С уважением Ханна Майлз».
– Второе письмо от довольно известного дублинского врача, с которым доктор Уорнер однажды участвовал в консультации. Он пишет следующее:
«Дорогой сэр! Инцидент, о котором вы упоминаете, вызывает во мне теперь глубокое сожаление, но тем не менее навсегда останется для меня загадкой. Я не психиатр по специальности; я был бы искренно рад посоветоваться с психиатром относительно моей совершенно неожиданной и, надо сознаться, почти автоматической выходки. Нельзя сказать, что я „потянул доктора Уорнера за нос“, – это было бы не совсем точно. Но что я ударил его кулаком по носу – в этом я охотно сознаюсь, излишне прибавлять, с какими сожалениями; провести кого бы то ни было за нос мне представляется актом, предполагающим некоторую обдуманность поступка и точность в выполнении его, в чем я не могу себя упрекнуть. По сравнению с этим удар по носу был чисто внешним, мгновенным и естественным жестом.
С глубоким почтением, уважающий вас
Бэртон Лестрэндж».
– У меня есть бесчисленное множество других писем, и все они неопровержимо свидетельствуют об этих широко распространенных чувствах по отношению к моему достопочтенному другу. Вследствие этого я полагаю, что доктор Пим в своем исследовании должен был осветить и эту сторону вопроса. Мы имеем дело, как правильно заметил доктор Пим, с силами природы. Скорее иссякнут струи наших лондонских фонтанов, чем иссякнет предрасположение доктора Уорнера к тому, чтобы его убивали. Поместите этого человека в собрание квакеров, в среду самых мирных христиан, и его немедленно забьют до смерти – палками из шоколада! Поведите его к ангелам Нового Иерусалима, и его забросают до смерти драгоценными камнями. Обстоятельства могут быть великолепны и блистательны, случай – душеспасителен, жнецы – желтобороды, а доктор – всезнающ, водопад может сверкать всеми цветами радуги, англосаксонская детвора может быть бестрепетной, – и все же несмотря ни на что великое и простое стремление доктора Уорнера к тому, чтобы его укокошили, будет проявляться на каждом шагу, пока не завершится удачным и торжественным результатом!
Окончание своей речи он произнес, как будто сильно волнуясь, но еще более сильное волнение заметно было на противоположной стороне. Доктор Уорнер перегнулся всем своим большим туловищем через маленького Гулда, так что чуть не задавил несчастного, и возбужденно перешептывался с доктором Пимом. Тот многократно кивал головой, затем поднялся с неподдельно-суровым выражением лица.
– Леди и джентльмены, – возбужденно воскликнул он, – как сказал мой коллега, мы с удовольствием предоставляем самую широкую свободу слова представителям защиты – если вообще это будет защита. Но мистер Мун, кажется, воображает, что он явился сюда для острот, – очень забавных острот, смею сказать, – но совершенно непригодных к оправданию его клиента. Он подрывает науку. Он подрывает общественную популярность доктора Уорнера. Он затрагивает мой литературный стиль, который, кажется, не угодил его высокоразвитому европейскому вкусу. Но какое могут иметь отношение к делу все эти выпады мистера Муна? Смит просверлил две дыры в шляпе моего клиента. Двумя дюймами ниже, и он просверлил бы две дыры в голове Уорнера. Все шутки в мире, как бы остроумны они ни были, не смогут заделать эти зловещие дыры и не принесут никакой пользы защите.
Смущенный Инглвуд опустил глаза, как бы потрясенный очевидностью этих истин, но Мун смотрел на своего оппонента, точно сквозь сон.
– Защита? – сказал он дремотно. – О, к защите я еще не приступал!
– Конечно, вы еще не приступали к ней, – с жаром подхватил Пим, и шепот одобрения пронесся на его стороне, тогда как противная сторона воздерживалась от выражения своих чувств. – Если вообще возможна защита, что с самого начала кажется сомнительным, то...
– Пока вы еще не сели, – прервал его Мун тем же сонным голосом, – разрешите мне предложить вам один вопрос.
– Вопрос? Конечно! – подхватил Пим. – Ведь мы отчетливо договорились заранее, что, в виду невозможности допроса свидетелей, мы можем допрашивать друг друга сколько угодно. Мы со своей стороны приветствуем все эти допросы.
– Мне кажется, вы упоминали, – с рассеянным видом продолжал Мун, – что ни одна из пуль, выпущенных нашим подсудимым, не задела доктора?
– К счастью для науки! – галантно воскликнул Пим. – Слава Богу, нет!
– Все же они были выпущены на расстоянии нескольких шагов?
– Да, что-то около четырех шагов.
– И ни одна из пуль не задела ректора, хотя они также были выпущены на очень близком расстоянии?
– Это так! – с важным видом подтвердил свидетель.
– Мне кажется, – сказал Мун, подавляя легкую зевоту, – этот ваш проректор упоминал, что Смит один из лучших стрелков во всем университете?
– Ну, что касается этого... – начал было Пим после минутного молчания.
– Второй вопрос, – коротко отрезал Мун. – Вы сказали, что за нашим клиентом числятся еще другие обвинения такого же рода. Почему вы не сочли нужным поведать о них суду?
Американец снова опустил концы своих пальцев на стол.
– В этих случаях, – отчетливо проговорил он, – у нас нет показаний посторонних свидетелей, как в кембриджском преступлении; имеются лишь показания самих потерпевших.
– Почему же вы не обнародовали их показаний?
– Что касается потерпевших, – сказал Пим, – то мы натолкнулись на некоторые затруднения, неясности, и...
– Не хотите ли вы этим сказать, – продолжал Мун, – что ни один из потерпевших не пожелал дать показаний против обвиняемого?
– Ну, положим, это слишком... – начал было тот.
– Третий вопрос, – оборвал его Мун с такой резкостью, что все вскочили с мест. – Вы прочли показания проректора, который услыхал несколько выстрелов; но где же показания самого ректора, в которого стреляли? Ректор Брэкспирского колледжа жив; это джентльмен, полный сил и здоровья.
– Мы обратились к нему с просьбой дать нам свои показания, – нервно ответил Пим, – однако эти показания были так эксцентричны, что мы, из уважения к прежним научным заслугам маститого ученого, решили не предавать их огласке.
Мун подался немного вперед.
– Насколько я понимаю, вы хотите сказать, – спросил он, – что его показания благоприятны для обвиняемого?
– Они могут быть поняты в этом смысле, отвечал американский медик, – но, право, их вообще трудно понять. Так или иначе, мы отослали их обратно.
– Значит, у вас в данный момент нет показаний, собственноручно подписанных ректором Брэкспирского колледжа?
– Нет.
– Я только потому задал этот вопрос, – спокойно сказал Мун, – что они имеются у нас. Я кончаю свою речь и прошу моего помощника прочесть истинный отчет об этом деле – отчет, подлинность которого подтверждается собственноручною подписью ректора.
Артур Инглвуд поднялся со связкой бумаг в руках. Хотя он, как и всегда, имел какой-то слишком изысканный и смиренный вид, зрители сразу к своему удивлению почувствовали, что его выступление в общем более существенно, чем выступление его патрона. Он был одним из тех скромных людей, которые не говорят до тех пор, пока им не велят заговорить; но тогда они говорят хорошо. Мун был полной его противоположностью. Когда он был наедине с собою, его дерзкие выходки забавляли его, но в обществе они его конфузили:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47