Будить их или нет? Я представил себе сердитую Лешкину физиономию и рассмеялся. Набрав в грудь побольше воздуха, я заорал во всю мочь:
— Вставайте, дьяволы! День пламенеет!
Володька вылетел из палатки, как чертик из табакерки.
— Что случилось?
— Ничего, Володечка, просто я хотел пожелать тебе доброго утра.
Володька аж задохнулся:
— Ну, Димка…
— Что-то Лешка не просыпается, — сказал я. — Пошли, вытащим его из берлоги?
Лешки в палатке не было. Мы удивленно посмотрели друг на друга.
— Куда его унесло?
— Может, прогуляться решил, с ним бывает? Ничего, скоро вернется.
Через час Лешка еще не вернулся. Мы наскоро позавтракали, потом я обнаружил, что у меня кончились сигареты, и полез за ними в палатку. Тогда-то я и обнаружил записку, прижатую «Спидолой»:
«Ребята! Я ухожу. Это неразумно, знаю. Но не могу иначе. Чудо происходит лишь один раз, а не то какое ж оно чудо? И нельзя пропустить его, чтобы потом не каяться всю жизнь. Это эгоистично — я иду для себя, а не для других. Но идти я должен.
Я взял твое ружье, Володя, кое-что из продуктов и почти все ваши сигареты — не серчайте.
И не думайте, что я собираюсь жертвовать собой, — уходя, всегда думаешь о возвращении. Я вернусь.
Постарайтесь понять и не осудить.
Ваш Лешка».
Впрочем, записку мы дочитали уже потом. А тогда, только переглянувшись, мы ринулись напролом, обдираясь о ветви елей и колючие кусты можжевельника И — с разгона проскочили между соснами, ограничивавшими «диво». «Диво», которого уже не было.
— Лекс! — заорал я, понимая, что это бессмысленно, что он не услышит, что его уже нет нигде в нашем мире. — Лекс! — Я ругался, что-то кричал, не помню уже что, но что-то бессмысленное и громкое, а в мыслях билось одно. «Что ты наделал, дурак, что ты наделал?!»
Володька тряс меня за плечо. Лицо у него было совершенно мертвое, глаза ввалились, губы вытянулись в ниточку.
— Это я, — сказал он механическим, странно спокойным и ровным голосом. — Это я должен был пойти, а не он. Он мое место занял. Я болтал, а он пошел. Понимаешь, это я должен был пойти…
* * *
Вот, собственно, и все.
К вечеру приехали на мотоцикле Толя с Наташей и привезли в коляске Трумина. Он нам поверил, но…
Началось следствие. Боюсь, следователь до сих пор пребывает в уверенности, что мы злодейски расправились с Лешкой, а потом для отвода глаз придумали всю историю с «дивом». И не судили нас только за полным отсутствием улик.
Была академическая комиссия Она работала долго; снимки, сделанные Володькой, всесторонне и внимательно изучались Но к единому мнению комиссия так и не пришла. Некоторые члены комиссии считали нас мистификаторами или, наоборот, жертвами мистификации; другие утверждали, что «диво» — галлюцинация, непонятным образом зафиксировавшаяся на пленке; третьи… Пожалуй, один лишь Бармин принял нас и нашу версию всерьез. Но тогда он был одинок в этом мнении. Почти одинок.
С тех пор прошло больше двадцати лет.
Иногда, когда я попадаю в Усть-Урт, я заезжаю на это место. Четыре года назад по предложению Бармина, уже академика, ученого с мировым именем, Нобелевского лауреата, там была поставлена автоматическая станция слежения и огорожена охранная зона. Я смотрю на сосны — теперь из них осталась лишь одна, вторую повалило ветром лет семь назад.
И уезжаю
Я знаю, ты не прав, Леша. Знал тогда, остаюсь уверен и теперь И все же…
И все же где-то в глубине души, там, на самом дне, шевелится странное чувство, похожее на зависть.
Иногда я вижу его во сне. Обросший, истощенный, бредет он, по щиколотку увязая в темном, рыхлом песке, раздвигая руками похожие на выгнутые стрекозьи крылья растения. И тогда мне кажется, что он должен, непременно, обязательно должен вернуться. Я чувствую это. Может, он уже, вот сейчас, только что вернулся? Или — сегодня? Завтра?
Ты должен вернуться, Лешка!
1 2 3 4
— Вставайте, дьяволы! День пламенеет!
Володька вылетел из палатки, как чертик из табакерки.
— Что случилось?
— Ничего, Володечка, просто я хотел пожелать тебе доброго утра.
Володька аж задохнулся:
— Ну, Димка…
— Что-то Лешка не просыпается, — сказал я. — Пошли, вытащим его из берлоги?
Лешки в палатке не было. Мы удивленно посмотрели друг на друга.
— Куда его унесло?
— Может, прогуляться решил, с ним бывает? Ничего, скоро вернется.
Через час Лешка еще не вернулся. Мы наскоро позавтракали, потом я обнаружил, что у меня кончились сигареты, и полез за ними в палатку. Тогда-то я и обнаружил записку, прижатую «Спидолой»:
«Ребята! Я ухожу. Это неразумно, знаю. Но не могу иначе. Чудо происходит лишь один раз, а не то какое ж оно чудо? И нельзя пропустить его, чтобы потом не каяться всю жизнь. Это эгоистично — я иду для себя, а не для других. Но идти я должен.
Я взял твое ружье, Володя, кое-что из продуктов и почти все ваши сигареты — не серчайте.
И не думайте, что я собираюсь жертвовать собой, — уходя, всегда думаешь о возвращении. Я вернусь.
Постарайтесь понять и не осудить.
Ваш Лешка».
Впрочем, записку мы дочитали уже потом. А тогда, только переглянувшись, мы ринулись напролом, обдираясь о ветви елей и колючие кусты можжевельника И — с разгона проскочили между соснами, ограничивавшими «диво». «Диво», которого уже не было.
— Лекс! — заорал я, понимая, что это бессмысленно, что он не услышит, что его уже нет нигде в нашем мире. — Лекс! — Я ругался, что-то кричал, не помню уже что, но что-то бессмысленное и громкое, а в мыслях билось одно. «Что ты наделал, дурак, что ты наделал?!»
Володька тряс меня за плечо. Лицо у него было совершенно мертвое, глаза ввалились, губы вытянулись в ниточку.
— Это я, — сказал он механическим, странно спокойным и ровным голосом. — Это я должен был пойти, а не он. Он мое место занял. Я болтал, а он пошел. Понимаешь, это я должен был пойти…
* * *
Вот, собственно, и все.
К вечеру приехали на мотоцикле Толя с Наташей и привезли в коляске Трумина. Он нам поверил, но…
Началось следствие. Боюсь, следователь до сих пор пребывает в уверенности, что мы злодейски расправились с Лешкой, а потом для отвода глаз придумали всю историю с «дивом». И не судили нас только за полным отсутствием улик.
Была академическая комиссия Она работала долго; снимки, сделанные Володькой, всесторонне и внимательно изучались Но к единому мнению комиссия так и не пришла. Некоторые члены комиссии считали нас мистификаторами или, наоборот, жертвами мистификации; другие утверждали, что «диво» — галлюцинация, непонятным образом зафиксировавшаяся на пленке; третьи… Пожалуй, один лишь Бармин принял нас и нашу версию всерьез. Но тогда он был одинок в этом мнении. Почти одинок.
С тех пор прошло больше двадцати лет.
Иногда, когда я попадаю в Усть-Урт, я заезжаю на это место. Четыре года назад по предложению Бармина, уже академика, ученого с мировым именем, Нобелевского лауреата, там была поставлена автоматическая станция слежения и огорожена охранная зона. Я смотрю на сосны — теперь из них осталась лишь одна, вторую повалило ветром лет семь назад.
И уезжаю
Я знаю, ты не прав, Леша. Знал тогда, остаюсь уверен и теперь И все же…
И все же где-то в глубине души, там, на самом дне, шевелится странное чувство, похожее на зависть.
Иногда я вижу его во сне. Обросший, истощенный, бредет он, по щиколотку увязая в темном, рыхлом песке, раздвигая руками похожие на выгнутые стрекозьи крылья растения. И тогда мне кажется, что он должен, непременно, обязательно должен вернуться. Я чувствую это. Может, он уже, вот сейчас, только что вернулся? Или — сегодня? Завтра?
Ты должен вернуться, Лешка!
1 2 3 4