Я был той книгой,
Где летопись велась его деяньям.
Читали в ней сограждане о славе
Его бессмертной, хоть отчасти мною
Преувеличенной, затем что я
Друзьям (а он меж ними первым был)
Воздать по правде должное старался,
Но слишком уносился вдаль порой,
Как шар, который пущен по дорожке
С обманчивым наклоном и длиною,
И уснащал хвалу крупицей лжи.
Поэтому дай мне пройти, приятель.
Первый часовой
Честное слово, налги ты ему в похвалу столько же, сколько слов в свою собственную честь наговорил, я и тогда не пропустил бы тебя. Нет, даже если бы ложь, как целомудрие, считалась добродетелью. Поэтому — назад!
Менений
Да пойми ты, приятель: меня зовут Менений, и я всегда был сторонником твоего вождя.
Второй часовой
Вернее, лжецом, который, как ты сам уверяешь, вечно про него небылицы сочинял. Зато я обязан резать правду, раз уж состою у него на службе. Поэтому заявляю тебе: не пропущу. Назад!
Менений
Ты мне хоть скажи, обедал он или не обедал. Пока он не пообедал, я лучше с ним говорить не буду.
Первый часовой
Ты — римлянин, не так ли?
Менений
Да, как и твой вождь.
Первый часовой
Значит, ты должен был бы ненавидеть Рим, как и он. На что ты надеешься? Вы сначала вытолкали за ворота лучшего вашего защитника, отдали врагу свой собственный щит, чтоб угодить бессмысленной черни, а теперь думаете, что хныканье ваших старух, сложенные руки ваших дочерей да плаксивые мольбы выживших из ума старикашек, вроде тебя, спасут вас от его мести. Уж не собрался ли ты своим немощным дыханием задуть огонь, который вот-вот охватит ваш город? Не тут-то было! Поэтому — назад! Вернись в Рим, пусть там к казни готовятся. Вы все осуждены. Наш вождь поклялся, что пощады никому не будет.
Менений
Ты полегче! Если бы твой начальник знал, что я здесь, он бы меня принял с уважением.
Первый часовой
Поди ты. Мой начальник тебя и знать не знает.
Менений
Да я говорю не о твоем центурионе, а о самом вашем полководце.
Первый часовой
А ему-то что за дело до тебя? Назад! Кому я говорю? Уйди, не то я из тебя последние полпинты крови выпущу. Назад!
Менений
Но послушай, приятель, послушай…
Входят Кориолан и Авфидий .
Кориолан
Что тут происходит?
Менений
(первому часовому)
Ну, приятель, я сейчас за тебя замолвлю словечко! Ты еще увидишь, как меня здесь уважают. Знай, что какому-то паршивому часовому никогда не удастся отогнать меня от Кориолана: он же мне все равно что сын. Вот послушай, как мы с ним поговорим, и сообрази, что не миновать тебе повешения или иной казни, которая для зрителей будет попродолжительнее, а для тебя самого потяжелее. Ну смотри же: сейчас ты от страха в обморок свалишься. (Кориолану.) Пусть ежечасно совет всемогущих богов печется о твоем благоденствии и пусть они любят тебя так же крепко, как твой старый отец Менений. Сын мой, сын мой! Ты готовишь для нас пожар, но влага вот этих глаз потушит его. Римляне долго не могли упросить меня пойти к тебе, но я знал, что я один способен тронуть твое сердце, и, наконец, их вздохи выдули меня за ворота города. Взгляни, я, я заклинаю тебя — прости Рим и твоих соотечественников, с мольбою взывающих к тебе. Да растворят благие боги твой гнев в наших слезах и выплеснут его остатки на вот этого бездельника, на этого чурбана, который преградил мне дорогу к тебе.
Кориолан
Уйди!
Менений
Как! Уйди?
Кориолан
Мать, сын, жена — я больше их не знаю.
Мои дела другим отныне служат.
За много месть, а право на пощаду —
За вольсками. Скорей я отравлю
Забвением былую нашу дружбу,
Чем милосердьем покажу, как прочно
Мы ею были связаны! Уйди!
Мой слух для ваших просьб надежней замкнут,
Чем от моих солдат ворота ваши.
Но так как ты был дорог мне когда-то,
Возьми бумагу эту. Для тебя
Я написал ее и собирался
Тебе отправить.
(Дает ему бумагу.)
А теперь, Менений,
Уйди, не тратя слов. — Авфидий, в Риме
Он мною был любим, однако видишь…
Авфидий
Да, неизменен ты во всем.
Кориолан и Авфидий уходят.
Первый часовой
Ну, достойный муж, так, значит, твое имя Менений?
Второй часовой
Скажите, каким оно оказалось всесильным! Дорогу домой сам найдешь?
Первый часовой
И влетело же нам за то, что мы такую высокую особу не пропустили!
Второй часовой
Что-то не вижу я, чтобы мне от страха в обморок свалиться пришлось.
Менений
Нет мне дела ни до вашего вождя, ни до всего света. А уж о таких ничтожествах, как вы, мне и думать не стоит. Кто сам на себя решил руки наложить, тот убийц не испугается. Пусть ваш вождь творит свое черное дело. Вы же оставайтесь такими, какие вы есть, чтобы ваше убожество возрастало с годами. Скажу вам то же, что вы мне говорили: «Прочь с глаз моих!» (Уходит.)
Первый часовой
А ведь правду сказать — человек-то он достойный!
Второй часовой
Нет, достойный человек — это наш вождь: он вроде скалы или дуба — его никакой ветер не свалит.
Уходят.
СЦЕНА 3
Палатка Кориолана.
Входят Кориолан, Авфидий и другие .
Кориолан
Итак, с рассветом войско Рим обложит.
(Авфидию.)
Тебя, мой сотоварищ по походу,
Прошу я донести сенату вольсков,
Что вам я верен был.
Авфидий
Лишь в вашей пользе
Стремился ты, не внял моленьям Рима
И уповавших на тебя друзей
Не выслушал ни разу.
Кориолан
Тот старик,
Что в Рим с разбитым сердцем мной отослан,
Любил меня сильнее, чем отец, —
Боготворил меня. Его посольство
Последнею надеждой Рима было.
О нашей стародавней дружбе помня,
Я, хоть и встретил холодно его,
Вновь предложил им мир на тех условьях,
Который они отвергли раньше,
Да вряд ли примут и теперь. Я сделал
Лишь самые ничтожные уступки,
Чтоб старика утешить (он ведь думал,
Что может многого достичь). Отныне
Я не хочу посланцев Рима видеть,
Мольбам друзей внимать.
За сценой шум.
Что там за шум?
Не снова ли пытаются склонить
Меня к тому, чтоб я нарушил клятву
В тот миг, когда принес ее? Ну нет!
Входят в траурной одежде Виргилия, Волумния , ведущая маленького Марция, Валерия и свита .
Идет моя жена! За нею следом,
Ведя с собою маленького внука, —
Та, что служила благородной формой
Для лепки этой плоти.
(Указывает на себя.)
Прочь, любовь!
Да распадутся узы прав природы!
Пусть будет добродетелью моею
Неумолимость! Да, но как прелестны
Глаза и стан моей голубки! Боги,
И вы презрели б клятву ради них!
Растроган я. Как все другие люди,
Я создан не из камня. Предо мной
Склонилась мать моя, как будто должен
Олимп сгибаться перед кротовиной.
И мальчик мой глядит с такой мольбою,
Что мне кричит всевластная природа:
«О, сжалься!» Нет, пусть вольски Рим распашут
И взборонят весь италийский край, —
Не подчинюсь я, как птенец, влеченью,
Но твердость сохраню, как если б сам
Я был своим творцом, родства не зная.
Виргилия
Мой муж и господин, ты не узнал нас?
Кориолан
Мои глаза теперь не те, что в Риме.
Виргилия
Так говоришь ты потому, что горе
Нас изменило.
Кориолан
Как плохой актер,
Я сбился с роли, к своему позору.
О половина лучшая моя,
Прости мою жестокость, но не требуй,
Чтоб римлян я простил.
(Целует Виргилию.)
Твой поцелуй,
Как мщенье, сладок, как изгнанье, долог!
Клянусь небес ревнивою царицей,
Мои уста твой поцелуй прощальный
Всегда хранили в чистоте.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28
Где летопись велась его деяньям.
Читали в ней сограждане о славе
Его бессмертной, хоть отчасти мною
Преувеличенной, затем что я
Друзьям (а он меж ними первым был)
Воздать по правде должное старался,
Но слишком уносился вдаль порой,
Как шар, который пущен по дорожке
С обманчивым наклоном и длиною,
И уснащал хвалу крупицей лжи.
Поэтому дай мне пройти, приятель.
Первый часовой
Честное слово, налги ты ему в похвалу столько же, сколько слов в свою собственную честь наговорил, я и тогда не пропустил бы тебя. Нет, даже если бы ложь, как целомудрие, считалась добродетелью. Поэтому — назад!
Менений
Да пойми ты, приятель: меня зовут Менений, и я всегда был сторонником твоего вождя.
Второй часовой
Вернее, лжецом, который, как ты сам уверяешь, вечно про него небылицы сочинял. Зато я обязан резать правду, раз уж состою у него на службе. Поэтому заявляю тебе: не пропущу. Назад!
Менений
Ты мне хоть скажи, обедал он или не обедал. Пока он не пообедал, я лучше с ним говорить не буду.
Первый часовой
Ты — римлянин, не так ли?
Менений
Да, как и твой вождь.
Первый часовой
Значит, ты должен был бы ненавидеть Рим, как и он. На что ты надеешься? Вы сначала вытолкали за ворота лучшего вашего защитника, отдали врагу свой собственный щит, чтоб угодить бессмысленной черни, а теперь думаете, что хныканье ваших старух, сложенные руки ваших дочерей да плаксивые мольбы выживших из ума старикашек, вроде тебя, спасут вас от его мести. Уж не собрался ли ты своим немощным дыханием задуть огонь, который вот-вот охватит ваш город? Не тут-то было! Поэтому — назад! Вернись в Рим, пусть там к казни готовятся. Вы все осуждены. Наш вождь поклялся, что пощады никому не будет.
Менений
Ты полегче! Если бы твой начальник знал, что я здесь, он бы меня принял с уважением.
Первый часовой
Поди ты. Мой начальник тебя и знать не знает.
Менений
Да я говорю не о твоем центурионе, а о самом вашем полководце.
Первый часовой
А ему-то что за дело до тебя? Назад! Кому я говорю? Уйди, не то я из тебя последние полпинты крови выпущу. Назад!
Менений
Но послушай, приятель, послушай…
Входят Кориолан и Авфидий .
Кориолан
Что тут происходит?
Менений
(первому часовому)
Ну, приятель, я сейчас за тебя замолвлю словечко! Ты еще увидишь, как меня здесь уважают. Знай, что какому-то паршивому часовому никогда не удастся отогнать меня от Кориолана: он же мне все равно что сын. Вот послушай, как мы с ним поговорим, и сообрази, что не миновать тебе повешения или иной казни, которая для зрителей будет попродолжительнее, а для тебя самого потяжелее. Ну смотри же: сейчас ты от страха в обморок свалишься. (Кориолану.) Пусть ежечасно совет всемогущих богов печется о твоем благоденствии и пусть они любят тебя так же крепко, как твой старый отец Менений. Сын мой, сын мой! Ты готовишь для нас пожар, но влага вот этих глаз потушит его. Римляне долго не могли упросить меня пойти к тебе, но я знал, что я один способен тронуть твое сердце, и, наконец, их вздохи выдули меня за ворота города. Взгляни, я, я заклинаю тебя — прости Рим и твоих соотечественников, с мольбою взывающих к тебе. Да растворят благие боги твой гнев в наших слезах и выплеснут его остатки на вот этого бездельника, на этого чурбана, который преградил мне дорогу к тебе.
Кориолан
Уйди!
Менений
Как! Уйди?
Кориолан
Мать, сын, жена — я больше их не знаю.
Мои дела другим отныне служат.
За много месть, а право на пощаду —
За вольсками. Скорей я отравлю
Забвением былую нашу дружбу,
Чем милосердьем покажу, как прочно
Мы ею были связаны! Уйди!
Мой слух для ваших просьб надежней замкнут,
Чем от моих солдат ворота ваши.
Но так как ты был дорог мне когда-то,
Возьми бумагу эту. Для тебя
Я написал ее и собирался
Тебе отправить.
(Дает ему бумагу.)
А теперь, Менений,
Уйди, не тратя слов. — Авфидий, в Риме
Он мною был любим, однако видишь…
Авфидий
Да, неизменен ты во всем.
Кориолан и Авфидий уходят.
Первый часовой
Ну, достойный муж, так, значит, твое имя Менений?
Второй часовой
Скажите, каким оно оказалось всесильным! Дорогу домой сам найдешь?
Первый часовой
И влетело же нам за то, что мы такую высокую особу не пропустили!
Второй часовой
Что-то не вижу я, чтобы мне от страха в обморок свалиться пришлось.
Менений
Нет мне дела ни до вашего вождя, ни до всего света. А уж о таких ничтожествах, как вы, мне и думать не стоит. Кто сам на себя решил руки наложить, тот убийц не испугается. Пусть ваш вождь творит свое черное дело. Вы же оставайтесь такими, какие вы есть, чтобы ваше убожество возрастало с годами. Скажу вам то же, что вы мне говорили: «Прочь с глаз моих!» (Уходит.)
Первый часовой
А ведь правду сказать — человек-то он достойный!
Второй часовой
Нет, достойный человек — это наш вождь: он вроде скалы или дуба — его никакой ветер не свалит.
Уходят.
СЦЕНА 3
Палатка Кориолана.
Входят Кориолан, Авфидий и другие .
Кориолан
Итак, с рассветом войско Рим обложит.
(Авфидию.)
Тебя, мой сотоварищ по походу,
Прошу я донести сенату вольсков,
Что вам я верен был.
Авфидий
Лишь в вашей пользе
Стремился ты, не внял моленьям Рима
И уповавших на тебя друзей
Не выслушал ни разу.
Кориолан
Тот старик,
Что в Рим с разбитым сердцем мной отослан,
Любил меня сильнее, чем отец, —
Боготворил меня. Его посольство
Последнею надеждой Рима было.
О нашей стародавней дружбе помня,
Я, хоть и встретил холодно его,
Вновь предложил им мир на тех условьях,
Который они отвергли раньше,
Да вряд ли примут и теперь. Я сделал
Лишь самые ничтожные уступки,
Чтоб старика утешить (он ведь думал,
Что может многого достичь). Отныне
Я не хочу посланцев Рима видеть,
Мольбам друзей внимать.
За сценой шум.
Что там за шум?
Не снова ли пытаются склонить
Меня к тому, чтоб я нарушил клятву
В тот миг, когда принес ее? Ну нет!
Входят в траурной одежде Виргилия, Волумния , ведущая маленького Марция, Валерия и свита .
Идет моя жена! За нею следом,
Ведя с собою маленького внука, —
Та, что служила благородной формой
Для лепки этой плоти.
(Указывает на себя.)
Прочь, любовь!
Да распадутся узы прав природы!
Пусть будет добродетелью моею
Неумолимость! Да, но как прелестны
Глаза и стан моей голубки! Боги,
И вы презрели б клятву ради них!
Растроган я. Как все другие люди,
Я создан не из камня. Предо мной
Склонилась мать моя, как будто должен
Олимп сгибаться перед кротовиной.
И мальчик мой глядит с такой мольбою,
Что мне кричит всевластная природа:
«О, сжалься!» Нет, пусть вольски Рим распашут
И взборонят весь италийский край, —
Не подчинюсь я, как птенец, влеченью,
Но твердость сохраню, как если б сам
Я был своим творцом, родства не зная.
Виргилия
Мой муж и господин, ты не узнал нас?
Кориолан
Мои глаза теперь не те, что в Риме.
Виргилия
Так говоришь ты потому, что горе
Нас изменило.
Кориолан
Как плохой актер,
Я сбился с роли, к своему позору.
О половина лучшая моя,
Прости мою жестокость, но не требуй,
Чтоб римлян я простил.
(Целует Виргилию.)
Твой поцелуй,
Как мщенье, сладок, как изгнанье, долог!
Клянусь небес ревнивою царицей,
Мои уста твой поцелуй прощальный
Всегда хранили в чистоте.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28