Важно, чтобы ты, как только получишь это письмо, немедленно прибыл домой.
Я понимаю, тебя крайне огорчит, что Реймонд три дня назад упал с лошади во время скачки и, как я только что узнала, умер сегодня утром от полученных травм.
Это случилось, насколько мне известно, во время полуночной бешеной гонки с препятствиями, в которой он принял участие, будучи в гостях у друга; я думаю, все участники соревнования перед тем основательно пообедали и, вероятно, слишком много выпили.
Теперь бедный Реймонд мертв, и доктор Грегори, который пришел сообщить мне это, также принес скорбную весть, что у твоего дяди Артура был сердечный приступ.
Он уже несколько месяцев чувствовал себя неважно по причине избыточного веса.
В довершение ко всему несчастный случай с Реймондом его и вовсе подкосил.
Он в коме, хотя все еще жив, и доктор Грегори со всей откровенностью сказал, что у него мало шансов на выздоровление.
Поэтому ты понимаешь, дорогой Уоррен, какая возникла необходимость в твоем присутствии здесь, и мне остается лишь возносить молитвы, чтобы ты получил это письмо как можно скорее. Пожалуйста, извести меня телеграммой по его получении.
Мне очень жаль, что твое возвращение домой будет омрачено такими печальными новостями и чувством утраты, которое нам обоим предстоит испытать.
В то же время я знаю, ты с честью примешь на себя переходящие к тебе обязанности и будешь исполнять их добросовестно, с достоинством и сострадательностью, что было столь характерно для твоего отца.
Бог да благословит тебя, мой милый сын, я с нетерпением жду вести от тебя.
Твоя преданная и любящая мать,
Элизабет Вуд.
Если письмо Магнолии повергло его в шок, то от письма матери у него перехватило дыхание.
Невозможно было поверить, что кузен Реймонд, такой молодой и жизнерадостный, умер, а дядя скорее всего не выживет.
Он понимал, что вследствие этого вся его жизнь изменится, но в то же время отказывался верить сообщению матери.
Даже в самых смелых мечтах он никогда не видел себя маркизом Баквудом.
Точно так же Уоррен знал, что его отцу не Приходило в голову, будто он может стать наследником своего брата.
Лорд Джон не питал честолюбивых надежд такого рода, и вообще в его душе не было места даже для унции зависти.
«Никто не может быть лучшим главой рода, чем Артур», — часто говаривал он.
Когда он заболел и перенес очень серьезную операцию, зная, что после нее ему не суждено оправиться, он сказал сыну: «Заботься о матери и помогай Артуру, чем только можешь. Я знаю, он рассчитывает на тебя».
«Да, конечно, папа».
Отец ответил ему слабой улыбкой.
«Ты хороший сын, Уоррен, — произнес он, совершенно обессиленный. — Я всегда очень гордился тобой!»
В данную минуту Уоррен невольно пожалел, что отец теперь не может занять место своего брата.
Потом он поймал себя на мысли, что прикидывает, кто бы мог помочь ему нести обязанности главы рода.
Он хорошо понимал, что многие Вуды станут обращаться к нему за помощью и советом в надежде, что он окажется достойным блюстителем родового имени.
На какой-то миг внезапно возложенный на него долг показался ему слишком непомерным.
Он будет ответствен не только за огромные имения во многих местностях Англии, но и за сиротские приюты, богадельни, школы, а также за благотворительные организации, одни лишь наименования которых занимают три страницы форматом шестнадцать на тринадцать дюймов.
Существовали также наследственные обязанности, которые маркиз Баквуд должен был исполнять при дворе.
Уоррен знал, что королева Виктория хорошо относилась к дяде и часто вызывала его в Виндзорский дворец, чтобы посоветоваться с ним.
Подумав о королеве, Уоррен чуть ли не вытянулся по стойке «смирно».
Он не только почитал ее величество, но и пылко восхищался ею, сознавая, в какой мере территориальное расширение, процветание и престиж Британской империи обусловлены ее пребыванием на троне, а также умением королевы воодушевлять своих подданных.
Потом он вспомнил, как настоятельно необходимо матери его присутствие, снова посмотрел на письмо и обнаружил, что оно написано три дня назад.
«Первое, что я обязан сделать завтра утром, — это уехать в Англию», — заключил он, решив узнать у консьержа время отправления с Северного вокзала поездов, согласованное с пароходным расписанием.
Одновременно он собирался попросить телеграфный бланк, дабы предотвратить волнения матери сообщением о своем отъезде.
Отодвинув в сторону прочие письма, он заметил на конверте матери дату, проставленную служащим отеля, благодаря чему установил, что оно пришло вчера, через два дня после того, как было написано.
На конверте стояло совершенно четкое «27 июня» с цифрой «семь», перечеркнутой поперек на иностранный лад.
Вот тогда-то Уоррену и пришла в голову некая идея, и он поднял с пола конверт Магнолии, валявшийся у него под ногами.
На нем тоже была надпись, сделанная служащим отеля: «27 июня»..
Несколько секунд он таращился на конверт, озадаченный увиденным.
Потом сверился с письмом Магнолии, на котором была тоже совершенно четкая дата; «20 октября 1893».
Он все понял, и язвительная усмешка тронула губы, придав его лицу дьявольское выражение.
Да, именно этого и следовало ожидать от Магнолии — сразу после смерти Реймонда она должна была принять меры к тому, чтобы не упустить Уоррена.
Мысль о подобном цинизме возбудила в нем жажду убийства.
Он швырнул конверт на пол и застыл у окна, глядя на улицу невидящими глазами.
Последние лучи солнца, догоравшие на парижских крышах, привносили в красоту города какой-то особенный шарм.
Но Уоррен видел перед собой только холодно красивое лицо Магнолии, замышляющей сатанинский план: всеми правдами и не правдами стать маркизой Баквуд.
Ему хотелось уничтожить ее.
И это женщина, которую он когда-то любил!
Как могла она вообразить, что он попадется та эту удочку?
Последние остатки чувства, еще теплившиеся в нем, в один миг исчезли из его сердца.
Теперь он знал, даже если она опустится перед ним на колени, чтобы с мольбою глядеть на него снизу вверх своими темными влажными глазами, его единственным желанием будет ударить ее.
Он словно воочию видел, какой работой занят был ее изобретательный ум, когда она уразумела, что, потеряв Реймонда, должна любой ценой заполучить Уоррена обратно.
Поэтому она состряпала на первый взгляд весьма тонкий план: послать ему письмо, якобы написанное почти сразу после его отъезда за границу.
Если б администрация отеля не придавала такого значения пунктуальной отметке дат на прибывающей почте, он бы никогда не догадался, что послание лживо.
Чтобы проверить, нет ли здесь какой-нибудь ошибки, Уоррен просмотрел и все другие письма — на каждом из них стояла дата получения, написанная рукой консьержа.
По правде говоря, сам он не давал указаний относительно своей почты секретарю Уайт-Клуба, но знал, что Эдвард распорядился пересылать письма в Париж; вероятно, он сделал такое же заявление по поводу писем своего друга.
Единственным человеком, которому он дал свой адрес, была его мать, и Уоррен недоумевал, как Магнолия могла добыть у нее эту информацию, не возбудив подозрений.
Потом его посетила еще одна идея, и, просмотрев всю пачку писем, теперь уже разбросанную по полу, он нашел то, которое рассчитывал обнаружить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32