В это время еще одна исполинская волна обрушилась с кормы на «Цезарею» с такой силой, что шестеро матросов были сбиты с ног. Двое из них были мгновенно смыты за борт, одного прижало к вантам, оторвало руку, а затем также унесло в море. Еще одному размозжило череп, а тело другого с раздробленными костями перекатывалось по палубе с борта на борт.
Феликса тоже сбило с ног и не унесло за борт только потому, что его нога оказалась зажатой между обломком мачты и маховиком помпы. Ногу сдавило так, что кость переломило. Шхуну бросало и крутило на волнах. Волна за волной захлестывали Феликса, и он рисковал захлебнуться прямо лежа на палубе. Зажатая нога не позволяла ни встать, ни отползти в другое место.
Матросы ломами сдвинули упавшую мачту, освободили Феликса и перенесли его в каюту капитана.
Между тем, положение судна становилось все безнадежнее. Нос уже по бушприт погрузился в воду, и оставалось только одно — оставить шхуну, ища спасения в шлюпках. К счастью, судовой плотник быстро успел наложить Феликсу лубок на сломанную ногу, и тот получил возможность спасаться вместе со всеми.
Шлюпки сбрасывались за борт на длинных тросах, при этом в море выливали масло, чтобы уменьшить волнение. Обвязываясь концами, матросы прыгали за борт и плыли к шлюпкам. Следующие, держась за те же концы, плыли им вслед. Одна шлюпка пошла с капитаном, другая — со штурманом.
Отвалив от гибнущей шхуны, матросы только табанили веслами, чтобы удержаться против волны. Грести вперед было нельзя — шлюпки немедленно перевернуло бы.
Так продолжалось остаток дня и всю следующую ночь.
На шлюпках был небольшой запас сухарей и питьевой воды. Холод и несколько бессонных ночей настолько изнурили моряков, что многие уже с облегчением думали о скорой смерти. Капитан, будучи опытным моряком, уже не раз побывавшим в похожих ситуациях, старался подбодрить своих подчиненных:
— Держитесь, ребята! Не отказывайтесь так легко от жизни! Не впадайте в уныние и панику!
Он удерживал матросов от питья соленой воды, что только ускорило бы их гибель. Все испытывали такую жажду, что сосали собственные пальцы, лишь бы вызвать отделение слюны.
Так продолжалось четверо суток, в конце которых на горизонте показался пароход. К веслу привязали чьи-то штаны и стали ими размахивать. Все притихли в ожидании и надежде, напряженно вглядываясь в пароход: заметит он их или нет? Многим уже казалось, что пароход меняет курс, направляясь к терпящим бедствие. Но это было не так — пароход все более удалялся и, наконец, скрылся из вида.
К счастью, ветер несколько стих. Удалось, посменно сидя, поспать. У Феликса, который, из-за сломанной ноги страдал больше других, зародилась мысль выбрать жребием жертву и утолить жажду его кровью. Удерживал страх, что жребий может выпасть именно на него. После того, как пароход исчез, капитан уже не мог контролировать поведение матросов, которые решили выпить весь остаток пресной воды. А там будь, что будет. Было уже все равно.
Утром опять, увидели пароход. Матросы снова стали размахивать веслом с привязанными к нему штанами, уже ни на что особо не надеясь. Но на этот раз с парохода их заметили и повернули на помощь. Сил радоваться уже не было. Вид приближающегося парохода, напротив, привел моряков в состояние какого-то отупения.
С парохода сбросили шторм-трапы, но карабкаться по ним ни у кого не было сил. Никто не мог вообще подняться на ноги, предоставив спасителям делать все, что они хотят.
Команда парохода использовала грузовые стрелы, чтобы поднять спасенных со шлюпки к себе на борт. Феликс совершенно не помнил, как он оказался на пароходе. Он проспал шестнадцать часов, не отдавая себе отчета, где он находится.
Пароход шел в Нью-Йорк, где Феликса Люкнера сдали в немецкий госпиталь. Когда разбинтовывали его ногу, она вся была черной. Врач, осмотрев кость, выступившую наружу, сокрушенно покачал головой. Он не сомневался, что началась гангрена. Но на следующий день пришел какой-то старый профессор и обрадовал Феликса: это не гангрена, а огромный кровоподтек. Будем лечить.
Провалявшись в госпитале восемь недель, Феликс нанялся на канадскую шхуну «Флаинг фиш», которая уходила на Ямайку с грузом леса. Незадолго до конца рейса Феликс крышкой люка, по собственной неосторожности, снова сломал себе ногу. Его принесли в больницу на Ямайке в чем он был: в голландке, брюках и в одном сапоге. Все остальные вещи остались на судне.
Спустя две недели, кто-то из администрации больницы поинтересовался у Феликса, остались ли у него какие-нибудь деньги на судне. У Феликса оставались там шесть фунтов, о чем он и сообщил. Но оказалось, что капитан шхуны оставил в консульстве лишь три фунта, а остальные деньги Феликса, включая и жалование, присвоил себе. Молодой моряк оказался без одежды и без гроша в кармане. Администрация больницы, недолго думая, выкинула его вон, и Феликс с загипсованной ногой очутился на улице.
Опираясь на палку, он с трудом добрался до песчаных пляжей, где и решил обосноваться. Там, по крайней мере, можно было спать, зарывшись в теплый песок. Питался Феликс кокосовыми орехами, которые нашел отвратительными, но просуществовал на них три дня, дождавшись прихода в порт какого-то английского парохода.
Опираясь на палку, волоча за собой ногу в гипсе, Феликс поднялся на судно. Он был небрит, грязен, без фуражки, волосы висели длинными космами, с обожженного солнцем лица слезала кожа.
Пароход разгружал уголь. Феликс разыскал вахтенного помощника, надеясь с ним поговорить, но тот встретил его длинным английским ругательством и прогнал вон.
Ошарашенный такой встречей, Феликс спустился обратно на причал, захватив с собой пустой угольный мешок, сам не зная, зачем. Встретив какого-то негра, он попросил разрезать его гипсовую повязку и явно поторопился — нога еще не зажила. На жар тропического солнца нога отзывалась мучительной болью. Тут и пригодился украденный на пароходе мешок, которым Феликс обернул больную ногу. Ночью этот мешок служил ему подушкой.
Прошло еще три дня. Феликс жил на пляже, питаясь кокосовыми орехами и бананами. Как-то, ковыляя по берегу небольшой речушки, протекавшей на окраине города, Феликс набрел на бамбуковую рощу, где старый негр срезал бамбуковые стволы. У Феликса сохранился его матросский нож, и он предложил негру помощь, заработав на этом шесть пенсов на еду. Хотя негр очень подозрительно посматривал на Феликса, но разрешил переночевать в своем сарае. Утром, позавтракав маисом, они снова занялись резкой бамбука. В разгар работы Феликс заметил, что с моря к острову подходит какой-то белый пароход. Простившись с негром, Феликс побрел в гавань.
Пришедший корабль оказался немецкой канонерской лодкой «Пантера». Много матросов канлодки сошло на берег, и Феликс решил попросить помощи у земляков. В одной из групп он заметил высокого матроса, говорившего с сильным саксонским акцентом, и обратился к нему на родном диалекте, рассказав о том бедственном положении, в которое попал. Он попросил матроса принести ему немного хлеба. Тот торопился обратно на корабль, но велел Феликсу прийти на причал к шести часам.
Вечером новый знакомый принес Феликсу целую буханку черного хлеба и сказал ему, что он может каждый вечер приходить за хлебом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118