Виктор ШЕНДЕРОВИЧ
Тяжкое бремя
Сказка
Долго ли, коротко ли, а стал однажды Федоткин Президентом России.
Законным, всенародно избранным, с наказом от россиян сделать жизнь, как в
Швейцарии. Федоткину и самому хотелось, как в Швейцарии, потому что как
здесь он здесь же и жил черт знает с какого года. А тут такой случай.
Ну вот. Приехал Федоткин с утра пораньше в Кремль, на работу, бодрый
такой, стопку бумаги вынул, паркером щелкнул и давай указы писать. И про
экономику, чтобы все по уму делать, а не через то место, и про внешнюю
политику без шизофрении, и рубль чтобы как огурец... Про одни права
человека в палец финской бумаги извел. А закончил про права - смотрит:
стоят у стеночки такие, некоторым образом, люди. Радикулитным манером
стоят. Согнувшись. Федоткин им: доброе утро, господа, давайте знакомиться,
я - Президент России, демократический, законно избранный, а вы кто? А они и
отвечают: местные мы. При тебе теперь будем, кормилец. Федоткин тогда из-за
стола выбрался, руку всем подал, двоих, которые сильно пожилые были,
разогнуть попытался - не смог.
- Господа, - сказал, - к чему это? Пусть каждый займется своей
работой.
- Ага! - обрадовались. - Так мы начнем?
- Конечно! - обрадовался и Федоткин - и хотел обратно к столу пойти:
там ему еще про Конcтитуцию оставалось и с межнациональными отношениями
разобраться, но не тут-то было. Сбоку под ручку взяли: извините, Антон
Иванович... Федоткин сначала удивился
- уж не путч ли, так рано еще - но вроде нет, не путч. А просто отвели
его всем радикулитным коллективом от стола подальше и вокруг бродить
начали.
Один сразу с сантиметром приступил и всего Федоткина с ног до головы
измерил, другой пульс пощупал и в глазное дно заглянул, третий насчет меню
заинтересовался: по каким дням творожку на завтрак Федоткину давать, а по
каким - морковки тертой? А четвертый, слова не говоря, чемоданчик ему
всучил и кнопку показал, которую нажимать, если все надоест. Стоит Федоткин
от ужаса сам не свой, чемоданчик проклятый двумя руками держит, а к нему
уже какой-то лысый пробирается с альбомом и спрашивает: как насчет
обивочки, Антон Иванович? Немецкий есть, в бежевый цветок, есть
итальянская, фиолет с ультрамарином в полоску. И что паркет: оставить, как
есть, елочкой к окну, или будет пожелание переложить елочкой к дверям?
Тут Федоткин от возмущения даже в себя пришел: это, говорит, все
ерунда! И обивку велит унести с глаз долой, и паркет оставить елочкой к
окну, и на завтрак давать все подряд... Вы что, говорит! Вы, говорит,
знаете, какое сейчас время в России!
Переглянулись. Знаем, отвечают.
А Федоткин разгорячился: какое, спрашивает, какое? Ну?
Да как всегда, говорят, - судьбоносное. Только что ж нам теперь,
Президенту собственному, законному, всенародно избранному, морковки не
потереть?
Федоткин от таких слов сильно задумался. Хорошо, говорит. Я согласен,
только давайте побыстрее, а то - Конституция, межнациональные отношения...
Время не ждет.
Побыстрее так побыстрее. Только он паркер вынул да над листом занес,
глядь: стоят опять у плеча в полупоклоне.
Крякнул Федоткин с досады, паркером обратно щелкнул, прошел в
трапезную, а там уже стол скатерочкой накрыт, и всяко разно на той
скатерочке поставлено - и морковки тертой обещанной, с сахарком, и творожку
свежайшего, альтернативного, и тостов подрумяненных, да чаек-кофеек в
кофейничках парится, да сливки белейшие в кувшинчике, да каждый приборчик в
салфетку с вензелем завернут, а на вензеле том двуглавый орел сам от себя
отвернулся. Федоткин аж загляделся.
А как откушал да к столу письменному воротился, таково сил ему
прибавилось, что просто пиши-не хочу! Взял он снова паркер, белый лист к
себе пододвинул и решительно начертал: "Насчет Конституции" - и подчеркнул
даже трижды. А развить-то мысль и не удалось. Закрутило его, болезного.
Сначала, помнится, протокол был - с послами всяческими знакомили, потом по
хозяйству (башни кремлевские по описи принимал), потом хлеб-соль от заранее
благодарного населения съел, в городки поиграл для здоровья; потом на
педикюр позвали - бо негоже Президенту российскому, демократическому, с
когтями ходить, как язычнику; а потом сам собой и обед подошел.
А к обеду такое на скатерке развернулось, что встал Федоткин из-за
стола уже ближе к ужину и стоял так, вспоминая себя, пока его под локоток в
сауну не отвели. В сауне-то его по настоящему-то и проняло: плескался
Федоткин пивком на камни, с мозолисткой шалил, в бассейне тюленчиком
плавал, как дите малое, жизни радуясь. Под вечер только вынули его оттуда,
вытерли, в кабинет принесли да перед листом бумаги посадили, откуда взяли.
Посмотрел Федоткин на лист, а на ем написано: "Насчет Конституции". И
подчеркнуто. А чего именно насчет Конституции? И почему именно насчет нее?
И что это такое вообще? Задумался над этим Федоткин, да так крепко, что
даже уснул. Его в опочиваленку-то и перенесли, прямо с паркером в руке. А к
утру на скатерке снова еды-питья накопилось, и гостеприимство такое в
персонале прорезалось, что никакой силы-возможности отлынуть Федоткину не
было. Да и потом тоже... в общем, вскорости обнаружилось, что за бумаги
садиться - только зря туда-сюда паркером щелкать.
Ну вот. А однажды - это уже много снегов выпало да водой утекло -
проснулся Федоткин, надежа народная, в шестом часу пополудни. Кваску попил,
поикал, полежал, к душе прислушиваясь: не захочет ли чего душа? - и
услышал; пряника ей захотелось, мерзавушке. Он рукой пошарил - ан как раз
пряника-то в околотке не нашлось! Огорчился Федоткин. служивого человека
позвал. Раз позвал, второй позвал - тихо. Полежал еще Федоткин - а потом
встал, ноги в тапки сунул да и побрел, насупив брови до самых губ, пешком
по Кремлю. И когда нашел того служивого, на инкрустации екатерининской
врастяг дрыхнущего, то растолкав, самолично надавал по ему по преданным
сусалам, приговаривая, чтобы пряник впредь всегда возле квасу лежал! И уже
бия по сусалам, почуял: вот оно когда самое-самое подкатило! Тут Федоткин
трубку телефонную снял, всему своему воинству радикулитному сбор сделал - и
такого им камаринского сыграл, что мало никому не показалось, а многим,
напротив, показалось даже и весьма изрядно. Все упомнил, никого не забыл,
гарант общерасейский! И насчет меню, и обивкой ультрамарин непосредственно
в харю, и насчет паркета - чтобы к завтрему переложили его елочкой к
дверям, да не елочкой - какие, блин, еще елочки! - ливанским кедром!
А насчет листка того, с Конституцией, он с дядькой, который приставлен
был от случайностей его беречь, посоветовался... Тот врачей позвал, и врачи
сказали: убрать ту бумажку со стола к чертовой матери, вредно это, на нервы
действует. Да и то сказать: какая Конституция? зачем? мало ли их было, а
что толку?
И вообще насчет России - однажды после баньки решилось довольно
благополучно, что она уж как-нибудь сама. Великая страна, не Швейцария
какая-нибудь, прости, Господи! Выпрячь ее, как лошадь - да и выбредет
куда-нибудь к человеческому жилью, если по дороге не сдохнет.
Copyright © 1996 Совам Телепорт
1
Тяжкое бремя
Сказка
Долго ли, коротко ли, а стал однажды Федоткин Президентом России.
Законным, всенародно избранным, с наказом от россиян сделать жизнь, как в
Швейцарии. Федоткину и самому хотелось, как в Швейцарии, потому что как
здесь он здесь же и жил черт знает с какого года. А тут такой случай.
Ну вот. Приехал Федоткин с утра пораньше в Кремль, на работу, бодрый
такой, стопку бумаги вынул, паркером щелкнул и давай указы писать. И про
экономику, чтобы все по уму делать, а не через то место, и про внешнюю
политику без шизофрении, и рубль чтобы как огурец... Про одни права
человека в палец финской бумаги извел. А закончил про права - смотрит:
стоят у стеночки такие, некоторым образом, люди. Радикулитным манером
стоят. Согнувшись. Федоткин им: доброе утро, господа, давайте знакомиться,
я - Президент России, демократический, законно избранный, а вы кто? А они и
отвечают: местные мы. При тебе теперь будем, кормилец. Федоткин тогда из-за
стола выбрался, руку всем подал, двоих, которые сильно пожилые были,
разогнуть попытался - не смог.
- Господа, - сказал, - к чему это? Пусть каждый займется своей
работой.
- Ага! - обрадовались. - Так мы начнем?
- Конечно! - обрадовался и Федоткин - и хотел обратно к столу пойти:
там ему еще про Конcтитуцию оставалось и с межнациональными отношениями
разобраться, но не тут-то было. Сбоку под ручку взяли: извините, Антон
Иванович... Федоткин сначала удивился
- уж не путч ли, так рано еще - но вроде нет, не путч. А просто отвели
его всем радикулитным коллективом от стола подальше и вокруг бродить
начали.
Один сразу с сантиметром приступил и всего Федоткина с ног до головы
измерил, другой пульс пощупал и в глазное дно заглянул, третий насчет меню
заинтересовался: по каким дням творожку на завтрак Федоткину давать, а по
каким - морковки тертой? А четвертый, слова не говоря, чемоданчик ему
всучил и кнопку показал, которую нажимать, если все надоест. Стоит Федоткин
от ужаса сам не свой, чемоданчик проклятый двумя руками держит, а к нему
уже какой-то лысый пробирается с альбомом и спрашивает: как насчет
обивочки, Антон Иванович? Немецкий есть, в бежевый цветок, есть
итальянская, фиолет с ультрамарином в полоску. И что паркет: оставить, как
есть, елочкой к окну, или будет пожелание переложить елочкой к дверям?
Тут Федоткин от возмущения даже в себя пришел: это, говорит, все
ерунда! И обивку велит унести с глаз долой, и паркет оставить елочкой к
окну, и на завтрак давать все подряд... Вы что, говорит! Вы, говорит,
знаете, какое сейчас время в России!
Переглянулись. Знаем, отвечают.
А Федоткин разгорячился: какое, спрашивает, какое? Ну?
Да как всегда, говорят, - судьбоносное. Только что ж нам теперь,
Президенту собственному, законному, всенародно избранному, морковки не
потереть?
Федоткин от таких слов сильно задумался. Хорошо, говорит. Я согласен,
только давайте побыстрее, а то - Конституция, межнациональные отношения...
Время не ждет.
Побыстрее так побыстрее. Только он паркер вынул да над листом занес,
глядь: стоят опять у плеча в полупоклоне.
Крякнул Федоткин с досады, паркером обратно щелкнул, прошел в
трапезную, а там уже стол скатерочкой накрыт, и всяко разно на той
скатерочке поставлено - и морковки тертой обещанной, с сахарком, и творожку
свежайшего, альтернативного, и тостов подрумяненных, да чаек-кофеек в
кофейничках парится, да сливки белейшие в кувшинчике, да каждый приборчик в
салфетку с вензелем завернут, а на вензеле том двуглавый орел сам от себя
отвернулся. Федоткин аж загляделся.
А как откушал да к столу письменному воротился, таково сил ему
прибавилось, что просто пиши-не хочу! Взял он снова паркер, белый лист к
себе пододвинул и решительно начертал: "Насчет Конституции" - и подчеркнул
даже трижды. А развить-то мысль и не удалось. Закрутило его, болезного.
Сначала, помнится, протокол был - с послами всяческими знакомили, потом по
хозяйству (башни кремлевские по описи принимал), потом хлеб-соль от заранее
благодарного населения съел, в городки поиграл для здоровья; потом на
педикюр позвали - бо негоже Президенту российскому, демократическому, с
когтями ходить, как язычнику; а потом сам собой и обед подошел.
А к обеду такое на скатерке развернулось, что встал Федоткин из-за
стола уже ближе к ужину и стоял так, вспоминая себя, пока его под локоток в
сауну не отвели. В сауне-то его по настоящему-то и проняло: плескался
Федоткин пивком на камни, с мозолисткой шалил, в бассейне тюленчиком
плавал, как дите малое, жизни радуясь. Под вечер только вынули его оттуда,
вытерли, в кабинет принесли да перед листом бумаги посадили, откуда взяли.
Посмотрел Федоткин на лист, а на ем написано: "Насчет Конституции". И
подчеркнуто. А чего именно насчет Конституции? И почему именно насчет нее?
И что это такое вообще? Задумался над этим Федоткин, да так крепко, что
даже уснул. Его в опочиваленку-то и перенесли, прямо с паркером в руке. А к
утру на скатерке снова еды-питья накопилось, и гостеприимство такое в
персонале прорезалось, что никакой силы-возможности отлынуть Федоткину не
было. Да и потом тоже... в общем, вскорости обнаружилось, что за бумаги
садиться - только зря туда-сюда паркером щелкать.
Ну вот. А однажды - это уже много снегов выпало да водой утекло -
проснулся Федоткин, надежа народная, в шестом часу пополудни. Кваску попил,
поикал, полежал, к душе прислушиваясь: не захочет ли чего душа? - и
услышал; пряника ей захотелось, мерзавушке. Он рукой пошарил - ан как раз
пряника-то в околотке не нашлось! Огорчился Федоткин. служивого человека
позвал. Раз позвал, второй позвал - тихо. Полежал еще Федоткин - а потом
встал, ноги в тапки сунул да и побрел, насупив брови до самых губ, пешком
по Кремлю. И когда нашел того служивого, на инкрустации екатерининской
врастяг дрыхнущего, то растолкав, самолично надавал по ему по преданным
сусалам, приговаривая, чтобы пряник впредь всегда возле квасу лежал! И уже
бия по сусалам, почуял: вот оно когда самое-самое подкатило! Тут Федоткин
трубку телефонную снял, всему своему воинству радикулитному сбор сделал - и
такого им камаринского сыграл, что мало никому не показалось, а многим,
напротив, показалось даже и весьма изрядно. Все упомнил, никого не забыл,
гарант общерасейский! И насчет меню, и обивкой ультрамарин непосредственно
в харю, и насчет паркета - чтобы к завтрему переложили его елочкой к
дверям, да не елочкой - какие, блин, еще елочки! - ливанским кедром!
А насчет листка того, с Конституцией, он с дядькой, который приставлен
был от случайностей его беречь, посоветовался... Тот врачей позвал, и врачи
сказали: убрать ту бумажку со стола к чертовой матери, вредно это, на нервы
действует. Да и то сказать: какая Конституция? зачем? мало ли их было, а
что толку?
И вообще насчет России - однажды после баньки решилось довольно
благополучно, что она уж как-нибудь сама. Великая страна, не Швейцария
какая-нибудь, прости, Господи! Выпрячь ее, как лошадь - да и выбредет
куда-нибудь к человеческому жилью, если по дороге не сдохнет.
Copyright © 1996 Совам Телепорт
1