- вздохнул Федя.
- Проеремили! - почесал стриженую маковку Боб.
- Ну, ничего, - сказал Федя, - мы их разоблачим, да еще как! Раскроем деревенским - кому они молятся!
Кому крестятся, кому поклоны бьют! Расскажем о происхождении божественных икон. Вот это будет лекция!
- Ох и номер! Недаром мы потрудились, - приободрился Боб. - Ну как тебе удалось все это узнать, Федя?
- Вот то-то, как! Учись, главное - связь с массами.
Надя и Глаша мне все открыли. И не комсомолки, беспартийные девчата.
- А откуда они узнали?
- Видишь ли, отец у Нади дьячок, как напьется, так всю эту историю рассказывает. Он злится, что его лика ни на одной иконе не изобразили. Нечем ему было богомазам заплатить, бедновато живет. Дьячок плачет с досады, а Наде смешно. Она ведь в советской школе училась...
Радио слушает. В нашу сторону, к новой жизни тянется...
- А вот поповы дети не таковы. Как они нас попутали с этим шкуродером, провокаторы. И теперь еще смеются!
- Теперь-то дрыхнут, пирогов-блинов наевшись.
- Наверное, спят-посыпают в мягких перинах. Им и не снится, что мы по церкви ходим. Готовим им фитиль.
- Да уж приготовим. Они нас ложью хотели взять, а мы их правдой покроем!
- Пусть спят покрепче!
Но в поповском доме не спали.
- Отец, что это, не в церкви ли чего-то сверкает? - спрашивает попадья, ворочаясь в постели.
- Зарницы это сверкают, спи, спи, - говорил поп, а сам не спал.
- А мне чудится - это в церкви, послал бы ты ребят посмотреть.
- Ладно, ладно, без тебя знаю, послал.
- Слышала, калитка скрипела. Да ведь это давно было, чего же они не возвращаются?
- Да спи, говорю, когда надо, вернутся...
Попадья примолкла, но не заснула, какая-то тревога одолевала ее.
- А чего это ты с вечеру седло проверял? Чего жеребчика в табун не отправил, в конюшне задержал? Не осеннее дело за волками гоняться. Да и годы у тебя не те.
- Ну что пристала, спать не даешь!
- Потише бы надо жить теперь, - вздохнула попадья.
- Что значит потише? А мне нравится шум! Пугнули из села этих красношеек... И очень хорошо! И не будут к нам лезть, любопытничать. Вот пугнем их еще покрепче, так не будут в нашу местность приезжать. И другим закажут...
- Да как же вы это... уж не очень бы вы... кабы чего хуже не было?
- Ничего, мы не своими руками.
Все это слышала попова работница Глаша, которая потихоньку открыла для вожатого Феди дверь в церковь.
Слушала она, и сердце ее билось - ну-ка поповы дети заглянут в церковь? Или сам поп встанет да пойдет? Да застанет там... Да ударит в набат и заголосит, что в алтаре воры... Быть беде!
Но поповы дети поехали куда-.то верхами, они далеко от церкви. А если поп соберется, так она его опередит, ноги у нее молодые, быстрые.
Так стерегла Глаша сон своих хозяев и дело своих друзей в эту душную, предгрозовую ночь.
Куда поехали поповичи, она не знала. Похоже, в ночное. Но зачем-то вымазались, как цыгане. И почему-то один взял ремённый кучерский кнут, другой - казацкую нагайку, которой их отец засекал волков, гоняясь за хищниками верхом на коне.
Служил он в молодости попом в казацком войске и оттуда привез эту охоту. Недаром его прозвали в народе "лихой поп". Вот и теперь, хотя стал он и рыхл и тучен, как сядет на коня - словно ястреб крылатый, а не поп.
Гикнет, крикнет и пошел. Что за волками гонять, что за конокрадами погнаться - он хоть сейчас готов.
Отчего ему сегодня не спится? Почему он седло проверял и жеребчика в ночное не отправил? Этого Глаша тоже не знала.
Когда она коров доила, видела, как прибежали поповы ребята. Слышала, как торопливо рассказывали отцу что-то про цыган. Может быть, прослышали про конокрадство?
Потому лихой поп и изготовился к погоне? Цыгане - они известные похитчики коней и малых детей... Но лихой поп смеялся, слушая поповичей. А конокрадство - дело страшное, смертоубийственное, тут не до смеху.
Глаша видела, как пойманных конокрадов мужики бьют. За ноги, за руки растянут - и об землю, о сухой бугорок. Так, что все печенки отобьют. А в старину еще страшней - согнут в лесу две тугие березы до земли, привяжут к ним конокрада врастяжку да и отпустят. Разогнутся березы и разорвут человека пополам...
Ой, даже подумать страшно...
И то ведь сказать, конь-то для мужика - главный кормилец. А конокрад хуже отцеубийцы... И когда случается угон коней, тут вся округа на воров ополчается.
В набат бьют, как при пожаре...
Так шла эта ночь...
Тревожно сверкали зарницы, таинственно мигали огоньки в церкви, куда-то ехали на конях поповичи с кнутами и нагайками.
Шли по лесу вместе с милиционером храбрые пионерки.
Мирно спал палаточный лагерь.
Но не спалось лихому попу и его трусоватой попадье.
А в церкви неутомимо действовали вожатый Федя и Боб, увлеченные необыкновенной ночной экскурсией к "святым угодникам".
И вдруг загорланили петухи.
- Ого, третьи петухи поют! - сказал Федя. - Скоро рассветает. Перед рассветом всякая нечистая сила улетучивается. Пора и нам, нечестивцам, исчезнуть!
Погасив луч фонарика, потихоньку выбрались они из церкви и не спеша прошли мимо села, вдоль плетней.
- Знаешь что, - сказал Федя, - пройдем с утра пораньше прямо в коммуну, пока ребята в поле не выехали, расскажем комсомольцам о нашем открытии. Сговоримся, как будем действовать вместе. Да и наших девчонок поскорей в лагерь прогоним с хорошим нагоняем.
Боб, как всегда, молча согласился с вожатым. И они пошли к перевозу.
Знали бы они, где теперь непослушные девчонки!
Далеко ушло звено "Красная швея" и от лагеря и от коммуны "Красный луч". В темном лесу искали они костры самогонщиков. И вот наконец из-за стволов огромных деревьев мелькнул красноватый огонек, один, другой.
Задвигались тени людей.
Завидев зловещие, багровые тени на фоне красноватых огней, милиционер насторожился и расстегнул кобуру нагана.
- Теперь вы убедились, - прошептала Сима.
- Сейчас все выясним... - ответил молодой храбрец и решительно двинулся вперед.
И вдруг конь его звонко заржал.
Тени у огня метнулись, вздыбились, словно собрались бежать.
- Ни с места! - крикнул милиционер, выхватывая наган, и, увидев перед собой бородатого, вымазанного сажей мужика, схватил его за плечо: - Стой, самогонщик!
Девчонки взвизгнули от восторга.
Лесной человек не бросился бежать, не испугался, а спокойно пробасил, опираясь на кочергу.
- Ну, чего шумишь, первый раз видишь, что ли?.. Ну да, как черт, с кочергой... Можно испужаться.
- Прошу не оскорблять при исполнении служебных обязанностей!
- Да ты не шуми, у нас патент. То есть разрешение.
- Какой может быть патент у самогонщиков?!
- Какой, обыкновенный. Сами рубим, сами гоним, сами возим. - И, обернувшись, чумазый гаркнул: - Эй, робя, где там Егор, кличь его сюда с бумагой... Вот тут чегото милиция шумит!
Милиционер даже попятился - словно из-под земли вдруг выросли и окружили его вместе с пионерками бородатые, кряжистые люди. Все черные, чумазые, только зубы да глаза блестят. И у всех в руках кочерги и лопаты.
- Эге, да вас тут много... - проговорил милиционер, поводя дулом нагана.
- А как же, артель!
- Артель самогонщиков? - возмутился милиционер. - Неслыханное дело!
- Чего же тут неслыханного, артель смолоуголыциков! У нас вот и справка с печатью есть, - выходя из толпы, проговорил единственный безбородый и подал милиционеру бумагу.
И тот, не веря своим глазам, при колеблющемся свете огней прочел:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18
- Проеремили! - почесал стриженую маковку Боб.
- Ну, ничего, - сказал Федя, - мы их разоблачим, да еще как! Раскроем деревенским - кому они молятся!
Кому крестятся, кому поклоны бьют! Расскажем о происхождении божественных икон. Вот это будет лекция!
- Ох и номер! Недаром мы потрудились, - приободрился Боб. - Ну как тебе удалось все это узнать, Федя?
- Вот то-то, как! Учись, главное - связь с массами.
Надя и Глаша мне все открыли. И не комсомолки, беспартийные девчата.
- А откуда они узнали?
- Видишь ли, отец у Нади дьячок, как напьется, так всю эту историю рассказывает. Он злится, что его лика ни на одной иконе не изобразили. Нечем ему было богомазам заплатить, бедновато живет. Дьячок плачет с досады, а Наде смешно. Она ведь в советской школе училась...
Радио слушает. В нашу сторону, к новой жизни тянется...
- А вот поповы дети не таковы. Как они нас попутали с этим шкуродером, провокаторы. И теперь еще смеются!
- Теперь-то дрыхнут, пирогов-блинов наевшись.
- Наверное, спят-посыпают в мягких перинах. Им и не снится, что мы по церкви ходим. Готовим им фитиль.
- Да уж приготовим. Они нас ложью хотели взять, а мы их правдой покроем!
- Пусть спят покрепче!
Но в поповском доме не спали.
- Отец, что это, не в церкви ли чего-то сверкает? - спрашивает попадья, ворочаясь в постели.
- Зарницы это сверкают, спи, спи, - говорил поп, а сам не спал.
- А мне чудится - это в церкви, послал бы ты ребят посмотреть.
- Ладно, ладно, без тебя знаю, послал.
- Слышала, калитка скрипела. Да ведь это давно было, чего же они не возвращаются?
- Да спи, говорю, когда надо, вернутся...
Попадья примолкла, но не заснула, какая-то тревога одолевала ее.
- А чего это ты с вечеру седло проверял? Чего жеребчика в табун не отправил, в конюшне задержал? Не осеннее дело за волками гоняться. Да и годы у тебя не те.
- Ну что пристала, спать не даешь!
- Потише бы надо жить теперь, - вздохнула попадья.
- Что значит потише? А мне нравится шум! Пугнули из села этих красношеек... И очень хорошо! И не будут к нам лезть, любопытничать. Вот пугнем их еще покрепче, так не будут в нашу местность приезжать. И другим закажут...
- Да как же вы это... уж не очень бы вы... кабы чего хуже не было?
- Ничего, мы не своими руками.
Все это слышала попова работница Глаша, которая потихоньку открыла для вожатого Феди дверь в церковь.
Слушала она, и сердце ее билось - ну-ка поповы дети заглянут в церковь? Или сам поп встанет да пойдет? Да застанет там... Да ударит в набат и заголосит, что в алтаре воры... Быть беде!
Но поповы дети поехали куда-.то верхами, они далеко от церкви. А если поп соберется, так она его опередит, ноги у нее молодые, быстрые.
Так стерегла Глаша сон своих хозяев и дело своих друзей в эту душную, предгрозовую ночь.
Куда поехали поповичи, она не знала. Похоже, в ночное. Но зачем-то вымазались, как цыгане. И почему-то один взял ремённый кучерский кнут, другой - казацкую нагайку, которой их отец засекал волков, гоняясь за хищниками верхом на коне.
Служил он в молодости попом в казацком войске и оттуда привез эту охоту. Недаром его прозвали в народе "лихой поп". Вот и теперь, хотя стал он и рыхл и тучен, как сядет на коня - словно ястреб крылатый, а не поп.
Гикнет, крикнет и пошел. Что за волками гонять, что за конокрадами погнаться - он хоть сейчас готов.
Отчего ему сегодня не спится? Почему он седло проверял и жеребчика в ночное не отправил? Этого Глаша тоже не знала.
Когда она коров доила, видела, как прибежали поповы ребята. Слышала, как торопливо рассказывали отцу что-то про цыган. Может быть, прослышали про конокрадство?
Потому лихой поп и изготовился к погоне? Цыгане - они известные похитчики коней и малых детей... Но лихой поп смеялся, слушая поповичей. А конокрадство - дело страшное, смертоубийственное, тут не до смеху.
Глаша видела, как пойманных конокрадов мужики бьют. За ноги, за руки растянут - и об землю, о сухой бугорок. Так, что все печенки отобьют. А в старину еще страшней - согнут в лесу две тугие березы до земли, привяжут к ним конокрада врастяжку да и отпустят. Разогнутся березы и разорвут человека пополам...
Ой, даже подумать страшно...
И то ведь сказать, конь-то для мужика - главный кормилец. А конокрад хуже отцеубийцы... И когда случается угон коней, тут вся округа на воров ополчается.
В набат бьют, как при пожаре...
Так шла эта ночь...
Тревожно сверкали зарницы, таинственно мигали огоньки в церкви, куда-то ехали на конях поповичи с кнутами и нагайками.
Шли по лесу вместе с милиционером храбрые пионерки.
Мирно спал палаточный лагерь.
Но не спалось лихому попу и его трусоватой попадье.
А в церкви неутомимо действовали вожатый Федя и Боб, увлеченные необыкновенной ночной экскурсией к "святым угодникам".
И вдруг загорланили петухи.
- Ого, третьи петухи поют! - сказал Федя. - Скоро рассветает. Перед рассветом всякая нечистая сила улетучивается. Пора и нам, нечестивцам, исчезнуть!
Погасив луч фонарика, потихоньку выбрались они из церкви и не спеша прошли мимо села, вдоль плетней.
- Знаешь что, - сказал Федя, - пройдем с утра пораньше прямо в коммуну, пока ребята в поле не выехали, расскажем комсомольцам о нашем открытии. Сговоримся, как будем действовать вместе. Да и наших девчонок поскорей в лагерь прогоним с хорошим нагоняем.
Боб, как всегда, молча согласился с вожатым. И они пошли к перевозу.
Знали бы они, где теперь непослушные девчонки!
Далеко ушло звено "Красная швея" и от лагеря и от коммуны "Красный луч". В темном лесу искали они костры самогонщиков. И вот наконец из-за стволов огромных деревьев мелькнул красноватый огонек, один, другой.
Задвигались тени людей.
Завидев зловещие, багровые тени на фоне красноватых огней, милиционер насторожился и расстегнул кобуру нагана.
- Теперь вы убедились, - прошептала Сима.
- Сейчас все выясним... - ответил молодой храбрец и решительно двинулся вперед.
И вдруг конь его звонко заржал.
Тени у огня метнулись, вздыбились, словно собрались бежать.
- Ни с места! - крикнул милиционер, выхватывая наган, и, увидев перед собой бородатого, вымазанного сажей мужика, схватил его за плечо: - Стой, самогонщик!
Девчонки взвизгнули от восторга.
Лесной человек не бросился бежать, не испугался, а спокойно пробасил, опираясь на кочергу.
- Ну, чего шумишь, первый раз видишь, что ли?.. Ну да, как черт, с кочергой... Можно испужаться.
- Прошу не оскорблять при исполнении служебных обязанностей!
- Да ты не шуми, у нас патент. То есть разрешение.
- Какой может быть патент у самогонщиков?!
- Какой, обыкновенный. Сами рубим, сами гоним, сами возим. - И, обернувшись, чумазый гаркнул: - Эй, робя, где там Егор, кличь его сюда с бумагой... Вот тут чегото милиция шумит!
Милиционер даже попятился - словно из-под земли вдруг выросли и окружили его вместе с пионерками бородатые, кряжистые люди. Все черные, чумазые, только зубы да глаза блестят. И у всех в руках кочерги и лопаты.
- Эге, да вас тут много... - проговорил милиционер, поводя дулом нагана.
- А как же, артель!
- Артель самогонщиков? - возмутился милиционер. - Неслыханное дело!
- Чего же тут неслыханного, артель смолоуголыциков! У нас вот и справка с печатью есть, - выходя из толпы, проговорил единственный безбородый и подал милиционеру бумагу.
И тот, не веря своим глазам, при колеблющемся свете огней прочел:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18