Наши характеры противоположны, и моя честь не позволяет мне выражать то, чего нет. Более того, когда он обратился с извинениями, они были встречены так, чтобы не осталось сомнения – я не желаю их и предпочитаю вести с ним дела на основе военной службы, а не личной привязанности». Гамильтон ушел из штаба, получив командование батальоном легкой пехоты.
Беда в отношениях с Вашингтоном заключалась в том, что он был в прямом и фигуральном смысле на голову выше окружающих. Природный ум, отточенный в годы военных испытаний, позволял ему быстрее схватывать суть событий, он соображал молниеносно и не скрывал раздражения, когда близкие люди не успевали усмотреть то, что представлялось ему очевидным. Если ему нравился кто-либо, как было с Гамильтоном, то Вашингтон не мог представить себе, почему данный человек осмеливается иметь мнение, отличное от его. Разве дружественное расположение главнокомандующего не порука беспредельного взаимного доверия? Вашингтон всегда болезненно переживал, когда обнаруживалось, что обласканный дерзал свое сужденье иметь. Все это усугублялось тем, что Вашингтон часто испытывал жуткие головные боли. Ему было почти пятьдесят лет, он был издерган, тогдашние дантисты скрепили больные зубы проволокой, и они кое-как держались. Можно было удалить их, но представить главнокомандующего шамкающим беззубым ртом! Это было слишком для джентльмена, а сделать протезы в военном лагере было невозможно.
Как будто мало было ударов судьбы по Вашингтону как военачальнику, на него свалилась личная беда. В апреле 1782 года курьер привез письмо Лафайета из Вирджинии. Верный маркиз сообщал, что английский корабль бросил якорь напротив Маунт-Вернона. «Когда враги вошли в ваш дом, – докладывал Лафайет, – многие негры были готовы присоединиться к ним, но эти дела меня мало интересуют. Однако вы не можете представить себе, как я был опечален, узнав, что м-р Лунд Вашингтон отправился на вражеский корабль и согласился снабдить его провиантом. Поведение человека, отвечающего за вашу собственность, конечно, произведет дурное впечатление, и оно резко отличается от поведения некоторых соседей, дома которых из-за сопротивления были сожжены. Вы можете поступать как заблагорассудится, но чувства дружбы заставляют меня доверительно довести до вашего сведения эти факты».
Материальные потери были невелики – с англичанами, обещавшими свободу, ушли семнадцать негров, но моральный ущерб престижу главнокомандующего не поддавался исчислению. Радость по поводу того, что родной дом уцелел, сменил гнев. Вашингтон выговаривает Лунду: «Я, конечно, сожалею о понесенных мною убытках, но что куда больше беспокоит меня – как вы могли пойти на вражеский корабль и снабдить его продовольствием? Мне было бы легче услышать, что в результате вашего отказа повиноваться мой дом сожжен, а плантации в руинах. Вам нужно было вести себя как моему представителю, и вы должны были бы подумать о дурном примере, который дает связь с врагом и добровольное предоставление ему продовольствия, чтобы избежать разорения. Вы, конечно, не были в состоянии противодействовать их высадке, и вы правильно встретились с ними. Но дальше, как только стала ясна их цель, вам следовало ясно заявить, что вы не можете уступить. После чего, если бы они взяли продовольствие силой, вы бы подчинились. Такой образ действия (коль скоро у вас нет средств защиты) предпочтительнее слабому сопротивлению, которое служит только предлогом для поджога и уничтожения всего».
Весьма поучительное письмо! В нем весь рассудительный Вашингтон, учивший сохранять лицо в невозможных обстоятельствах. Во всяком случае, он нашел третий выход, что задним числом и втолковывал преданному тугодуму Лунду.
Конгресс постепенно привык полагаться на Вашингтона, используя даже его популярность. Чрезвычайным и полномочным послом США в Версаль отправили двадцатишестилетнего полковника Д. Лоренса. Основной мотив – его близость к главнокомандующему. Ему Вашингтон мог писать откровенно и весной 1781 года отправил шифрованное послание. Генерал заклинал своего ученика добиться новых субсидий при дворе Людовика XVI:
«Будь уверен, мой дорогой Лоренс, день не следует за ночью с большей регулярностью, чем очевидно, – происходят все новые и новые доказательства: невозможно продолжать войну без помощи, которую вас послали просить. Как честный и откровенный человек, все будущее которого зависит от счастливого завершения нынешней войны, я решительно заверяю – без иностранного займа наши нынешние силы (в сущности, только остатки армии) не могут быть сохранены для нынешней кампании... Если Франция не окажет в этот момент своевременной и широкой помощи, позднее она будет бесполезна. Мы висим на волоске, вы должны помнить – мы не можем доставить продовольствие, ибо не можем расплатиться с возчиками, которые больше не хотят работать за сертификаты. В равной степени очевидно, что наши солдаты очень скоро будут раздеты, нам не во что одеть их, в госпиталях нет медикаментов... Но стоит ли мне продолжать, когда можно заявить одним словом – мы дошли до предела, и спасение должно прийти ныне или никогда?»
Не сгущал ли Вашингтон краски? Обратимся к статистике (данные о численности войск округлены, а финансовые затраты пересчитаны в стабильных долларах):
Годы – Континентальная армия – Ополчение – Военные расходы США
1775 – 27 000 – 10 000
1776 – 43 000 – 43 000 – 20 млн. долл.
1777 – 34 000 – 33 000 – 24 млн. долл.
1778 – 33 000 – 17 000 – 23 млн. долл.
1779 – 27 000 – 17 000 – 11 млн. долл.
1780 – 22 000 – 23 000 – 3 млн. долл.
1781 – 13 000 – 16 000 – 2 млн. долл.
Союз с Францией, как красноречиво свидетельствуют эти данные, явился поводом, чтобы ослабить военные усилия США. Франция, конечно, не могла сделать все за американцев, но сделала много – ее помощь оценивалась в 8 миллионов долларов. Обстановка, как видел ее Вашингтон, складывалась безнадежная, и впервые с начала войны он заговорил о компромиссном мире, допуская, что за англичанами останется территория США, попавшая под их контроль. Франклину в Париж он пишет: «В нашем нынешнем положении жизненно важны две вещи – мир или самая энергичная помощь со стороны союзников, особенно деньгами». Он прекрасно понимал, что ресурсы США далеко не исчерпаны, но мобилизовать их, то есть поднять людей на справедливую войну, можно только за хорошую плату.
Компромиссный мир явился бы катастрофой лично для Вашингтона – англичане бесчинствовали в Вирджинии и фактически захватили родной штат. В случае мира Вирджиния осталась бы за короной, Вашингтон был бы разорен и навсегда превратился в изгнанника. Губернатор Т. Джефферсон от имени земляков умолял Вашингтона вернуться в Вирджинию и возглавить борьбу против англичан. Вашингтон отказался. Это делало ему честь – вирджинцы изнывали от желания видеть Вашингтона у себя не просто генералом, а диктатором. Разбежавшиеся от английских войск плантаторы юга, и не одни они, считали, что страну может спасти только диктатура Вашингтона. Он же полагал, что это будет означать не только нарушение высоких республиканских принципов, но и предательство дела всей войны. И если летом и осенью 1781 года центр боевых действий переместился в Вирджинию, то произошло это скорее против воли Вашингтона и отнюдь не было связано с защитой родного штата.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114
Беда в отношениях с Вашингтоном заключалась в том, что он был в прямом и фигуральном смысле на голову выше окружающих. Природный ум, отточенный в годы военных испытаний, позволял ему быстрее схватывать суть событий, он соображал молниеносно и не скрывал раздражения, когда близкие люди не успевали усмотреть то, что представлялось ему очевидным. Если ему нравился кто-либо, как было с Гамильтоном, то Вашингтон не мог представить себе, почему данный человек осмеливается иметь мнение, отличное от его. Разве дружественное расположение главнокомандующего не порука беспредельного взаимного доверия? Вашингтон всегда болезненно переживал, когда обнаруживалось, что обласканный дерзал свое сужденье иметь. Все это усугублялось тем, что Вашингтон часто испытывал жуткие головные боли. Ему было почти пятьдесят лет, он был издерган, тогдашние дантисты скрепили больные зубы проволокой, и они кое-как держались. Можно было удалить их, но представить главнокомандующего шамкающим беззубым ртом! Это было слишком для джентльмена, а сделать протезы в военном лагере было невозможно.
Как будто мало было ударов судьбы по Вашингтону как военачальнику, на него свалилась личная беда. В апреле 1782 года курьер привез письмо Лафайета из Вирджинии. Верный маркиз сообщал, что английский корабль бросил якорь напротив Маунт-Вернона. «Когда враги вошли в ваш дом, – докладывал Лафайет, – многие негры были готовы присоединиться к ним, но эти дела меня мало интересуют. Однако вы не можете представить себе, как я был опечален, узнав, что м-р Лунд Вашингтон отправился на вражеский корабль и согласился снабдить его провиантом. Поведение человека, отвечающего за вашу собственность, конечно, произведет дурное впечатление, и оно резко отличается от поведения некоторых соседей, дома которых из-за сопротивления были сожжены. Вы можете поступать как заблагорассудится, но чувства дружбы заставляют меня доверительно довести до вашего сведения эти факты».
Материальные потери были невелики – с англичанами, обещавшими свободу, ушли семнадцать негров, но моральный ущерб престижу главнокомандующего не поддавался исчислению. Радость по поводу того, что родной дом уцелел, сменил гнев. Вашингтон выговаривает Лунду: «Я, конечно, сожалею о понесенных мною убытках, но что куда больше беспокоит меня – как вы могли пойти на вражеский корабль и снабдить его продовольствием? Мне было бы легче услышать, что в результате вашего отказа повиноваться мой дом сожжен, а плантации в руинах. Вам нужно было вести себя как моему представителю, и вы должны были бы подумать о дурном примере, который дает связь с врагом и добровольное предоставление ему продовольствия, чтобы избежать разорения. Вы, конечно, не были в состоянии противодействовать их высадке, и вы правильно встретились с ними. Но дальше, как только стала ясна их цель, вам следовало ясно заявить, что вы не можете уступить. После чего, если бы они взяли продовольствие силой, вы бы подчинились. Такой образ действия (коль скоро у вас нет средств защиты) предпочтительнее слабому сопротивлению, которое служит только предлогом для поджога и уничтожения всего».
Весьма поучительное письмо! В нем весь рассудительный Вашингтон, учивший сохранять лицо в невозможных обстоятельствах. Во всяком случае, он нашел третий выход, что задним числом и втолковывал преданному тугодуму Лунду.
Конгресс постепенно привык полагаться на Вашингтона, используя даже его популярность. Чрезвычайным и полномочным послом США в Версаль отправили двадцатишестилетнего полковника Д. Лоренса. Основной мотив – его близость к главнокомандующему. Ему Вашингтон мог писать откровенно и весной 1781 года отправил шифрованное послание. Генерал заклинал своего ученика добиться новых субсидий при дворе Людовика XVI:
«Будь уверен, мой дорогой Лоренс, день не следует за ночью с большей регулярностью, чем очевидно, – происходят все новые и новые доказательства: невозможно продолжать войну без помощи, которую вас послали просить. Как честный и откровенный человек, все будущее которого зависит от счастливого завершения нынешней войны, я решительно заверяю – без иностранного займа наши нынешние силы (в сущности, только остатки армии) не могут быть сохранены для нынешней кампании... Если Франция не окажет в этот момент своевременной и широкой помощи, позднее она будет бесполезна. Мы висим на волоске, вы должны помнить – мы не можем доставить продовольствие, ибо не можем расплатиться с возчиками, которые больше не хотят работать за сертификаты. В равной степени очевидно, что наши солдаты очень скоро будут раздеты, нам не во что одеть их, в госпиталях нет медикаментов... Но стоит ли мне продолжать, когда можно заявить одним словом – мы дошли до предела, и спасение должно прийти ныне или никогда?»
Не сгущал ли Вашингтон краски? Обратимся к статистике (данные о численности войск округлены, а финансовые затраты пересчитаны в стабильных долларах):
Годы – Континентальная армия – Ополчение – Военные расходы США
1775 – 27 000 – 10 000
1776 – 43 000 – 43 000 – 20 млн. долл.
1777 – 34 000 – 33 000 – 24 млн. долл.
1778 – 33 000 – 17 000 – 23 млн. долл.
1779 – 27 000 – 17 000 – 11 млн. долл.
1780 – 22 000 – 23 000 – 3 млн. долл.
1781 – 13 000 – 16 000 – 2 млн. долл.
Союз с Францией, как красноречиво свидетельствуют эти данные, явился поводом, чтобы ослабить военные усилия США. Франция, конечно, не могла сделать все за американцев, но сделала много – ее помощь оценивалась в 8 миллионов долларов. Обстановка, как видел ее Вашингтон, складывалась безнадежная, и впервые с начала войны он заговорил о компромиссном мире, допуская, что за англичанами останется территория США, попавшая под их контроль. Франклину в Париж он пишет: «В нашем нынешнем положении жизненно важны две вещи – мир или самая энергичная помощь со стороны союзников, особенно деньгами». Он прекрасно понимал, что ресурсы США далеко не исчерпаны, но мобилизовать их, то есть поднять людей на справедливую войну, можно только за хорошую плату.
Компромиссный мир явился бы катастрофой лично для Вашингтона – англичане бесчинствовали в Вирджинии и фактически захватили родной штат. В случае мира Вирджиния осталась бы за короной, Вашингтон был бы разорен и навсегда превратился в изгнанника. Губернатор Т. Джефферсон от имени земляков умолял Вашингтона вернуться в Вирджинию и возглавить борьбу против англичан. Вашингтон отказался. Это делало ему честь – вирджинцы изнывали от желания видеть Вашингтона у себя не просто генералом, а диктатором. Разбежавшиеся от английских войск плантаторы юга, и не одни они, считали, что страну может спасти только диктатура Вашингтона. Он же полагал, что это будет означать не только нарушение высоких республиканских принципов, но и предательство дела всей войны. И если летом и осенью 1781 года центр боевых действий переместился в Вирджинию, то произошло это скорее против воли Вашингтона и отнюдь не было связано с защитой родного штата.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114