Приговор, в котором преступление Астрида было расценено как» убийство из ревности «, превратил герцога из идеалиста и романтика в циника. В его сердце не осталось места другим чувствам, кроме горечи и ненависти.
Он повернулся спиной к Сирилле и устремил свой невидящий взор вдаль.
— Я не буду рассказывать тебе, как я жил в Париже все эти девять лет, — проговорил он. — Ты просто не поймешь меня, к тому же — Бог свидетель — я не хотел бы, чтобы ты старалась что-либо понять.
Он помолчал.
— Но я хочу, чтобы ты уяснила себе, что я был далек от той благородной деятельности, которую ты мне приписываешь. Как раз наоборот, я совершил множество самых невообразимых преступлений против моральных устоев общества. Мне было больно, поэтому я хотел причинять боль другим.
Его губы сжались. — Все женщины, с которыми я встречался в эти годы, — сказал он, — через какое-то время превратились для меня в средство возмездия. Я ненавидел их и в то же время использовал в своих целях, стремясь отомстить за себя Зиване. Я получал несказанное удовлетворение, если разбивал им жизнь или бросал их, оставляя в слезах и горе. Из-за того что мне была нанесена страшная рана, — во всяком случае, я именно так объяснял себе причину своих поступков, — я желал причинить им как можно больше страданий!
Его голос гораздо яснее его слов дал понять Сирилле, какой болью отзывались в его душе воспоминания.
— Мое поведение навлекло позор на мое имя и на славную историю моей семьи, — продолжал герцог. — Окружающие пытались образумить меня, ноя только смеялся над ними. — Глубоко вздохнув, он добавил:
— Никто не решился сказать тебе правду, Сирилла, о том, что я превратился в олицетворение низости и разврата — в распутника, в человека, который втоптал в грязь свое достойное имя.
В его словах было столько самоосуждения, что у Сириллы навернулись на глаза слезы.
По всей видимости, он не ждал от нее ответа и, помолчав немного, проговорил:
— Когда моя мать попросила меня жениться, дабы произвести на свет наследника, который продолжил бы наш род, я сказал ей, что не собираюсь искать себе невесту. Я намеревался после свадьбы остаться в замке на одну ночь, а потом сразу же вернуться в то общество подонков, которого мне на время пришлось бы лишиться.
Внезапно Сирилла обрела способность говорить.
— Тогда… почему… вы так… не сделали?
— Потому что я увидел в тебе то, что, как мне представлялось, уже не существовало в этом мире, — ответил он. — Потому что ты верила в меня, потому что ты смогла вернуть мне умение мечтать, которое казалось мне навсегда утерянным. Мечтать о женщине, способной своей невинностью и чистотой возродить мужчину как духовно, так и физически.
— А потом?.. — спросила Сирилла.
— Я полюбил тебя! — воскликнул герцог. — Знай, что я сопротивлялся этому чувству! Я сопротивлялся всему, что ты собой олицетворяла, что было тебе дорого. Но когда я увидел, как ты борешься с Астридом, когда я нес тебя на руках, решив, будто ты умерла, я понял, что мое сердце отдано тебе полностью и бесповоротно, что я люблю тебя так, как не любил никогда в жизни!
Он вновь заговорил, но теперь его голос звучал глубже:
— Я понял, что то чувство, которое я испытывал к Зиване, было самой обычной влюбленностью, столь характерной для не знающих жизни и не имеющих представления об истинных ценностях юношей. К тебе, Сирилла, я отношусь совершенно иначе. Моя любовь — зрелая, я люблю тебя и сердцем, и разумом, и душой — хотя существование последней вызывает у меня сомнения.
Он взмахнул рукой.
— Ты стала для меня самым главным в жизни. Ты воплощаешь в себе все самое совершенное. Но в то же время я сознаю, что не достоин тебя.
Возглас, который издала Сирилла, не остановил его.
— Я не уверен, что для» раскаявшегося грешника» вроде меня, отягченного грузом своего непозволительного поведения в течение последних лет, существует дорога назад. — Его слова преисполнились страстности. — Ты нужна мне, Сирилла, я хочу, чтобы ты была моей женой, — женой в истинном понимании этого слова. Но что я могу дать тебе взамен? Ведь я вовсе не тот рыцарь, которого ты видела во мне. Герой существовал только в твоем воображении!
Помолчав, герцог цинично добавил:
— Прекрасно представляя, в какое испорченное создание я превратился, я не могу с уверенностью утверждать, что моя любовь к тебе чиста.
Вобрав в себя побольше воздуха, он с вызовом произнес:
— Итак, тебе решать. Если ты согласна принять меня таким, каков я есть, я клянусь, что постараюсь стать тем, кем ты хочешь меня видеть. Я не собираюсь лгать тебе, потому что я не желаю, чтобы ты строила какие-то иллюзии в отношении меня! Но я не буду тебя осуждать, если ты поступишь так, как и следует поступать в подобных ситуациях: просто отвернешься от меня как от человека, преступившего все границы дозволенного, как от человека, с которым у тебя не может быть ничего общего. Выбор за тобой.
Отзвуки его голоса замерли, и наступила тишина.
Однако витавшее в воздухе напряжение почти лишило Сириллу способности дышать. Да и герцог, казалось, замер в ожидании ее ответа. Внезапно она поднялась и подбежала к нему.
Он не повернулся к ней, продолжая смотреть в окно.
— Скажите мне… — донесся до него ее дрожащий голос, — почему… после свадьбы… когда я рассказала вам… о своих… чувствах…. вы не сделали меня своей… женой, как… намеревались?
— Я так и собирался поступить, — ответил герцог, — но в первую ночь я был настолько ошарашен твоими словами, что просто не нашелся, как ответить тебе. А на следующую ночь, когда зашел в твою комнату, я увидел, как ты стояла и молилась, и понял, что не способен испортить или причинить боль такому чистому и совершенному созданию.
Он услышал, как Сирилла с облегчением вздохнула:
— Но ведь рыцарь, в которого я… верила, именно так… и поступил бы… Вы сказали, что вы… изменились, что… ваше чувство ко мне… отличается от того, что вы испытывали раньше… и со мной произошло то же самое.
Герцог, внимательно прислушивавшийся к ее словам, ничего не сказал, и через несколько мгновений Сирилла мягко проговорила:
— Теперь я люблю в тебе не своего «монсеньера», не человека, посвятившего себя служению идеалу, а мужчину! Я люблю тебя, Аристид, и я жажду стать твоей — , женой — настоящей женой… если ты все еще хочешь видеть меня в этом качестве.
Герцог отвернулся от окна.
— Хочу ли я? — переспросил он. — Бог свидетель, как сильно я желаю этого! Но ты подумала над моими словами, Сирилла?
— А зачем? — ответила она. — Для меня ты всегда был воплощением… всего самого благородного и возвышенного. То, что произошло — , в прошлом, не касается… меня. Я хочу стать частью тебя… я думаю о будущем, и, если твоя… любовь так же сильна, как моя, мы… будем счастливы… вместе… здесь… в Савинь.
Она заметила, как засверкали глаза герцога, и, хотя он не сделал попытки дотронуться до нее, она почувствовала, что он как бы приблизился к ней.
— Ты понимаешь, что говоришь? — спросил он. — Я люблю тебя, Сирилла, я люблю тебя так, как — клянусь тебе — не любил никогда в жизни! Но тебе придется помочь мне вновь обрести те идеалы, в которые ты так свято веришь и которые давным-давно были основой и моей жизни. — В его голосе послышалось страдание. — Я потерял их и боюсь, что без них я не смогу сделать тебя счастливой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36