Вы кончили университет, но рассуждаете, как банщик…
– Говорите хладнокровно! Можно, полагаю, и без оскорблений!
– Газетчиков и адвокатов ругаем, – забасил Предположенский, – а самой настоящей-то врали и не видим… Потолкуйте-ка с тестюшкой, он любого адвоката по брехательной части за пояс заткнет…
И так далее… Слово за слово, гримаса за гримасой, сплетня за сплетней, и дело зашло чёрт знает куда…
Мы начали рассказывать всё, что за зиму накопилось в наших душах друг против друга. Мы перещеголяли старых девок.
Между тем пока мы, не выспавшиеся, полупьяные, каверзили друг против друга, солнце поднималось всё выше и выше… Туман исчез окончательно, и начался летний день… Было кругом тихо, славно…
Только мы одни нарушали тишину…
Подъехав к первому попавшемуся болотцу, мы вылезли из коляски и, сердитые, надутые, побрели в разные стороны. Водворять среди нас согласие взялся Козоедов. Он подбросил высоко вверх трехкопеечную монету, выстрелил в нее и попал. Мы все вместе подняли монету, сосчитали на ней число следов от дроби и кое-как разговорились.
Предположенский согнал коростеля и убил. Мы его поздравили и крикнули «ура». Согласие было бы окончательно водворено, если бы не доктор. Доктор, пока мы поздравляли Предположенского с первым успехом, подошел к коляске, развязал кулек и принялся ублажать себя водочкой и закуской.
– Доктор! Что это вы там делаете? – крикнул Отлетаев.
– Ем и пью.
– Какое же вы имеете право распоряжаться?
– А что?
– Это для вас положено? Не понимаю этого, извините, свинства! Не мог подождать! Что это вы раскупорили? Батюшки! Это моя настойка! Какое вы имеете право, милостивый государь?
– Не кричите, пожалуйста! Потише!
– Ведь эту настойку я для себя взял! Слаб здоровьем, взял настойки, и… на поди! Раскупорили! Просили его! Заверните балык!
– Не заверну! Вам, неприличный и неделикатный человек, должно быть известно, что на охоте всё общее… Какой вы, извините, невежа!
Доктор выпил рюмку настойки и назло Отлетаеву отрезал себе огромнейший кусок балыка. Предположенский подскочил к коляске и, чтобы насолить тестю, выпил из горлышка половину настойки… У Отлетаева навернулись слезы.
– Это вы назло? – зашептал он, – хорошо же! Хорошо! Вот вы как… Мерси боку…
Мировой, не знавший, в чем дело, подошел к коляске.
– А-а-а?.. Закусываете? – спросил он. – А не рано ли? Впрочем, одну пропустить не мешает… За ваше здоровье!
Мировой налил себе рюмку настойки и выпил.
– Очень хорошо-с! Прекрасно-с! – крикнул уже Отлетаев.
– Что прекрасно? – спросил мировой.
– Ничего…
Отлетаев сел в коляску, бросил на траву кулек, иронически нам поклонился и ударил кучера Петра по спине.
– Поезжай! – крикнул он.
– Куда это вы? – удивились мы…
– Ежели я вам противен… необразован… Козоедов! Иди садись, голубчик! Где нам, мужикам, с господами учеными охотиться? Освободим их от своего присутствия! Иди, милый!
– Куда же вы? Что вы дурака корчите?
– Ежели я дурак, то зачем вам беспокоиться?.. Пущай! Я и есть дурак… Прощайте-с… я домой…
– А мы же на чем поедем?
– На чем знаете… Коляска моя.
– Да ты, тестюшка, белены, что ли, объелся? – крикнул Предположенский.
Козоедов сел рядом с Отлетаевым и смиренно снял шляпу.
– Ты с ума сошел? – продолжал Предположенский. – Вылезай из коляски!
– Не вылезу. Прощай, зять! Ты человек образованный, гуманный, цивилизованный… А я… Что я?
– А ты – дурак! Господа, что же это такое? Кто его раздразнил? Вы, доктор? Вы, чёрт вас возьми, вечно лезете со своим ученым носом не в свое дело!
– Я для вас не тесть… Прошу не орать, – обиделся доктор. – Коли будете орать, так и я уеду…
– И уезжайте! Велика потеря! Скажите пожалуйста!
Доктор пожал плечами, вздохнул и полез в коляску. Мировой махнул рукой и тоже полез в коляску.
– Мы вечно так, – вздохнул он. – Никогда у нас ничего не выходит…
– Погоняй! – крикнул Отлетаев.
Петр чмокнул губами, дернул вожжи, и коляска тронулась с места.
Я и Предположенский переглянулись.
– Стой! – крикнул я и побежал за коляской. – Стой!
– Стой! – заорал Предположенский. – Стой, скоты!
Коляска остановилась, и мы уселись.
– Я тебе всё это припомню! – сказал, сверкая глазами, Предположенский и погрозил тестю кулаком. – Всё! До смерти будешь помнить этот день!
До самого дома мы ехали молча. В душах наших радости высшего качества сменились самыми скверными чувствами. Мы готовы были слопать друг друга и не слопали только потому, что не знали, с какого конца начать лопать… Когда мы подъехали к отлетаевскому дому, на террасе сидела мадам Отлетаева и пила кофе…
– Вы приехали? – удивилась она. – Что так рано?
Мы вылезли из коляски и молча направились к воротам.
– Куда же вы, господа? – закричала мадам Отлетаева. – А кофе пить? А обедать? Куда вы?
Мы повернулись к крыльцу и молча, внушительно погрозили нашими огромными кулаками. Предположенский плюнул по направлению к крыльцу, выругался и отправился спать в конюшню.
Дня через два Отлетаев, Предположенский, Козоедов, мировой, земский врач и я сидели в доме Отлетаева и играли в стуколку. Мы играли в стуколку и по обыкновению грызли друг друга…
Дня через три мы поругались насмерть, а через пять пускали вместе фейерверк…
Мы ссоримся, сплетничаем, ненавидим, презираем друг друга, но разойтись мы не можем. Не удивляйтесь и не смейтесь, читатель! Поезжайте в Отлетаевку, поживите в ней зиму и лето, и вы узнаете, в чем дело…
Глушь – не столица… В Отлетаевке рак – рыба, Фома – человек и ссора – живое слово…
1 2
– Говорите хладнокровно! Можно, полагаю, и без оскорблений!
– Газетчиков и адвокатов ругаем, – забасил Предположенский, – а самой настоящей-то врали и не видим… Потолкуйте-ка с тестюшкой, он любого адвоката по брехательной части за пояс заткнет…
И так далее… Слово за слово, гримаса за гримасой, сплетня за сплетней, и дело зашло чёрт знает куда…
Мы начали рассказывать всё, что за зиму накопилось в наших душах друг против друга. Мы перещеголяли старых девок.
Между тем пока мы, не выспавшиеся, полупьяные, каверзили друг против друга, солнце поднималось всё выше и выше… Туман исчез окончательно, и начался летний день… Было кругом тихо, славно…
Только мы одни нарушали тишину…
Подъехав к первому попавшемуся болотцу, мы вылезли из коляски и, сердитые, надутые, побрели в разные стороны. Водворять среди нас согласие взялся Козоедов. Он подбросил высоко вверх трехкопеечную монету, выстрелил в нее и попал. Мы все вместе подняли монету, сосчитали на ней число следов от дроби и кое-как разговорились.
Предположенский согнал коростеля и убил. Мы его поздравили и крикнули «ура». Согласие было бы окончательно водворено, если бы не доктор. Доктор, пока мы поздравляли Предположенского с первым успехом, подошел к коляске, развязал кулек и принялся ублажать себя водочкой и закуской.
– Доктор! Что это вы там делаете? – крикнул Отлетаев.
– Ем и пью.
– Какое же вы имеете право распоряжаться?
– А что?
– Это для вас положено? Не понимаю этого, извините, свинства! Не мог подождать! Что это вы раскупорили? Батюшки! Это моя настойка! Какое вы имеете право, милостивый государь?
– Не кричите, пожалуйста! Потише!
– Ведь эту настойку я для себя взял! Слаб здоровьем, взял настойки, и… на поди! Раскупорили! Просили его! Заверните балык!
– Не заверну! Вам, неприличный и неделикатный человек, должно быть известно, что на охоте всё общее… Какой вы, извините, невежа!
Доктор выпил рюмку настойки и назло Отлетаеву отрезал себе огромнейший кусок балыка. Предположенский подскочил к коляске и, чтобы насолить тестю, выпил из горлышка половину настойки… У Отлетаева навернулись слезы.
– Это вы назло? – зашептал он, – хорошо же! Хорошо! Вот вы как… Мерси боку…
Мировой, не знавший, в чем дело, подошел к коляске.
– А-а-а?.. Закусываете? – спросил он. – А не рано ли? Впрочем, одну пропустить не мешает… За ваше здоровье!
Мировой налил себе рюмку настойки и выпил.
– Очень хорошо-с! Прекрасно-с! – крикнул уже Отлетаев.
– Что прекрасно? – спросил мировой.
– Ничего…
Отлетаев сел в коляску, бросил на траву кулек, иронически нам поклонился и ударил кучера Петра по спине.
– Поезжай! – крикнул он.
– Куда это вы? – удивились мы…
– Ежели я вам противен… необразован… Козоедов! Иди садись, голубчик! Где нам, мужикам, с господами учеными охотиться? Освободим их от своего присутствия! Иди, милый!
– Куда же вы? Что вы дурака корчите?
– Ежели я дурак, то зачем вам беспокоиться?.. Пущай! Я и есть дурак… Прощайте-с… я домой…
– А мы же на чем поедем?
– На чем знаете… Коляска моя.
– Да ты, тестюшка, белены, что ли, объелся? – крикнул Предположенский.
Козоедов сел рядом с Отлетаевым и смиренно снял шляпу.
– Ты с ума сошел? – продолжал Предположенский. – Вылезай из коляски!
– Не вылезу. Прощай, зять! Ты человек образованный, гуманный, цивилизованный… А я… Что я?
– А ты – дурак! Господа, что же это такое? Кто его раздразнил? Вы, доктор? Вы, чёрт вас возьми, вечно лезете со своим ученым носом не в свое дело!
– Я для вас не тесть… Прошу не орать, – обиделся доктор. – Коли будете орать, так и я уеду…
– И уезжайте! Велика потеря! Скажите пожалуйста!
Доктор пожал плечами, вздохнул и полез в коляску. Мировой махнул рукой и тоже полез в коляску.
– Мы вечно так, – вздохнул он. – Никогда у нас ничего не выходит…
– Погоняй! – крикнул Отлетаев.
Петр чмокнул губами, дернул вожжи, и коляска тронулась с места.
Я и Предположенский переглянулись.
– Стой! – крикнул я и побежал за коляской. – Стой!
– Стой! – заорал Предположенский. – Стой, скоты!
Коляска остановилась, и мы уселись.
– Я тебе всё это припомню! – сказал, сверкая глазами, Предположенский и погрозил тестю кулаком. – Всё! До смерти будешь помнить этот день!
До самого дома мы ехали молча. В душах наших радости высшего качества сменились самыми скверными чувствами. Мы готовы были слопать друг друга и не слопали только потому, что не знали, с какого конца начать лопать… Когда мы подъехали к отлетаевскому дому, на террасе сидела мадам Отлетаева и пила кофе…
– Вы приехали? – удивилась она. – Что так рано?
Мы вылезли из коляски и молча направились к воротам.
– Куда же вы, господа? – закричала мадам Отлетаева. – А кофе пить? А обедать? Куда вы?
Мы повернулись к крыльцу и молча, внушительно погрозили нашими огромными кулаками. Предположенский плюнул по направлению к крыльцу, выругался и отправился спать в конюшню.
Дня через два Отлетаев, Предположенский, Козоедов, мировой, земский врач и я сидели в доме Отлетаева и играли в стуколку. Мы играли в стуколку и по обыкновению грызли друг друга…
Дня через три мы поругались насмерть, а через пять пускали вместе фейерверк…
Мы ссоримся, сплетничаем, ненавидим, презираем друг друга, но разойтись мы не можем. Не удивляйтесь и не смейтесь, читатель! Поезжайте в Отлетаевку, поживите в ней зиму и лето, и вы узнаете, в чем дело…
Глушь – не столица… В Отлетаевке рак – рыба, Фома – человек и ссора – живое слово…
1 2