Она улыбнулась и сказала спасибо. Она часто думала о том, как ему, наверное, скучно одному дома, и где-то в глубине сознания зрела мысль, что если ей и хочется чем-то заниматься после школы - так это быть с ним. Она думала о маленькой квартирке, про которую он ей рассказывал, представляла, как на тесной кухне готовит ему обед, и чувствовала, как внутри поднимается тепло.
После кино они выпили в кафе Роберта по чашке чая, потом он проводил ее до автобусной остановки. По дороге рассказывал о старичке с женой, которых они встретили в кафе, и которые обратились к нему по имени - эта пара жила в Грэйстоне и разводила там датских лошадей.
- До встречи, - сказал он, когда подъехал автобус, и поцеловал ее неловко, совсем не так, как люди обычно целуются.
Она помахала ему рукой и долго смотрела, пока он не пропал в толпе. По дороге домой он заглянет в несколько баров, названия которых часто упоминал в своих рассказах: к Тонеру, к О'Доно, на верхний этаж заведения Муни - в этих барах он встречался с друзьями, и они говорили о скачках. Она часто представляла его в компании таких же мужчин, как тот, который спрашивал, можно ли заработать на Персе. И опять думала, что, наверное, отец очень одинок.
Уже стемнело, и начался дождь, когда Сесилия добралась до белого домика в Чапелизоде, где когда-то жил отец, и где сейчас обитали мать, Ронан, сама Сесилия и два ее брата. Печь с корзинками для дров с двух сторон, просторная прихожая, где она оставляла плащ и шляпку. Медные дверные ручки тускло поблескивали в электрическом свете. Из комнаты доносился звук радио.
- А, гуляка вернулась, - пробормотал Ронан, и приветливо улыбнулся.
Братья строили из кубиков ветряную мельницу. Мать с Ронаном сидели рядышком - он в кресле, а она у его ног на коврике. Они куда-то собирались, решила Сесилия, судя по тому, что мать подкрасила светлой помадой губы, ресницы тушью, а на веки положила тон, который красиво оттенял ее темные глаза - такие же темные, как у Сесилии. Мать была темноволосой и очень красивой - похожей на Клаудию Кольберт, как однажды сказала Морин Финнеган.
- Привет, - сказала мать. - Хорошо погуляли?
- Да, спасибо.
Она не стала ничего рассказывать, потому что они слушали радио. Отец, наверное, опять пьет портер, подумала она, плащ висит на спинке стула, а во рту у него сигарета. Между улицей Стефана и шоссе Ватерлоо нет ни одного бара, где бы его не ждали приятели. Конечно, он не одинок.
По радио рассказывали какую-то смешную историю, потом девушка запела песню про соловья. Сесилия переводила взгляд с Ронана на мать: та сидела, прислонившись к его ногам, он обнимал ее за плечи. Ронан был очень худым, у него торчали скулы, а щеки казались втянутыми; улыбка появлялась на его губах словно нехотя, и так же нехотя исчезала. Он никогда не сердился: ссор у них в семье не было, в отличие от семей многих ее школьных друзей, которые постоянно боялись или отца, или матери. Каждое воскресенье Сесилия ходила с Ронаном в мастерскую, где делали мебель, и он показывал ей, что нового появилось за неделю. Ей нравился запах опилок, клея и французской полировки.
Программа по радио завершилась, и мать пошла наверх заканчивать сборы. Ронан недовольно пробурчал, что опять придется впихивать себя в костюм. Он добавил в огонь поленья и подвинул на место коврик.
- Я погладила тебе твидовый, - строго сказала мать, поднимаясь по лестнице. Он состроил рожу мальчикам - те как раз достроили мельницу. Потом состроил рожу Сесилии. Это была их старая семейная шутка - то, что Ронан ненавидел костюмы.
Сесилия ходила в школу на противоположном конце города, в Ранлахе. Школа была необычной для Дублина того времени: в ней учились вместе мальчики и девочки, католики, протестанты, евреи и даже мусульмане, если таковые вдруг появлясь в округе. Когда-то на месте школы располагалось большое имение, но потом его перестроили, добавили несколько сборных домиков, в которых разместили классы; руководил школой директор, и в ней работали учителя обоих полов. В школе училось шестьдесят восемь учеников.
Несмотря на всю экзотичность этого заведения, Сесилия была в нем единственной ученицей, чьи родители разошлись, и примерно лет с двенадцати, когда все чаще стали возникать особого сорта разговоры, она постоянно чувствовала вокруг себя растущее любопытство. Разводы были явлением экзотическим, скорее свойственным Голливуду с его испорченными нравами. Бетти Блюм утверждала, что видела своих родителей в постели голыми, когда те занимались любовью; отец Энид Нили гонялся как-то за матерью с ножкой от дивана. Произошедшее в семье Сесилии относилось к той же теме, поэтому ее расспрашивали с особым интересом. Из-за ирландских законов родителям пришлось оформлять развод в Англии, но это никого не интересовало - всем хотелось знать подробности событий, этому разводу предшествовавших. Может, Сесилия как-нибудь забежала в комнату и видела, чем занимаются мать с отчимом? Правда, что ее мать и отчим встречались, чтобы выпить коктейль в отеле Грешэм? И что это были за коктейли? Нанимали ли детектива?
Когда мать и Ронан появлялись в школе, их разглядывали с особым интересом, и все сходились на том, что они прекрасно справляются со взятой на себя ролью. Наряды матери выгодно отличались от невыразительных балахонов миссис О'Нэйли-Хамильтон или матери Китти Бенсон.
- Классно! - восхищенно говорила Марин Финнеган. - Шик!
Но, в конце концов, однокласников Сесилии постигло разочарование. Детективов она не помнила, и не знала, были ли у матери и отчима свидания в отеле Грэшэм. Она ни разу не заходила неожиданно в комнату, где происходило что-то интересное, и не помнила ни одного скандала - ничего, что могло бы сравниться с отцом Энид Нили, размахивающим ножкой от дивана. В Америке, если верить газетам, родители сплошь и рядом отказывались подчиниться суду и похищали своих детей.
- Твой папаша не пытался тебя похитить? - с надеждой в голосе спросила как-то Марин Финнеган, и Сесилия долго смеялась над абсурдностью этого предположения.
Был заключен договор, уже в который раз объясняла разочарованной подруге - все получалось слишком обыкновенно.
Директор школы тоже расспросил ее как-то о разводе, но очень коротко. Это был грузный, но пропорционально сложенный мужчина по прозвищу Буйвол; каждый день он обходил шаркающей походкой сборные домики, в которых располагались классы, выкликал учеников по именам и ставил галочки в огромном кондуите. Часто он застревал на месте, словно забывал, где находится, и принимался насвистывать "Британских Гренадеров" - песню, под которую маршировал полк, в котором он когда-то служил. Его обязанности заключались лишь в том, чтобы проверять по именам учеников, и еще на утренних построениях, которые проводил каждый день мистер Хоран, зачитывать иногда зычным голосом нелепые объявления. Все остальное время он витал в каких-то своих собственных облаках, абсолютно не интересуясь ни застарелыми феодальными войнами, не затихающими среди учителей и воспитателей, ни шестьюдесятью восемью детьми, за чью судьбу он якобы нес ответственность.
Сесилия была несказанно удивлена, когда однажды утром прямо посреди урока физики, который вела мисс О'Шонесси, ей было велено явиться в кабинет директора.
1 2 3 4 5
После кино они выпили в кафе Роберта по чашке чая, потом он проводил ее до автобусной остановки. По дороге рассказывал о старичке с женой, которых они встретили в кафе, и которые обратились к нему по имени - эта пара жила в Грэйстоне и разводила там датских лошадей.
- До встречи, - сказал он, когда подъехал автобус, и поцеловал ее неловко, совсем не так, как люди обычно целуются.
Она помахала ему рукой и долго смотрела, пока он не пропал в толпе. По дороге домой он заглянет в несколько баров, названия которых часто упоминал в своих рассказах: к Тонеру, к О'Доно, на верхний этаж заведения Муни - в этих барах он встречался с друзьями, и они говорили о скачках. Она часто представляла его в компании таких же мужчин, как тот, который спрашивал, можно ли заработать на Персе. И опять думала, что, наверное, отец очень одинок.
Уже стемнело, и начался дождь, когда Сесилия добралась до белого домика в Чапелизоде, где когда-то жил отец, и где сейчас обитали мать, Ронан, сама Сесилия и два ее брата. Печь с корзинками для дров с двух сторон, просторная прихожая, где она оставляла плащ и шляпку. Медные дверные ручки тускло поблескивали в электрическом свете. Из комнаты доносился звук радио.
- А, гуляка вернулась, - пробормотал Ронан, и приветливо улыбнулся.
Братья строили из кубиков ветряную мельницу. Мать с Ронаном сидели рядышком - он в кресле, а она у его ног на коврике. Они куда-то собирались, решила Сесилия, судя по тому, что мать подкрасила светлой помадой губы, ресницы тушью, а на веки положила тон, который красиво оттенял ее темные глаза - такие же темные, как у Сесилии. Мать была темноволосой и очень красивой - похожей на Клаудию Кольберт, как однажды сказала Морин Финнеган.
- Привет, - сказала мать. - Хорошо погуляли?
- Да, спасибо.
Она не стала ничего рассказывать, потому что они слушали радио. Отец, наверное, опять пьет портер, подумала она, плащ висит на спинке стула, а во рту у него сигарета. Между улицей Стефана и шоссе Ватерлоо нет ни одного бара, где бы его не ждали приятели. Конечно, он не одинок.
По радио рассказывали какую-то смешную историю, потом девушка запела песню про соловья. Сесилия переводила взгляд с Ронана на мать: та сидела, прислонившись к его ногам, он обнимал ее за плечи. Ронан был очень худым, у него торчали скулы, а щеки казались втянутыми; улыбка появлялась на его губах словно нехотя, и так же нехотя исчезала. Он никогда не сердился: ссор у них в семье не было, в отличие от семей многих ее школьных друзей, которые постоянно боялись или отца, или матери. Каждое воскресенье Сесилия ходила с Ронаном в мастерскую, где делали мебель, и он показывал ей, что нового появилось за неделю. Ей нравился запах опилок, клея и французской полировки.
Программа по радио завершилась, и мать пошла наверх заканчивать сборы. Ронан недовольно пробурчал, что опять придется впихивать себя в костюм. Он добавил в огонь поленья и подвинул на место коврик.
- Я погладила тебе твидовый, - строго сказала мать, поднимаясь по лестнице. Он состроил рожу мальчикам - те как раз достроили мельницу. Потом состроил рожу Сесилии. Это была их старая семейная шутка - то, что Ронан ненавидел костюмы.
Сесилия ходила в школу на противоположном конце города, в Ранлахе. Школа была необычной для Дублина того времени: в ней учились вместе мальчики и девочки, католики, протестанты, евреи и даже мусульмане, если таковые вдруг появлясь в округе. Когда-то на месте школы располагалось большое имение, но потом его перестроили, добавили несколько сборных домиков, в которых разместили классы; руководил школой директор, и в ней работали учителя обоих полов. В школе училось шестьдесят восемь учеников.
Несмотря на всю экзотичность этого заведения, Сесилия была в нем единственной ученицей, чьи родители разошлись, и примерно лет с двенадцати, когда все чаще стали возникать особого сорта разговоры, она постоянно чувствовала вокруг себя растущее любопытство. Разводы были явлением экзотическим, скорее свойственным Голливуду с его испорченными нравами. Бетти Блюм утверждала, что видела своих родителей в постели голыми, когда те занимались любовью; отец Энид Нили гонялся как-то за матерью с ножкой от дивана. Произошедшее в семье Сесилии относилось к той же теме, поэтому ее расспрашивали с особым интересом. Из-за ирландских законов родителям пришлось оформлять развод в Англии, но это никого не интересовало - всем хотелось знать подробности событий, этому разводу предшествовавших. Может, Сесилия как-нибудь забежала в комнату и видела, чем занимаются мать с отчимом? Правда, что ее мать и отчим встречались, чтобы выпить коктейль в отеле Грешэм? И что это были за коктейли? Нанимали ли детектива?
Когда мать и Ронан появлялись в школе, их разглядывали с особым интересом, и все сходились на том, что они прекрасно справляются со взятой на себя ролью. Наряды матери выгодно отличались от невыразительных балахонов миссис О'Нэйли-Хамильтон или матери Китти Бенсон.
- Классно! - восхищенно говорила Марин Финнеган. - Шик!
Но, в конце концов, однокласников Сесилии постигло разочарование. Детективов она не помнила, и не знала, были ли у матери и отчима свидания в отеле Грэшэм. Она ни разу не заходила неожиданно в комнату, где происходило что-то интересное, и не помнила ни одного скандала - ничего, что могло бы сравниться с отцом Энид Нили, размахивающим ножкой от дивана. В Америке, если верить газетам, родители сплошь и рядом отказывались подчиниться суду и похищали своих детей.
- Твой папаша не пытался тебя похитить? - с надеждой в голосе спросила как-то Марин Финнеган, и Сесилия долго смеялась над абсурдностью этого предположения.
Был заключен договор, уже в который раз объясняла разочарованной подруге - все получалось слишком обыкновенно.
Директор школы тоже расспросил ее как-то о разводе, но очень коротко. Это был грузный, но пропорционально сложенный мужчина по прозвищу Буйвол; каждый день он обходил шаркающей походкой сборные домики, в которых располагались классы, выкликал учеников по именам и ставил галочки в огромном кондуите. Часто он застревал на месте, словно забывал, где находится, и принимался насвистывать "Британских Гренадеров" - песню, под которую маршировал полк, в котором он когда-то служил. Его обязанности заключались лишь в том, чтобы проверять по именам учеников, и еще на утренних построениях, которые проводил каждый день мистер Хоран, зачитывать иногда зычным голосом нелепые объявления. Все остальное время он витал в каких-то своих собственных облаках, абсолютно не интересуясь ни застарелыми феодальными войнами, не затихающими среди учителей и воспитателей, ни шестьюдесятью восемью детьми, за чью судьбу он якобы нес ответственность.
Сесилия была несказанно удивлена, когда однажды утром прямо посреди урока физики, который вела мисс О'Шонесси, ей было велено явиться в кабинет директора.
1 2 3 4 5