В конце концов все они ушли вверх. А ко мне, легко прыгая в стороны и вниз, спустился пацан-проводник. Он поглядел, как я тяжело взбираюсь, и решил подбодрить меня:
— Метров пятьдесят осталось, рус. Там бойцы уже «чашу дружбы» наполнили. Ты сможешь. Еще чуть-чуть.
Меня так изумила сентиментальность несгибаемого повстанца, что я даже улыбнулся. Он теперь пошел рядом со мной вверх, терпеливо ожидая меня.
— Это потому, что ты устал, или ты старый? — спросил он меня.
— Ни то, ни другое. Это потому, что приступ астмы. Ты не говори никому.
— Не скажу, — обещал он. — А что такое астма?
— Это болезнь, когда задыхаешься. Астма была у Че Гевары.
— О, у Че Гевары! — с уважением повторил он. Подумал, очевидно, что у Че Гевары не могло быть ничего не великого. Даже астма.
Наверху они заставили меня пить с ними вино из кастрюльки. Вино было холодным, потому что спрятано было в камнях и находилось там долгое время. «Будь здоров, рус!» — сказала мне Драгана. И улыбнулась. И я здоров до сих пор. Это был последний приступ.
Выходной день
Мы стояли у входа в казарму. Обычным составом: я, Славко и солдат Йокич. Был день очередного кратковременного перемирия. Нам сказали, что это будет наш выходной день. Было скучно. Мы уже сунулись было в столовую, там опять готовили ужасающе кислую тушеную капусту, от которой сводит скулы, с обрезками жира. Солдаты уговаривали меня напроситься в Смильчич, уговорить полковника Шкорича, чтобы он послал меня туда, там ни хорваты, ни сербы не соблюдают перемирия, а кроме того, «капитэн», аргументировали они свое предложение, в Смильчиче лучший во всей Книнской Краiне повар, он работал до войны в отеле «Славия». «Ах, как он готовит! Что ж, опять есть эту гнусную кислятину в казарме? Шкорич не откажет вам, капитэн!»
— Ну как он может хорошо готовить на передовой?! — возразил я. Там же нет всех нужных продуктов, это не Белград!
— Ну это не совсем передовая, — сказал Йокич. — Там помещается штаб Западного фронта. На передовую разве что в бидонах привезут рассольник. А чаще всего сухой паек. Капитэн, попросите Шкорича, чтоб оформил «дозволу».
Шкорич был лысый, пенсионного возраста, 64-летний полковник. Бледный, худощавой комплекции, хорошо образованный и склонный к философичности. Я был прикреплен к нему. Официально он исполнял должность начальника штаба.
— Так как, капитан, в Смильчич?
Капитаном они меня называли всякий раз, когда чего-нибудь от меня хотели. Чтобы умаслить. Так как знали, что мне нравится это обращение. Я уже объяснял, что в той комнате в казарме, где меня поселили, до меня жил капитан, и на двери, хотя он погиб, так и висел клочок бумаги с его фамилией: «Капитан Радкович». Я почему-то не снял бумагу, и солдаты стали называть меня «капитэн», без тени иронии впрочем.
Мимо нас через КПП прошел отряд чернокожих нигерийцев, широко вымахивая руки. Стайки медсестер упорхнули на дежурство в госпиталь. А у нас, бедных, не было «дозволы», чтобы отправиться в вожделенный Смильчич. Весна уже была в полном разгаре, томно пахло землей и зеленью.
— Пошли к Шкоричу, — скомандовал я. Славко весело затер окурок ботинком, Йокич поправил холщовую солдатскую сумку, и мы зашагали к штабу.
Шкорич сидел один в кабинете и смотрел на фотографию сына. Сын погиб под обстрелом на фронте в Боснии.
— Садитесь, — сказал Шкорич. — Ну как вчера?
— Интересно было. Особенно поражают солдаты-подростки. Лет по четырнадцать, почти дети, а службу несут, может, и лучше взрослых. Я вчера даже там девочку интервьюировал четырнадцати лет.
— Знаю об этой девочке, — сказал Шкорич. — Ее хотели отправить в лагерь беженцев, отправили, но она сбежала. Хочет на фронте быть. Родителей нет, выросла, можно сказать, в военной палатке, под выстрелами. Что сегодня, отдыхаете?
— Потом наотдыхаюсь, на том свете, — высказал я свою философскую позицию. — Мне сказали, что в Смильчиче не соблюдают перемирия. Хотел бы поехать, поговорить с людьми.
— Это не наши не соблюдают. Это хрваты.
— Я знаю, — сказал я. — Но все равно.
— А то пойдите генерала Пиа проинтервьюируйте. Он как раз приедет, — полковник взглянул на свои часы, — часа через два будет здесь. Оригинальный человек генерал Пиа. — Произнося «генерал», полковник иронически улыбнулся.
— Я о нем слышал. Вы ведь имеете в виду этого аркановского генерала?
— Да-да, это человек Аркана. Он им всем раздает генеральские звания, — Шкорич поморщился. Кадровый военный, он терпеть не мог всякого рода добровольцев и не скрывал этого.
— В зависимости от суммы, которую каждый пожертвовал на его гвардию, — я позволил себе улыбнуться, чтобы солидаризироваться с полковником.
— Хм, Смильчич… — задумался полковник. — Ну езжайте в Смильчич, только не вздумайте там оставаться. К вечеру — домой, в казарму.
— Слушаюсь, полковник!
Шкорич взял из стола пачку «дозвол» и заполнил одну из них. Я назвал ему фамилии моих спутников.
— А как поедете? — задумался Шкорич. — Автомобили есть, бензина нет.
— Как-нибудь доедем на попутных. Или дойдем.
— Ну идти туда далеко… — Он задумался, как бы что-то вспоминая. — Туда едет «скорая помощь» из госпиталя — подобрать серьезно раненных. Бегите, если успеете.
Схватив «дозволу», я выбежал к моим солдатам. И мы побежали к госпиталю. Но увидели «скорую» уже у ворот казармы. Славко успел к «скорой» первым. И они взяли нас на борт.
«На самом деле всё в жизни — приключение. Жизнь чревата приключениями, если вы не боитесь задирать и искушать судьбу», — думал я, сидя рядом с доктором и медсестрой в фургоне «скорой». Йокич и Славко сидели рядом с водителем, автоматы меж колен. В окнах — я поднял медицинскую шторку и теперь глядел в окно — были пустые зеленые горы. Дорога то вдруг проваливалась, тогда фургон летел бесстрашно вслед за дорогой, то взбиралась трудно вверх, и тогда старый фургон дребезжал. «Жизнь чревата приключениями», — думал я. Еще два месяца назад я едва сознавал существование этой горной республики, и вот живу с ними, разделяя их судьбы. А все почему? Я увидел в Париже, как сербские артиллеристы крушат понтонный мост, наведенный хорватскими военными через залив Адриатики. Сколько миллионов французов увидели этот репортаж? Ни один не сорвался с места, не улетел в Будапешт, не отправился автобусом в Белград и так далее…
Они высадили нас у штаба в Смильчиче. Мы предложили им свою помощь при погрузке раненых, но врач сказал, что солдаты им помогут погрузить.
— Если вы сюда ненадолго, то мы можем подбросить вас обратно, — предложил врач.
— Если только у нас будет достаточно места, — грустно уточнила медсестра.
На всякий случай мы попрощались. Это всегда разумно на войне.
Никого из старших офицеров в штабе не было. Я этому даже обрадовался. Старшие офицеры, за редким исключением, никогда не говорят правды, они осторожны, как дипломаты или чиновники. Расспрашивать следует младших офицеров и унтер-офицеров. Они скорее склонны к откровенности и, в отличие от солдат, которые часто не понимают общей обстановки на фронте, более информированы. Было душно, по всем признакам надвигалась гроза. Мы прибрели по пыльным улицам к сараю, где помещалась столовая. Сарай был закрыт, и мы тяжело вздохнули. Мимо пробежал зеленый тощий солдатик, и Славко успел окликнуть его:
— Что было на обед, солдат?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
— Метров пятьдесят осталось, рус. Там бойцы уже «чашу дружбы» наполнили. Ты сможешь. Еще чуть-чуть.
Меня так изумила сентиментальность несгибаемого повстанца, что я даже улыбнулся. Он теперь пошел рядом со мной вверх, терпеливо ожидая меня.
— Это потому, что ты устал, или ты старый? — спросил он меня.
— Ни то, ни другое. Это потому, что приступ астмы. Ты не говори никому.
— Не скажу, — обещал он. — А что такое астма?
— Это болезнь, когда задыхаешься. Астма была у Че Гевары.
— О, у Че Гевары! — с уважением повторил он. Подумал, очевидно, что у Че Гевары не могло быть ничего не великого. Даже астма.
Наверху они заставили меня пить с ними вино из кастрюльки. Вино было холодным, потому что спрятано было в камнях и находилось там долгое время. «Будь здоров, рус!» — сказала мне Драгана. И улыбнулась. И я здоров до сих пор. Это был последний приступ.
Выходной день
Мы стояли у входа в казарму. Обычным составом: я, Славко и солдат Йокич. Был день очередного кратковременного перемирия. Нам сказали, что это будет наш выходной день. Было скучно. Мы уже сунулись было в столовую, там опять готовили ужасающе кислую тушеную капусту, от которой сводит скулы, с обрезками жира. Солдаты уговаривали меня напроситься в Смильчич, уговорить полковника Шкорича, чтобы он послал меня туда, там ни хорваты, ни сербы не соблюдают перемирия, а кроме того, «капитэн», аргументировали они свое предложение, в Смильчиче лучший во всей Книнской Краiне повар, он работал до войны в отеле «Славия». «Ах, как он готовит! Что ж, опять есть эту гнусную кислятину в казарме? Шкорич не откажет вам, капитэн!»
— Ну как он может хорошо готовить на передовой?! — возразил я. Там же нет всех нужных продуктов, это не Белград!
— Ну это не совсем передовая, — сказал Йокич. — Там помещается штаб Западного фронта. На передовую разве что в бидонах привезут рассольник. А чаще всего сухой паек. Капитэн, попросите Шкорича, чтоб оформил «дозволу».
Шкорич был лысый, пенсионного возраста, 64-летний полковник. Бледный, худощавой комплекции, хорошо образованный и склонный к философичности. Я был прикреплен к нему. Официально он исполнял должность начальника штаба.
— Так как, капитан, в Смильчич?
Капитаном они меня называли всякий раз, когда чего-нибудь от меня хотели. Чтобы умаслить. Так как знали, что мне нравится это обращение. Я уже объяснял, что в той комнате в казарме, где меня поселили, до меня жил капитан, и на двери, хотя он погиб, так и висел клочок бумаги с его фамилией: «Капитан Радкович». Я почему-то не снял бумагу, и солдаты стали называть меня «капитэн», без тени иронии впрочем.
Мимо нас через КПП прошел отряд чернокожих нигерийцев, широко вымахивая руки. Стайки медсестер упорхнули на дежурство в госпиталь. А у нас, бедных, не было «дозволы», чтобы отправиться в вожделенный Смильчич. Весна уже была в полном разгаре, томно пахло землей и зеленью.
— Пошли к Шкоричу, — скомандовал я. Славко весело затер окурок ботинком, Йокич поправил холщовую солдатскую сумку, и мы зашагали к штабу.
Шкорич сидел один в кабинете и смотрел на фотографию сына. Сын погиб под обстрелом на фронте в Боснии.
— Садитесь, — сказал Шкорич. — Ну как вчера?
— Интересно было. Особенно поражают солдаты-подростки. Лет по четырнадцать, почти дети, а службу несут, может, и лучше взрослых. Я вчера даже там девочку интервьюировал четырнадцати лет.
— Знаю об этой девочке, — сказал Шкорич. — Ее хотели отправить в лагерь беженцев, отправили, но она сбежала. Хочет на фронте быть. Родителей нет, выросла, можно сказать, в военной палатке, под выстрелами. Что сегодня, отдыхаете?
— Потом наотдыхаюсь, на том свете, — высказал я свою философскую позицию. — Мне сказали, что в Смильчиче не соблюдают перемирия. Хотел бы поехать, поговорить с людьми.
— Это не наши не соблюдают. Это хрваты.
— Я знаю, — сказал я. — Но все равно.
— А то пойдите генерала Пиа проинтервьюируйте. Он как раз приедет, — полковник взглянул на свои часы, — часа через два будет здесь. Оригинальный человек генерал Пиа. — Произнося «генерал», полковник иронически улыбнулся.
— Я о нем слышал. Вы ведь имеете в виду этого аркановского генерала?
— Да-да, это человек Аркана. Он им всем раздает генеральские звания, — Шкорич поморщился. Кадровый военный, он терпеть не мог всякого рода добровольцев и не скрывал этого.
— В зависимости от суммы, которую каждый пожертвовал на его гвардию, — я позволил себе улыбнуться, чтобы солидаризироваться с полковником.
— Хм, Смильчич… — задумался полковник. — Ну езжайте в Смильчич, только не вздумайте там оставаться. К вечеру — домой, в казарму.
— Слушаюсь, полковник!
Шкорич взял из стола пачку «дозвол» и заполнил одну из них. Я назвал ему фамилии моих спутников.
— А как поедете? — задумался Шкорич. — Автомобили есть, бензина нет.
— Как-нибудь доедем на попутных. Или дойдем.
— Ну идти туда далеко… — Он задумался, как бы что-то вспоминая. — Туда едет «скорая помощь» из госпиталя — подобрать серьезно раненных. Бегите, если успеете.
Схватив «дозволу», я выбежал к моим солдатам. И мы побежали к госпиталю. Но увидели «скорую» уже у ворот казармы. Славко успел к «скорой» первым. И они взяли нас на борт.
«На самом деле всё в жизни — приключение. Жизнь чревата приключениями, если вы не боитесь задирать и искушать судьбу», — думал я, сидя рядом с доктором и медсестрой в фургоне «скорой». Йокич и Славко сидели рядом с водителем, автоматы меж колен. В окнах — я поднял медицинскую шторку и теперь глядел в окно — были пустые зеленые горы. Дорога то вдруг проваливалась, тогда фургон летел бесстрашно вслед за дорогой, то взбиралась трудно вверх, и тогда старый фургон дребезжал. «Жизнь чревата приключениями», — думал я. Еще два месяца назад я едва сознавал существование этой горной республики, и вот живу с ними, разделяя их судьбы. А все почему? Я увидел в Париже, как сербские артиллеристы крушат понтонный мост, наведенный хорватскими военными через залив Адриатики. Сколько миллионов французов увидели этот репортаж? Ни один не сорвался с места, не улетел в Будапешт, не отправился автобусом в Белград и так далее…
Они высадили нас у штаба в Смильчиче. Мы предложили им свою помощь при погрузке раненых, но врач сказал, что солдаты им помогут погрузить.
— Если вы сюда ненадолго, то мы можем подбросить вас обратно, — предложил врач.
— Если только у нас будет достаточно места, — грустно уточнила медсестра.
На всякий случай мы попрощались. Это всегда разумно на войне.
Никого из старших офицеров в штабе не было. Я этому даже обрадовался. Старшие офицеры, за редким исключением, никогда не говорят правды, они осторожны, как дипломаты или чиновники. Расспрашивать следует младших офицеров и унтер-офицеров. Они скорее склонны к откровенности и, в отличие от солдат, которые часто не понимают общей обстановки на фронте, более информированы. Было душно, по всем признакам надвигалась гроза. Мы прибрели по пыльным улицам к сараю, где помещалась столовая. Сарай был закрыт, и мы тяжело вздохнули. Мимо пробежал зеленый тощий солдатик, и Славко успел окликнуть его:
— Что было на обед, солдат?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48