликова. - Тогда я попросил принять меня братом. - Что значит: принять братом? - Я не брил два месяца головы, ногтей не стриг и пришел к ним. Они пустили меня к Патимат, к его матери. Патимат дала мне грудь, и я стал его братом. В соседней комнате послышался голос Хаджи-Мурата. Элдар тотчас же узнал призыв хозяина и, отерев руки, широко шагая, поспешно пошел в гостиную. - Зовет к себе, - сказал он, возвращаясь. И, дав еще папироску веселому Хан-Магоме, Лорис-Меликов пошел в гостиную.
[80]
XIII
Когда Лорис-Меликов вошел в гостиную, Хаджи-Мурат с веселым лицом встретил его. - Что же, продолжать? - сказал он, усаживаясь на тахту. - Да, непременно, - сказал Лорис-Меликов. - А я заходил к твоим нукерам, поговорил с ними. Один - веселый малый, - прибавил Лорис-Меликов. - Да, Хан-Магома - легкий человек, - сказал Хаджи-Мурат. - А понравился мне молодой, красивый. - А, Элдар. Этот молод, а тверд, железный. Они помолчали. - Так говорить дальше? - Да, да. - Я сказал, как ханов убили. Ну, убили их, и Гамзат въехал в Хунзах и сел в ханском дворце, - начал Хаджи-Мурат. - Оставалась мать-ханша. Гамзат призвал ее к себе. Она стала выговаривать ему. Он мигнул своему мюриду Асельдеру, и тот сзади ударил, убил ее. - Зачем же он убил ее-то? - спросил Лорис-Меликов. - А как же быть: перелез передними ногами, перелезай и задними. Надо было всю породу покончить. Так и сделали. Шамиль меньшого убил, сбросил с кручи. Вся Авария покорилась Гамзату, только мы с братом не хотели покориться. Нам надо было кровь его за ханов. Мы делали вид, что покорились, а думали только, как взять с него кровь. Мы посоветовались с дедом и решили выждать время, когда он выедет из дворца, и из засады убить его. Кто-то подслушал нас, сказал Гамзату, и он призвал к себе деда и сказал: "Смотри, если правда, что твои внуки задумывают худое против меня, висеть тебе с ними на одной перекладине. Я делаю дело божье, и мне помешать нельзя. Иди и помни, что я сказал". Дед пришел домой и сказал нам. Тогда мы решили не ждать, сделать дело в первый день праздника в мечети. Товарищи отказа[81] лись, - остались мы с братом. Мы взяли по два пистолета, надели бурки и пошли в мечеть. Гамзат вошел с тридцатью мюридами. Все они держали шашки наголо. Рядом с Гамзатом шел Асельдер, его любимый мюрид, - тот самый, который отрубил голову ханше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31