Видно, мысли о невинности и девственности, сразу возникающие при взгляде на Марину и Афродиту, воздушная легкость их фигур делали их такими похожими.
Когда в детстве он подолгу рассматривал статую Афродиты, то представлял себе лицо богини с серыми глазами, маленьким прямым носом и нежно изогнутыми губами — не чувственными, но чуткими.
— Богиня любви! — громко сказал Уинстон. Потом вдруг резко повернулся и стал быстро спускаться по ступенькам к дому.
Он зашел в гостиную, надеясь, что Марина, услышав, что гости уехали, спустилась вниз. Но комната была пуста.
Тогда, чтобы убедиться, что с ней все в порядке и она уже в постели, он подошел к ее комнате.
Марина ответила ему неверным дрожащим голосом — наверное, она уже засыпала, и он разбудил ее.
Когда он шел к себе, в голове его вертелась мысль, мучившая его весь день: что же это за тайна, которую Марина может доверить одному только Элвину?
Марина проснулась очень рано. Она чувствовала, что вчера зря потратила так много драгоценного времени — слишком рано легла спать и долго проплакала.
Она раздвинула занавески — рассвет только-только забрезжил. И Марина решила обязательно взобраться на гору к храму и полюбоваться оттуда восходом солнца, возможно, в последний раз.
Завтра она должна умереть, но ей не известно, когда это случится — рано утром или поздно вечером, и она не может сегодня терять ни минуты.
Она посмотрела на себя в зеркало — нужно смыть следы слез, пролитых прошлой ночью, чтобы Уинстон ничего не заметил.
В утреннем свете она вынуждена была признать, что чувствует себя такой несчастной оттого, что увидела, как Уинстон целует эту итальянку. Как же это будет унизительно, если он вдруг догадается, что ее так расстроило!
А ведь он такой проницательный — гораздо более проницательный, чем те немногие мужчины, которых она знала!
Часто в разговорах он уже знал наперед, что она хотела сказать, а если она не могла подобрать нужных слов для своих мыслей или чувств, он с легкостью делал это вместо нее. И он всегда правильно понимал все ее намерения.
Закончив одеваться, она почти физически ощутила острое желание снова его видеть. Ей ведь осталось так мало времени быть с ним вместе! Только сегодня и, может быть, немного завтра. А потом ее уже не будет, а он снова уедет в Америку и никогда о ней не вспомнит…
Из-за своих ночных слез Марина выглядела немного бледной, а под глазами залегли тени, поэтому она надела самое яркое из своих летних платьев, купленное у Питера Робинсона.
Оно было из муслина в тонкую белую и розовую полоску, отделанное вокруг шеи и по плечам белой ажурной вышивкой, и такая же вышивка украшала оборки на юбке.
В нем она казалась совсем юной — словно вот-вот готовая расцвести роза. Но у Марины не было времени рассматривать себя в зеркале.
Она зачесала назад волосы, открыв лоб, как на модных рисунках Чарльза Гибсона. Потом осторожно открыла дверь спальни и на цыпочках спустилась по лестнице, чтобы не разбудить Уинстона, если он еще спит.
Она вышла из дома и поднялась по ступенькам к храму.
Рассвет уже вступил п свой права, и Афродита, ночью поразившая Уинстона мерцающей лунной красотой, сейчас сияла теплыми, почти телесными красками в косых лучах восходящего солнца.
Марина, опершись о балюстраду, следила, как море медленно превращается из серого в изумрудное, а небо — из бледно-голубого в малиновое.
От восторга у девушки перехватило дыхание, и на миг ей показалось, что у нее выросли крылья и она сейчас полетит навстречу богу солнца, как только он появится над горизонтом.
Ей пришли в голову последние строки стихотворения Пиндара:
Тени мы, но как только сиянье Вниз прольется из божьих перст. Благодать к нам снисходит с небес, И блаженно жизни сознанье.
«Сиянье… из божьих перст!» — повторила Марина и ей захотелось протянуть к нему руки и почувствовать, как оно объемлет ее, будто Аполлон заключает ее в свои объятия.
Аполлон или Уинстон?
Вопрос возник неожиданно, но она сразу поняла, что разделить их невозможно. Они были для нее одно целое, и она хотела их близости…
Марина почти закончила завтрак, когда Уинстон присоединился к ней.
— Доброе утро, — приветствовал он ее улыбаясь. — Слуги сказали мне, что вы встали очень рано. Мне даже стыдно стало за свою лень!
— Вы хорошо спали?
— Вообще-то у меня есть оправдание — я читал допоздна, — ответил он. — Я нашел тут одну книгу — думаю, она вас тоже заинтересует. Если захотите, я расскажу вам о ней, когда мы приедем на Искью.
— Мы будем там обедать?
— Да, так по крайней мере я планировал, — ответил Уинстон, — но я подумал, раз мы с вами поднялись так рано, то пойдем, наверное, не вдоль берега, а возьмем курс прямо в открытое море через залив. Вы ведь хотели узнать, какую скорость может развивать моя лодка? И я тоже хочу это проверить.
— Ой, как это интересно! — воскликнула Марина. Уинстон обратился к слуге:
— Вы не видели, механик был сегодня на моторной лодке?
— Да, синьор, он сейчас как раз там.
— Отлично! — воскликнул довольный Уинстон. — Я хочу поговорить с ним. — С этими словами он поднялся из-за стола и сказал Марине: — Приходите на причал, когда будете готовы. Но не торопитесь особенно — мне нужно еще поговорить кое о чем с механиком.
Марина пошла за шляпой в спальню, раздумывая, брать ли ей с собой плащ. Но решила, что если уже утром тепло, то днем наверняка будет жарко.
Она надела большую соломенную шляпу, на которой вместо зеленой вчерашней красовалась ярко-розовая лента — в тон платью.
«Наверное, ветер сорвет ее, если мы поедем очень быстро, — резонно подумала она, — но я сниму ее потом, когда спущусь к причалу».
Марина знала, что шляпа ей к лицу, и, когда вчера они ходили по Помпеям, она поймала восхищенный взгляд Уинстона, устремленный на нее.
Но сейчас с упавшим сердцем подумала, что едва ли он станет ею восхищаться сегодня — ведь она блондинка, а та, кого он целовал вчера вечером, — брюнетка.
«Всем известно, блондинам всегда нравятся брюнетки», — уныло размышляла она, но усилием воли заставила себя встряхнуться.
Да, это так, но она по крайней мере проведет с ним вместе целый день, а уж после ей будет совсем не важно, с кем он и кого целует.
Не желая терять ни минуты времени, она быстро спустилась по лестнице и выбежала в сад.
Пчелы уже вовсю жужжали над цветами, и бабочки, казалось, еще более яркие, чем вчера, резвились в воздухе, когда она по крутым ступенькам стала спускаться в бухту.
Она видела внизу Уинстона, разговаривающего с механиком, и моторную лодку, сверкающую на воде ослепительным белым пятном.
Марина подошла к ним, и Уинстон с улыбкой повернулся ей навстречу.
— Все готово, — сказал он, — и теперь посмотрим, какие рекорды мы сможем побить!
— А что, мы действительно можем побить рекорд?
— Попробуем, — ответил Уинстон. — В то же время, если мы вернемся и просто скажем, что прошли сто миль в час, нам никто не поверит!
— Я уверена — это просто невозможно! — улыбнулась Марина.
Они медленно вышли из маленькой гавани, и Уинстон направил лодку в открытое море.
Он стоял у штурвала, а Марина — рядом, ухватившись руками за деревянную стойку прямо перед собой.
Когда они удалились от берега, она сняла шляпу и, нагнувшись, бросила ее в каюту позади себя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39