Несправедливо и жестоко взводить обвинения в рутине и косности на Курицу, когда вся вина ее только в слабости ее материнского естества, а истинным погубителем как Васи, так и ее самой является самодовольно-ограниченный Индюк.
Не думайте, что у меня с Индюком есть какие-нибудь свои личные счеты, правда, я не выношу этой птицы, ее грубый и глупый крик приводит меня в негодование, но чтобы у нас были какие-нибудь личности — о, нет!
Однажды, в прекрасное летнее утро, когда Вася плавал, Петр Петрович неутомимо упражнялся в адюльтере, а Курица спокойно и весело штопала его старые носки, — в квартиру явился господин Индюк.
Впоследствии Курица рассказывала, что сердце ее в этот момент дрогнуло от предчувствия, но как бы то ни было, ома радушно встретила неприятного гостя и предложила ему папирос.
— Не курю, — сухо ответил г. Индюк. — Не курю, не пью водки, ничего не читаю, даже скаковых афиш; никого не люблю, ничего не отрицаю и со-вер-шен-но, — он повысил голос и басом буркнул: — не мыслю!
— Да вы что! — умилилась Курица. — Но, может быть, чаю…
— Не пью! Я даже… — и г. Индюк, наклонившись к уху Курицы, что-то шепнул ей и самодовольно расхохотался. — Но к делу, сударыня, к делу. Я пришел поговорить о вашем сыне.
— Что с ним? — ужаснулась Курица и всплеснула руками. — Умер?
— К сожалению, нет. Он жив, но он — плавает.
— Только-то? — облегченно вздохнула Курица. — Ну, и пусть плавает.
— Что я слышу, сударыня! — в свою очередь, ужаснулся Индюк. — Да понимаете ли вы значение этого слова: пла-ва-ет? Садится на воду и — пла-ва-ет!
— Пускай! — беззаботно махнула рукой Курица.
— То есть как «пускай»? Н-не понимаю. Скажите, вы сами когда-нибудь плавали? Ваш муж — плавал? Да что ваш муж — я-то, я, — он ткнул себе в грудь и покраснел, — вы видели когда-нибудь, чтобы я плавал?
Курицу начал охватывать страх, и она молчала. Молчала и тряслась, как может трястись только Курица — всем телом.
— Вы — безумная женщина, — продолжал Индюк, довольный произведенным эффектом, как залогом будущего успеха. — Вы не знаете всех опасностей, грозящих птице, когда она пла-ва-ет. Она становится мокрой. Часто она поднимает лапки вверх и голову опускает вниз. А внизу-то — щука!
— Батюшки! — простонала Курица.
— Сударыня, не стану врать, что мне жаль вас, или вашего Ваську. Черт его подери, вашего Ваську! Но пользы я вам хочу и поэтому прошу вас — угомоните! Плачьте, секите, бейте себя руками в грудь, рвите свой седой хохол — но угомоните! Сил моих нет смотреть на него, с души воротит, когда я только подумаю — плава-ет! И не забывайте — щука!
Тут явился веселый-развеселый Петр Петрович, но, когда Индюк и ему повторил свои безрассудные рассуждения, впал в дрожь и малодушие. Одна приподнятая лапа так и осталась в воздухе, а голову ему точно свернули.
Наконец, оправившись и сложив крылья по швам, он отрапортовал:
— Незаконный-с. Селезень часто в мое отсутствие заходил, так вот-с, полагаю…
— Лопни твои бесстыжие глаза! — заголосила Курица: обида вернула ей голос. — Да не верьте ему, адюльтернику, шерамыжнику — он и сам в молодости пла-ва-л. Сам говорил.
— Что такое? — покраснел Индюк.
— Врал-с! — воскликнул Петр Петрович. — Чистосердечно каюсь, врал-с, похвастать хотел. Вы не беспокойтесь, ваше превосходительство, подбородочек-то ваш не тревожьте — я ему, Ваське, покажу.
— Хорошо, — величаво согласился г. Индюк. — Я вам его пришлю, а уж вы…
— Уж я-с, хе-хе-хе… Не беспокойтесь, ваше превосходительство.
— Хе-хе-хе! так уж вы…
— Хе-хе-хе. Ножку, ножку о порог не ушибите.
Так вот как в действительности произошла история, давшая повод к стольким искажениям и клеветническим нападкам на Курицу.
Дальнейшие события передаются в общих чертах правильно, но и здесь нужно внести некоторые поправки.
Так, умерла Курица не на десятый день, а на третий; Васька при ее последних минутах не присутствовал, так как был заперт в чулан.
Совершенная, далее, неправда, будто Петр Петрович покаялся в своем малодушии и демонстративно, перед глазами самого Индюка, плавал в луже имеете с Васькой.
В действительности он немедленно поступил в общество любителей национального адюльтера и недавно был избран в его председатели.
Последний раз я видел его на масленице в Художественно-Общедоступном театре, на представлении «Трех сестер». Он был крайне потрясен пьесой и, по его словам, даже плакал, чему можно поверить, приняв во внимание его недостаточно трезвое состояние, а также достоинства самой пьесы.
1901 г.
1 2
Не думайте, что у меня с Индюком есть какие-нибудь свои личные счеты, правда, я не выношу этой птицы, ее грубый и глупый крик приводит меня в негодование, но чтобы у нас были какие-нибудь личности — о, нет!
Однажды, в прекрасное летнее утро, когда Вася плавал, Петр Петрович неутомимо упражнялся в адюльтере, а Курица спокойно и весело штопала его старые носки, — в квартиру явился господин Индюк.
Впоследствии Курица рассказывала, что сердце ее в этот момент дрогнуло от предчувствия, но как бы то ни было, ома радушно встретила неприятного гостя и предложила ему папирос.
— Не курю, — сухо ответил г. Индюк. — Не курю, не пью водки, ничего не читаю, даже скаковых афиш; никого не люблю, ничего не отрицаю и со-вер-шен-но, — он повысил голос и басом буркнул: — не мыслю!
— Да вы что! — умилилась Курица. — Но, может быть, чаю…
— Не пью! Я даже… — и г. Индюк, наклонившись к уху Курицы, что-то шепнул ей и самодовольно расхохотался. — Но к делу, сударыня, к делу. Я пришел поговорить о вашем сыне.
— Что с ним? — ужаснулась Курица и всплеснула руками. — Умер?
— К сожалению, нет. Он жив, но он — плавает.
— Только-то? — облегченно вздохнула Курица. — Ну, и пусть плавает.
— Что я слышу, сударыня! — в свою очередь, ужаснулся Индюк. — Да понимаете ли вы значение этого слова: пла-ва-ет? Садится на воду и — пла-ва-ет!
— Пускай! — беззаботно махнула рукой Курица.
— То есть как «пускай»? Н-не понимаю. Скажите, вы сами когда-нибудь плавали? Ваш муж — плавал? Да что ваш муж — я-то, я, — он ткнул себе в грудь и покраснел, — вы видели когда-нибудь, чтобы я плавал?
Курицу начал охватывать страх, и она молчала. Молчала и тряслась, как может трястись только Курица — всем телом.
— Вы — безумная женщина, — продолжал Индюк, довольный произведенным эффектом, как залогом будущего успеха. — Вы не знаете всех опасностей, грозящих птице, когда она пла-ва-ет. Она становится мокрой. Часто она поднимает лапки вверх и голову опускает вниз. А внизу-то — щука!
— Батюшки! — простонала Курица.
— Сударыня, не стану врать, что мне жаль вас, или вашего Ваську. Черт его подери, вашего Ваську! Но пользы я вам хочу и поэтому прошу вас — угомоните! Плачьте, секите, бейте себя руками в грудь, рвите свой седой хохол — но угомоните! Сил моих нет смотреть на него, с души воротит, когда я только подумаю — плава-ет! И не забывайте — щука!
Тут явился веселый-развеселый Петр Петрович, но, когда Индюк и ему повторил свои безрассудные рассуждения, впал в дрожь и малодушие. Одна приподнятая лапа так и осталась в воздухе, а голову ему точно свернули.
Наконец, оправившись и сложив крылья по швам, он отрапортовал:
— Незаконный-с. Селезень часто в мое отсутствие заходил, так вот-с, полагаю…
— Лопни твои бесстыжие глаза! — заголосила Курица: обида вернула ей голос. — Да не верьте ему, адюльтернику, шерамыжнику — он и сам в молодости пла-ва-л. Сам говорил.
— Что такое? — покраснел Индюк.
— Врал-с! — воскликнул Петр Петрович. — Чистосердечно каюсь, врал-с, похвастать хотел. Вы не беспокойтесь, ваше превосходительство, подбородочек-то ваш не тревожьте — я ему, Ваське, покажу.
— Хорошо, — величаво согласился г. Индюк. — Я вам его пришлю, а уж вы…
— Уж я-с, хе-хе-хе… Не беспокойтесь, ваше превосходительство.
— Хе-хе-хе! так уж вы…
— Хе-хе-хе. Ножку, ножку о порог не ушибите.
Так вот как в действительности произошла история, давшая повод к стольким искажениям и клеветническим нападкам на Курицу.
Дальнейшие события передаются в общих чертах правильно, но и здесь нужно внести некоторые поправки.
Так, умерла Курица не на десятый день, а на третий; Васька при ее последних минутах не присутствовал, так как был заперт в чулан.
Совершенная, далее, неправда, будто Петр Петрович покаялся в своем малодушии и демонстративно, перед глазами самого Индюка, плавал в луже имеете с Васькой.
В действительности он немедленно поступил в общество любителей национального адюльтера и недавно был избран в его председатели.
Последний раз я видел его на масленице в Художественно-Общедоступном театре, на представлении «Трех сестер». Он был крайне потрясен пьесой и, по его словам, даже плакал, чему можно поверить, приняв во внимание его недостаточно трезвое состояние, а также достоинства самой пьесы.
1901 г.
1 2