И вдруг я вспомнил: ведь у меня есть пистолет, которым я часто пользовался, чтобы прикончить раненую дичь. Он лежал в чехле, подвешенном к поясу, и был заряжен. К этому времени слон успел приподнять дерево настолько, что я легко дотянулся до пояса, вытащил пистолет и взвел курок. Между тем ствол поднимался все выше, и вот в каких-нибудь трех футах от моей головы я увидел огромный коричневый хобот. Приставив дуло пистолета чуть ли не к самому хоботу, я выстрелил. Ствол мгновенно свалился на землю, придавив мою ногу, и тут же послышался сильный треск и топот. Слон убежал.
Страх, который я испытал, и неравное единоборство лишили меня последних сил. Не помню, как я выбрался из-под тяжелого дерева, не знаю, что было дальше. Очнулся я, почувствовав приятный вкус во рту. Оказалось, что я уже сижу на земле, потягивая персиковую водку из фляжки, а напротив меня расположился старый Индаба-Зимби. С мудрым видом он кивал своей белой прядью и предавался рассуждениям: если бы я послушался его совета и охотился на слона пешим, я не потерял бы коня и не очутился бы сам на волосок от гибели.
Я встал и отправился посмотреть на лошадь. Удар хобота обрушился на седло, разломал его, сделав совершенно непригодным, и перебил хребет коню. Помедли я хоть секунду, тот же хобот обрушился бы на меня! Я позвал Индаба-Зимби и спросил, куда ушли слоны.
– Туда! – сказал он, махнув рукой в сторону лощины. – Пойдем-ка за ними, Макумазан. До сих пор нам не везло, пусть же повезет теперь.
В его словах имелось рациональное зерно, хотя, говоря по правде, в тот момент я отнюдь не горел желанием продолжать охоту на слонов. Мне казалось, что с меня уже хватит. Однако достоинство мое не позволяло поднимать белый флаг в присутствии слуг, и я с деланной готовностью согласился. Мы отправились в путь: я – верхом на второй лошади, остальные – пешком. Так мы двигались по долине около часа. И вдруг увидели все стадо, в котором можно было насчитать больше восьмидесяти голов. Впереди стада темнели заросли кустарника, такие густые, что слоны, видимо, не решались в них войти, а взобраться наверх они не могли – слишком круто обрывались в этом месте скалистые склоны долины.
Слоны заметили нас в тот же миг, когда мы увидели их. Я испугался: а вдруг им вздумается повернуть назад по лощине и атаковать нас. Но они этого не сделали: громко трубя, слоны бросились в чащу, кустарник валился под их натиском, как кукуруза под ударами серпа. За всю свою жизнь я, наверное, не слышал такого шума и треска, какой производили слоны, продираясь сквозь кусты и деревья. За кустарником простиралась полоса частого леса шириной от ста до ста пятидесяти футов. Стадо крушило на своем пути все, что ни попадалось, оставляя за собой дорогу, заваленную вырванными деревьями и сломанными ветвями. Лишь кое-где среди этого хаоса уцелевало одинокое дерево, слишком прочное даже для слонов. Они ломились все вперед и вперед, и, несмотря на препятствия, которые им приходилось преодолевать, расстояние между нами не уменьшалось. Так продолжалось на протяжении мили или даже больше, потом лес поредел, и я увидел, что вся долина за ним на протяжении пяти-шести акров поросла камышом и травой; дальше снова начинался густой лес.
У края этого травянистого участка стадо остановилось в нерешительности, – очевидно, слоны чего-то опасались. Мои люди закричали так громко, как могут кричать только кафры, и это решило дело. Во главе с раненым самцом, чей воинственный пыл, равно как и мой, видимо, поостыл, они развернулись и бросились в предательское болото. Потому что смутивший их участок местности представлял собой именно болото, хотя вода не проступала на поверхность. Первые несколько ярдов они преодолели без осложнений, впрочем, было видно, что двигаться им не так-то легко. Затем большой самец внезапно погряз в липкой торфянистой почве по самое брюхо и застрял в болоте. Он отчаянно трубил и барахтался, но остальные, не обращая на него внимания, обезумев от страха, лезли дальше, пока их не постигла та же участь. Пять минут спустя все стадо безнадежно увязло. Чем больше старались слоны выкарабкаться из трясины, тем глубже в нее погружались. Только одной слонихе удалось выбраться на твердое место; подняв хобот, она приготовилась атаковать нас, но тут услыхала крик своего слоненка, бросилась ему на помощь и увязла вместе со всеми.
Я никогда не видел ничего подобного – ни раньше, ни позднее. Болото было покрыто огромными телами слонов, воздух заполнился криками ярости и ужаса, которые они издавали, размахивая хоботами. Время от времени ценой огромных усилий одному из чудовищ удавалось вытащить свое тело из трясины, но, сделав шаг, оно вновь застревало столь же прочно. У меня это зрелище вызывало глубокую жалость, но мои люди веселились от всего сердца.
Ну так вот, дальше нам стало много легче. Болотистая почва, в которую провалились слоны, хорошо выдерживала наш вес. К тому времени взошла луна, и мы стреляли в слонов при лунном свете. К полуночи все они были мертвы. Я бы охотно пощадил слонят и некоторых слоних, но это значило бы только обречь их на голодную смерть; прикончить их сразу было великодушнее. Раненого самца я застрелил сам, и не стану утверждать, что испытывал при этом угрызения совести. Он узнал меня и предпринял отчаянные усилия, чтобы до меня добраться. Но, к счастью, торф не выпустил его из своих объятий.
Когда взошло солнце, котловина представляла собой странную картину. Почва так цепко держала мертвых слонов, что лишь немногие упали на бок, остальные продолжали стоять, словно во сне.
Я послал за фургонами. На следующий день они прибыли, и мы разбили лагерь примерно в миле от котловины. Затем мы принялись вырезать у слонов бивни. На это ушла целая неделя. Отвратительная работа! Мы, пожалуй, не справились бы с ней, если б нам не помогли бродячие бушмены, которым мы заплатили слоновьим мясом.
Наконец и этот тяжелый труд был закончен. Слоновая кость слишком громоздка, чтобы нести ее на себе, поэтому, как только ушли наши помощники, бушмены, мы закопали бивни в землю. Мои ребята хотели, чтобы я вернулся в Капскую колонию и продал добычу, но я был полон решимости продолжать путешествие. Бивни пролежали в земле пять лет. И все же, когда я снова пришел к этому месту и вырыл их, оказалось, что они мало пострадали. Потом я продал слоновую кость за тысячу фунтов – неплохой заработок за один день стрельбы.
Так началась моя карьера охотника за слонами. С тех пор я перестрелял их несколько сотен, но никогда больше не пытался охотиться верхом на слона.
Глава IV. Зулусские воины
Закопав бивни, я постарался получше запомнить координаты и приметы местности, чтобы отыскать слоновую кость, когда понадобится. Потом отправился дальше. Около месяца я бродил по местности, где ныне проходит граница, которая отделяет Оранжевое Свободное государство от Грикваленд Уэста и Трансвааль от Бечуанатенда. Конечно, на моем пути встречались трудности, но это были обычные тяготы, хорошо известные всем путешественникам по Африке: частенько не хватало воды, каждая переправа через реку сулила беду. Помню, как-то я распряг волов в том месте, где сейчас стоит Кимберли, но вскоре был вынужден покинуть стоянку, потому что поблизости не оказалось ни ручейка, ни источника.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
Страх, который я испытал, и неравное единоборство лишили меня последних сил. Не помню, как я выбрался из-под тяжелого дерева, не знаю, что было дальше. Очнулся я, почувствовав приятный вкус во рту. Оказалось, что я уже сижу на земле, потягивая персиковую водку из фляжки, а напротив меня расположился старый Индаба-Зимби. С мудрым видом он кивал своей белой прядью и предавался рассуждениям: если бы я послушался его совета и охотился на слона пешим, я не потерял бы коня и не очутился бы сам на волосок от гибели.
Я встал и отправился посмотреть на лошадь. Удар хобота обрушился на седло, разломал его, сделав совершенно непригодным, и перебил хребет коню. Помедли я хоть секунду, тот же хобот обрушился бы на меня! Я позвал Индаба-Зимби и спросил, куда ушли слоны.
– Туда! – сказал он, махнув рукой в сторону лощины. – Пойдем-ка за ними, Макумазан. До сих пор нам не везло, пусть же повезет теперь.
В его словах имелось рациональное зерно, хотя, говоря по правде, в тот момент я отнюдь не горел желанием продолжать охоту на слонов. Мне казалось, что с меня уже хватит. Однако достоинство мое не позволяло поднимать белый флаг в присутствии слуг, и я с деланной готовностью согласился. Мы отправились в путь: я – верхом на второй лошади, остальные – пешком. Так мы двигались по долине около часа. И вдруг увидели все стадо, в котором можно было насчитать больше восьмидесяти голов. Впереди стада темнели заросли кустарника, такие густые, что слоны, видимо, не решались в них войти, а взобраться наверх они не могли – слишком круто обрывались в этом месте скалистые склоны долины.
Слоны заметили нас в тот же миг, когда мы увидели их. Я испугался: а вдруг им вздумается повернуть назад по лощине и атаковать нас. Но они этого не сделали: громко трубя, слоны бросились в чащу, кустарник валился под их натиском, как кукуруза под ударами серпа. За всю свою жизнь я, наверное, не слышал такого шума и треска, какой производили слоны, продираясь сквозь кусты и деревья. За кустарником простиралась полоса частого леса шириной от ста до ста пятидесяти футов. Стадо крушило на своем пути все, что ни попадалось, оставляя за собой дорогу, заваленную вырванными деревьями и сломанными ветвями. Лишь кое-где среди этого хаоса уцелевало одинокое дерево, слишком прочное даже для слонов. Они ломились все вперед и вперед, и, несмотря на препятствия, которые им приходилось преодолевать, расстояние между нами не уменьшалось. Так продолжалось на протяжении мили или даже больше, потом лес поредел, и я увидел, что вся долина за ним на протяжении пяти-шести акров поросла камышом и травой; дальше снова начинался густой лес.
У края этого травянистого участка стадо остановилось в нерешительности, – очевидно, слоны чего-то опасались. Мои люди закричали так громко, как могут кричать только кафры, и это решило дело. Во главе с раненым самцом, чей воинственный пыл, равно как и мой, видимо, поостыл, они развернулись и бросились в предательское болото. Потому что смутивший их участок местности представлял собой именно болото, хотя вода не проступала на поверхность. Первые несколько ярдов они преодолели без осложнений, впрочем, было видно, что двигаться им не так-то легко. Затем большой самец внезапно погряз в липкой торфянистой почве по самое брюхо и застрял в болоте. Он отчаянно трубил и барахтался, но остальные, не обращая на него внимания, обезумев от страха, лезли дальше, пока их не постигла та же участь. Пять минут спустя все стадо безнадежно увязло. Чем больше старались слоны выкарабкаться из трясины, тем глубже в нее погружались. Только одной слонихе удалось выбраться на твердое место; подняв хобот, она приготовилась атаковать нас, но тут услыхала крик своего слоненка, бросилась ему на помощь и увязла вместе со всеми.
Я никогда не видел ничего подобного – ни раньше, ни позднее. Болото было покрыто огромными телами слонов, воздух заполнился криками ярости и ужаса, которые они издавали, размахивая хоботами. Время от времени ценой огромных усилий одному из чудовищ удавалось вытащить свое тело из трясины, но, сделав шаг, оно вновь застревало столь же прочно. У меня это зрелище вызывало глубокую жалость, но мои люди веселились от всего сердца.
Ну так вот, дальше нам стало много легче. Болотистая почва, в которую провалились слоны, хорошо выдерживала наш вес. К тому времени взошла луна, и мы стреляли в слонов при лунном свете. К полуночи все они были мертвы. Я бы охотно пощадил слонят и некоторых слоних, но это значило бы только обречь их на голодную смерть; прикончить их сразу было великодушнее. Раненого самца я застрелил сам, и не стану утверждать, что испытывал при этом угрызения совести. Он узнал меня и предпринял отчаянные усилия, чтобы до меня добраться. Но, к счастью, торф не выпустил его из своих объятий.
Когда взошло солнце, котловина представляла собой странную картину. Почва так цепко держала мертвых слонов, что лишь немногие упали на бок, остальные продолжали стоять, словно во сне.
Я послал за фургонами. На следующий день они прибыли, и мы разбили лагерь примерно в миле от котловины. Затем мы принялись вырезать у слонов бивни. На это ушла целая неделя. Отвратительная работа! Мы, пожалуй, не справились бы с ней, если б нам не помогли бродячие бушмены, которым мы заплатили слоновьим мясом.
Наконец и этот тяжелый труд был закончен. Слоновая кость слишком громоздка, чтобы нести ее на себе, поэтому, как только ушли наши помощники, бушмены, мы закопали бивни в землю. Мои ребята хотели, чтобы я вернулся в Капскую колонию и продал добычу, но я был полон решимости продолжать путешествие. Бивни пролежали в земле пять лет. И все же, когда я снова пришел к этому месту и вырыл их, оказалось, что они мало пострадали. Потом я продал слоновую кость за тысячу фунтов – неплохой заработок за один день стрельбы.
Так началась моя карьера охотника за слонами. С тех пор я перестрелял их несколько сотен, но никогда больше не пытался охотиться верхом на слона.
Глава IV. Зулусские воины
Закопав бивни, я постарался получше запомнить координаты и приметы местности, чтобы отыскать слоновую кость, когда понадобится. Потом отправился дальше. Около месяца я бродил по местности, где ныне проходит граница, которая отделяет Оранжевое Свободное государство от Грикваленд Уэста и Трансвааль от Бечуанатенда. Конечно, на моем пути встречались трудности, но это были обычные тяготы, хорошо известные всем путешественникам по Африке: частенько не хватало воды, каждая переправа через реку сулила беду. Помню, как-то я распряг волов в том месте, где сейчас стоит Кимберли, но вскоре был вынужден покинуть стоянку, потому что поблизости не оказалось ни ручейка, ни источника.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31