Петр Николаич во всех делах был человек основательный и настойчивый. Ничего не зная о хозяйстве (он был сын польского шляхтича), он так хорошо занялся хозяйством, что разоренное имение в триста десятин через десять лет стало образцовым. Все постройки у него, от дома до амбара и навеса над пожарной трубой, были прочные, основательные, крытые железом и вовремя крашенные. В инструментном сарае стояли порядком телеги, сохи, плуги, бороны. Сбруя была вымазана. Лошади были не крупные, почти всё своего завода - саврасой масти, сытенькие, крепенькие, одна в одну. Молотилка работала в крытой риге, корм убирался в особенном сарае, навозная жижа стекала в мощеную яму. Коровы были тоже своего завода, не крупные, но молочные. Свиньи были аглицкие. Был птичник и особенно ноской породы куры. Сад фруктовый был обмазан и подсажен. Везде все было хозяйственно, прочно, чисто, исправно. Петр Николаич радовался на свое хозяйство и гордился тем, что всего этого он достигал не притеснением крестьян, а, напротив, строгой справедливостью к ним. Он даже среди дворян держался среднего, скорее либерального, чем консервативного, взгляда и всегда перед крепостниками защищал народ. Будь с ними хорош, и они будут хороши. Правда, он не спускал промахов и ошибок рабочих, иногда и сам поталкивал их, требовал работы, но зато помещения, харчи были самые хорошие, жалованье всегда было выдано вовремя, и в праздники он подносил водку.
Ступая осторожно по талому снегу, - это было в феврале, - Петр Николаич направился мимо рабочей конюший к избе, где жили рабочие. Было еще темно; еще темнее от тумана, но в окнах рабочей избы был виден свет. Рабочие вставали. Он намеревался поторопить их: по наряду им надо было на шестерне ехать за последними дровами в рощу.
"Это что?" - подумал он, увидав отворенную дверь в конюшню.
- Эй, кто тут?
Никто не отозвался. Петр Николаич вошел в конюшню.
- Эй, кто тут?
Никто не отзывался. Было темно, под ногами мягко, и пахло навозом. Направо от двери в стойле стояла пара молодых саврасых. Петр Николаич протянул руку пусто. Он тронул ногой. Не легла ли? Нога ничего не встретила. "Куда же они ее вывели?" - подумал он. Запрягать - не запрягали, сани еще все наружи. Петр Николаич вышел из двери и крикнул громко:
- Эй, Степан.
Степан был старший рабочий. Он как раз выходил из рабочей.
- Яу! - откликнулся весело Степан. - Это вы, Петр Николаич? Сейчас ребята идут.
- Что у вас конюшня отперта?
- Конюшня? Не могу знать. Эй, Прошка, давай фонарь.
Прошка прибежал с фонарем. Вошли в конюшню. Степан сразу понял.
- Это воры были, Петр Николаич. Замок сбит.
- Врешь?
- Свели, разбойники. Машки нет, Ястреба нет. Ястреб здесь. Пестрого нет. Красавчика нет.
Трех лошадей не было. Петр Николаич ничего не сказал.
Нахмурился и тяжело дышал.
- Ох, попался бы мне. Кто караулил?
- Петька. Петька проспал.
Петр Николаич подал в полицию, к становому, земскому начальнику, разослал своих. Лошадей не нашли.
- Поганый народ! - говорил Петр Николаич. - Что сделали. Я ли им добро не делал. Погоди же ты. Разбойники, все разбойники. Теперь я не так с вами поведу дело.
X
А лошади, тройка саврасых, были уже на местах. Одну, Машку, продали цыганам за восемнадца 1000 ть рублей, другого, Пестрого, променяли мужику за сорок верст, Красавчика загнали и зарезали. Продали шкуру за три рубля. Всему делу этому был руководчиком Иван Миронов. Он служил у Петра Николаича и знал порядки Петра Николаича и решил вернуть свои денежки. И устроил дело.
После своего несчастья с фальшивым купоном Иван Миронов долго пил и пропил бы все, если бы жена не спрятала от него хомуты, одежу и все, что можно было пропить. Во время пьянства своего Иван Миронов не переставая думал не только о своем обидчике, но о всех господах и господишках, которые только тем живут, что обирают нашего брата. Пил один раз Иван Миронов с мужиками из-под Подольска. И мужики, дорогой, пьяные, рассказали ему, как они свели лошадей у мужика. Иван Миронов стал ругать конокрадов за то, что они обидели мужика. "Грех это, - говорил он, - у мужика лошадка все равно брат, а ты его обездолишь. Коли уводить, так у господ. Эти собаки того стоят". Дальше, больше, разговорились, и подольские мужики сказали, что у господ свести лошадей хитро. Надо знать ходы, а без своего человека нельзя. Тогда Иван Миронов вспомнил про Свентицкого, у которого он жил в работниках, вспомнил, что Свентицкий недодал при расчете полтора рубля за сломанный шкворень, вспомнил и про саврасеньких лошадок, на которых он работал.
Иван Миронов сходил к Свентицкому как будто наниматься, а только затем, чтобы высмотреть и узнать все. И узнав все, что караульщика нет, что лошади в денниках, в конюшне, подвел воров и сделал все дело.
Поделив с подольскими мужиками выручку, Иван Миронов с пятью рублями приехал домой. Дома делать нечего было: лошади не было. И с той поры Иван Миронов стал водиться с конокрадами и цыганами.
XI
Петр Николаич Свентицкий из всех сил старался найти вора. Без своего не могло быть сделано дело. И потому он стал подозревать своих и, разузнав у рабочих, кто не ночевал в эту ночь дома, узнал, что не ночевал Прошка Николаев - молодой малый, только что пришедший из военной службы солдат, красивый, ловкий малый, которого Петр Николаич брал для выездов вместо кучера. Становой был приятель Петра Нпколаича, он знал и исправника, и предводителя, и земского начальника, и следователя. Все эти лица бывали у него в именины и знали его вкусные наливки и соленые грибки - белые, опенки и грузди. Все жалели его и старались помочь ему.
- Вот, а вы защищаете мужиков, - говорил становой. - Правду я говорил, что хуже зверей. Без кнута и палки с ними ничего не поделаешь. Так вы говорите, Прошка, тот, что с вами кучером ездит?
- Да, он.
- Давайте его сюда.
Прошку призвали и стали допрашивать:
- Где был?
Прошка тряхнул волосами, блеснул глазами.
- Дома.
- Как же дома, все рабочие показывают, что тебя не было.
- Воля ваша.
- Да не в моей воле дело. А где ты был?
- Дома.
- Ну, хорошо же. Сотский, сведи его в стан.
- Воля ваша.
Так и не сказал Прошка, где был, а не сказал потому, что ночь он был у своего дружка, у Параши, и обещал не выдавать ее, и не выдал. Улик не было. И Прошку выпустили. Но Петр Николанч был уверен, что это все дело Прокофья, и возненавидел его. Один раз Петр Николаич, взяв Прокофья за кучера, выслал его на подставу. Прошка, как и всегда делал, взял на постоялом дворе две меры овса. Полторы скормил, а на полмеры выпил. Петр Николаич узнал это и подал мировому судье. Мировой судья приговорил Прошку на три месяца в острог. Прокофий был самолюбив. Он считал себя выше людей и гордился собой. Острог унизил его. Ему нельзя было гордиться перед народом, и он сразу упал духом.
Из острога Прошка вернулся домой не столько озлобленный против Петра Николаича, сколько против всего мира.
Прокофий, как говорили все, после острога опустился, стал лениться работать 1000 , стал пить и скоро попался в воровстве одежи у мещанки и попал опять в острог.
Петр же Николаич узнал об лошадях только то, что была найдена шкура с саврасого мерина, которую Петр Николаич признал за шкуру Красавчика. И эта безнаказанность воров еще больше раздражила Петра Николаича. Он не мог теперь без злобы видеть мужиков и говорить про них и где мог старался пригнать их.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16