ДОБРЫЙ ЗНАКОМЫЙ


По зеркальному льду скользят мужские ботфорты и женские ботинки с
меховой опушкой. Скользящих ног так много, что, будь они в Китае, для них
не хватило бы бфмбуковых палок. Солнцу светит особенно яркоб воздух
особенно прозрачен, щечки горят ярче обыкновенного, глазки обещают больше,
чем следует... Живи и наслаждайся, человек, одним словом! Но...
"Дудки", - говорит судьба в лице моего... доброго знакомого.
Я вдали от катка сижу на скамье под голым деревом и беседую с "ней".
Я готов ее скушать вместе с ее шляпкой, шубкой и ножками, на которых
блестят коньки - так хороша! Страдаю и в то же время наслаждаюсь! О
любовь! Но... дудки...
Мимо нас проходит наш департаментский "отворяйло и запирайло", наш
Аргус и Меркурий, пирожник и рассыльный, Спевсип Макаровю В руках его
чьи-то калоши, мужские и женские, должно быть превосходительныею Спевсип
делает мне под козырек и, глядя на меня с умилением и любовью,
останавливается около самой скамьи.
- Холодно, ваше высокобл... бл... На чаишко бы! Хе-хе-с.
Я даю ему двугривенный. Эта любезность трогает его донельзя. Он
усиленно мигает глазками, оглядывается и говорит шепотом:
- Оченно мне жалко вас, обидно, ваше благородие!.. Страсть как жалко!
Точно вы мне сынок... Человек вы золотой! Душа! Доброта! Смиренник наш!
Когда намедни он, превосходительство то есть, накинулся на вас - тоска
взяла! Ей-богу! Думаю, за что он его? Ты и лентяй, и молокосос, и тебя
выгоню, то да се... За что? Когда вы вышли от него, так на вас лица не
было. Ей-богу... А я гляжу, и мне жалко... Ох, у меня всегда сердечность к
чиновникам!
И, обратясь к моей соседке, Спевсип, прибавляет:
- Уж больно они плохи у нас насчет бумаг-то. Не ихнее это дело в
умственных бумагах... Шли бы по торговой части или... по духовной...
Ей-богу! Ни одна бумага у него толком не выходит... Всё зря! Ну и
достается на орехи... Сам заел его совсем. Турнуть хочет... А мне жалко.
Их благородие добрые...
Она смотрит мне в глаза с самым обидным состраданием!
- Ступай! - говорю я Спевсипу задыхаясь.
Я чувствую, что у меня даже калоши покраснели. Осрамил, каналья! А в
стороне, за голыми кустами, сидит ее папенька, слушает и глазеет на нас,
чтобы я впредь до "титкулярного" не смел и думать о... На другой стороне,
за другими кустами, прохаживается ее маменька и наблюдает за "ней". Я
чувствую эти четыре глаза... и готов подохнуть...

1