«Мама была француженка, но она родом из Нормандии, – думала Линетта. – К тому же она всю жизнь прожила в Англии».
И в то же время все это было так странно, так непонятно!
Как жаль, что никто не может объяснить ей, сказать, как она должна вести себя в этой причудливой, ни на что не похожей жизни, о существовании которой она раньше даже не догадывалась.
Девушка подумала о тех платьях, которые уже висели у нее в шкафу, и о других, которые заказала для нее Бланш, о прелестном шелковом белье, об атласных туфельках, о дорогих перчатках и сумочках. Все эти вещи стоили, наверное, целое состояние, а она получила бесплатно потому лишь, что Бланш была к ней добра, а мистер Бишоффсхайм щедр. И все же душу Линетты терзало беспокойство.
Не следовало ей принимать такой роскошный подарок от постороннего человека, но, с другой стороны, что ей еще оставалось делать?
Разобраться во всем этом было непросто, а ее усталый мозг отказывался помогать ей.
Ах, если бы она могла посоветоваться с маркизом Дарльстоном, он бы сказал ей, что ей делать, объяснил, что хорошо и что дурно.
Вспомнив о маркизе, о том, как он улыбался ей у себя в каюте и как нашел для нее купе в поезде, Линетта загрустила.
С ним она чувствовала себя в полной безопасности. А разве можно было забыть его красивое лицо, рослую широкоплечую фигуру, силу и грацию его движений?
Ни один мужчина из присутствовавших за ужином не может сравниться с ним. Даже в дорожном костюме он оставался изящным и элегантным, подумала Линетта. Увидит ли она его когда-нибудь снова и вспомнит ли он ее?
Театр, ужин, даже ее новые туалеты – все было забыто, и, мечтая о маркизе, девушка заснула.
* * *
Опасения Линетты были напрасными: маркиз вспоминал ее.
Когда поезд прибыл на Северный вокзал, он послал своего камердинера помочь девушке с вещами, а заодно и узнать, встретили ли ее друзья.
Вернувшись, камердинер доложил, что молодую леди он не застал; к его приходу вагон был уже пуст.
«Вероятно, друзья поспешили увезти ее», – решил маркиз и постарался выбросить из головы случайное знакомство, но ему это не удавалось.
Несколько раз в течение дня он вспоминал юную девушку и страх в ее глазах, когда она появилась у него в каюте.
«Она не должна была путешествовать одна», – твердил себе он.
В Линетте было что-то трогательно-беззащитное, свежее и неискушенное, что так редко встречалось в женщинах его круга. Покидая вокзал и все еще думая о девушке, маркиз Дарльстон понадеялся, что Париж не испортит ее слишком быстро.
* * *
Перед отъездом маркиза Дарльстона из Англии премьер-министр Гладстон пригласил его к себе на Даунинг-стрит.
Это приглашение не удивило маркиза, поскольку до того, как он унаследовал титул, он состоял на дипломатической службе, и несколько раз его глубокие знания политической обстановки в европейских странах приносили пользу правительству.
Гладстон сформировал свой кабинет в прошлом году, когда на всеобщих выборах либералы победили с большим перевесом.
В свои шестьдесят лет он был высок и прям, с властным, резко очерченным профилем, твердым ртом с тонкими губами и сильно выступающим вперед подбородком. Он обладал феноменальной энергией и мог работать по шестнадцать часов в день.
Блестящий оратор, он с одинаковой легкостью мог увлечь за собой и малочисленное собрание избирателей, и всю палату общин.
Его основными качествами были страстная религиозность и справедливость. По натуре он был чрезвычайно скромен и приписывал все свои выдающиеся успехи Божественному промыслу. Маркиз восхищался его целеустремленностью и искренностью.
– Я слышал, вы собираетесь во Францию, Дарльстон, – сказал Гладстон после обмена приветствиями.
– Да, господин премьер-министр.
– Я хочу, чтобы вы кое-что для меня сделали, – сказал Гладстон напрямик.
– С удовольствием!
– Вы знаете Париж, и вы, насколько я понимаю, дружны с императором.
Маркиз внимательно слушал.
– У меня такое чувство, – продолжал премьер-министр, – что во Франции назревает кризис.
– Вы полагаете, они снова могут начать воевать? – осторожно осведомился маркиз.
– Вот именно, – согласился премьер-министр. – После сражения при Садове, когда Пруссия одержала верх над Австрией, в Европе изменился баланс власти. Франция сейчас вполне отдает себе отчет, каким вызовом является для нее могущество Пруссии.
– Я слышал, – заметил маркиз, – что французские газеты начали подогревать воинственные настроения. Французскому правительству будет трудно сидеть сложа руки, наблюдая за тем, как Пруссия объединяет Германию.
– То же говорит мне наш посол, – сказал Гладстон. – Но не забывайте, что императору шестьдесят один год и у него плохо со здоровьем. Может ли он действительно желать войны?
– Не император, – спокойно возразил маркиз, – но императрица!
– Вот я и хочу, чтобы вы выяснили это наверняка, – перешел к главному Гладстон. – Мне говорят, что императора подталкивает не только супруга, но и министр иностранных дел, герцог де Граммон. В общем, я хочу знать всю подоплеку, а информацию в полном объеме можете добыть только вы.
– Я сделаю все, что в моих силах, господин премьер-министр.
– Всю корреспонденцию отправляйте дипломатической почтой, – распорядился Гладстон и добавил менее официальным тоном: – Я очень признателен вам, Дарльстон, за вашу готовность помочь.
Перед тем как отпустить маркиза, премьер-министр передал ему конфиденциальные сведения о некоторых ключевых фигурах во французском правительстве и в непосредственном окружении императора.
Многое из услышанного маркизу было известно, о некоторых личностях он даже знал гораздо больше, чем дипломаты среднего ранга, так прилежно составлявшие отчеты для министерства иностранных дел.
Хотя премьер-министр считал его другом императора, маркиз в действительности был ближе к принцу Наполеону, самому одаренному и влиятельному из высших лиц Второй империи.
Политические убеждения принца, члена императорской семьи и сенатора, всегда отличались противоречиями, как и его публичные выступления, и очень осложняли жизнь его высочайшему кузену.
Маршал Канробер отстранил его от командования наступлением в битве под Севастополем. Раздосадованный этим, принц Наполеон покинул Крым и вернулся в Париж.
Его обвинили в трусости, и детское прозвище «Плон-плон» сменило «Трус-трус». Но эти обвинения мало его огорчили. Нисколько не изменилось и его отношение к правящим особам: откровенная неприязнь к императрице и независимость по отношению к императору.
Но его личная жизнь стала еще более распутной. Невозможно было сосчитать его любовниц, которых он цинично выставлял напоказ всему Парижу.
Его супруга, добродетельная, унылая и крайне религиозная принцесса Матильда, родившая ему трех детей, отличалась бесконечной щедростью и всепрощением.
«Это самая святая женщина, какую я когда-либо встречал, – сказал кто-то о ней маркизу, – но принц остается самим собой, тем, кем он предпочитает быть, – холостяком. Каждое утро у него в апартаментах новая юбка».
Именно благодаря своим дружеским отношениям с принцем Наполеоном маркиз еще в свой первый приезд в Париж попал в так называемый demi-monde – «полусвет», создавший Второй империи репутацию «Золотого века куртизанок».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33