Черты ее лица были почти классическими. Волосы не светлые, а особого оттенка, напомнившего ему пастель Микеланджело. Огромные глаза, обрамленные темными ресницами. Цвет этих глаз был, видимо, серым, но от испуга они приобрели фиалковый оттенок.
Она не шелохнулась, ничего не сказала, а только сидела очень прямо и смотрела на него.
Наступило молчание, которое, наконец, нарушил герцог:
– В подобных необычных, обстоятельствах и мне и вам трудно найти слова. Как знакомятся те, кто уже вступил в брак, но никогда прежде друг друга не видел?
Он пытался сохранить в этой унизительной ситуации хотя бы какую-то видимость достоинства.
– Я… очень… сожалею, – тихим голосом сказала Сефайна.
– Вы как будто просите извинения, но сожалеть вы можете только о своей судьбе, – ответил герцог. – Полагаю, то, что сейчас произошло, приводит вас в такой же ужас, как и меня.
– Как вы… могли… допустить… это? – спросила Сефайна.
– Допустить?! – воскликнул герцог, но, словно спохватившись, что тон его был слишком резким, мягко добавил: – Меня шантажом принудили дать согласие на требование вашей мачехи.
– Но… что… мы… можем… сделать? – сказала Сефайна еле слышно.
Герцог подумал, что она просто героически держит себя в руках, подавляя свой страх.
Он прошелся по комнате и снова, прежде чем ответить, встал перед камином.
– Откровенно говоря, сделать мы ничего не можем. Нам остается только смириться с положением вещей и попытаться, насколько это в человеческих силах, что-то наладить.
– Вы… хотите сказать, что… я должна оставаться… вашей женой?
– Мы обвенчаны, – ответил герцог, – и бессильны это изменить.
Сефайна прерывисто вздохнула.
– Маменька сказала мне, что… вам нужны… мои деньги. Но, может быть, она… не объяснила… вам, что… у меня… почти ничего нет, пока папа жив.
– Она мне сказала, – ответил герцог, – что у вас есть тридцать тысяч фунтов.
Ему стало очень неловко, что они обсуждают денежные дела сразу же после брачной церемонии. Но раз уж она коснулась этого предмета, то, конечно, имеет смысл узнать реальное положение дел.
– Мама оставила мне… тридцать тысяч… в своем завещании, но я получаю… только проценты… пока мне не исполнится двадцать пять лет.
Герцог недоуменно посмотрел на нее, но затем понял, что Изабель и тут его обманула, убеждая, что тридцати тысяч хватит на уплату самых неотложных его долгов. Что же, ему следовало предвидеть; она будет лгать, чтобы добиться своего.
И, значит, он остался в том же отчаянном положении, в каком находился вот уже два года. Словно прочитав его мысли, Сефайна сказала:
– Я… очень… сожалею. Пожалуй… лучше всего… сделать то, о чем я говорила с маменькой.
– Но что? – спросил герцог.
– Я хотела… вернуться… назад… во Флоренцию и… стать монахиней.
– И что ответила, ваша мачеха? – осведомился герцог.
– Она сказала, что… когда папа… узнает… он не… позволит, и мне… пришлось… выйти за вас.
– А вы сказали ей, что не хотите выходить за незнакомого человека?
Сефайна не ответила, и он добавил:
– Может быть, вы подумали, что стать герцогиней не так уж плохо.
В его голосе слышался сарказм, и Сефайна ответила:
– Разумеется, я не хотела… выходить за вас! Мне кажется… это очень дурно… быть мужем и женой… если мы… ненавидим… друг друга!
Она горько вздохнула и продолжала:
– Я хотела… так хотела… сказать «ни за что», но маменька… пригрозила мне… если я ослушаюсь, и… это было… ужасно.
– Но чем она пригрозила? – спросил герцог.
Ему показалось, что Сефайна решила не отвечать, но она сказала:
– Она обещала… если я откажусь… во время обряда… приказать слугам… держать меня, пока я… не дам… согласия. А если бы я… не согласилась… поехать сюда, она бы… отвезла меня в… приют для умалишенных… и объявила бы… сумасшедшей.
– Будь она проклята! – вскричал герцог. – Как она могла придумать такой дьявольский план? И мы вынуждены были уступить!
– Я… боялась, – добавила Сефайна, – что, если она… поместит меня в приют, никто не будет знать, где я и мне придется остаться там… до самой смерти!
Герцог прижал руку ко лбу.
– Мы оба попали в западню, – сказал он. – И можно только надеяться, что для вашей мачехи придет день расплаты.
Он отвернулся, глядя в окно на запущенный сад, и в комнате воцарилось молчание.
Герцог, как и Сефайна, старался овладеть собой. Он думал, что только такая безнравственная женщина, как. Изабель, могла пригрозить беззащитной девушке, что объявит ее сумасшедшей. И, вероятно, ей, как опекунше падчерицы, было бы не трудно это устроить. А такое ужасное испытание действительно могло ввергнуть юное неопытное существо в безумие.
«Она настоящее воплощение зла!» – подумал герцог.
Мысль о том, что он не устоял перед ее бешеной чувственностью, вызвала у него жгучий стыд. Теперь чувственность эта казалась ему болезненно-ненормальной.
– Может быть… мне лучше… возвратиться назад… во Флоренцию? – спросила Сефайна.
Герцога поразило сочувствие в ее голосе, и он вернулся к камину.
– Конечно, нет! – ответил он. – Во-первых, мне кажется, вы вовсе не хотите удалиться от мира. Несомненно, положение, в котором вы оказались, вас смущает и тревожит, но, возможно, мы со временем сумеем что-нибудь сделать.
– Вы… подразумеваете… что хотите… восстановить свой дом… сделать его… таким красивым, как он… наверное… был прежде?
– Конечно, я этого хочу! – ответил герцог почти грубо. – Но шансов на это у меня не больше, чем снять с неба луну или найти горшок с золотом у подножия радуги.
– Боюсь, что… денег, которые у меня есть… на многое не… хватит, – сказала Сефайна. – А если я попрошу… остальные деньги… моей мамы, то моя… мачеха… не позволит папе… отдать их мне… Она так пригрозила.
– Вот эту свою угрозу она приведет в исполнение, можете не сомневаться, – заметил герцог. – Ваша мачеха молода и намерена, пока жив ваш отец, прибрать к рукам столько денег, сколько ей удастся.
– Да, я знаю… это, – ответила Сефайна. – И у меня даже… нет ни одной… маминой драгоценности, хотя… она всегда… говорила… что они… мои.
– Ну, слезами горю не поможешь, – сказал герцог, меняя тему. – Должен предупредить, что вас ждет нужда, и будет не удивительно, если иногда вам придется поголодать. Я ведь в состоянии предложить вам только крышу над головой, но и та течет.
К его удивлению, Сефайна, засмеялась.
– Извините!.. Мне не следовало… смеяться, – сказала она, – но ведь так… смешно, что… вы герцог, владелец этого дворца и… громадного поместья, но… у вас нет… денег.
– И еще у меня есть долги, – заметил герцог, – и я могу в один прекрасный день угодить в долговую тюрьму.
– Неужели все так плохо? – растерянно спросила Сефайна.
– Если вы найдете в доме что-нибудь подходящее для продажи, – ответил герцог, – я тут же продам эту вещь. Вероятно, вы знаете, что дворец и поместье – майорат должны перейти к моему сыну, которого у меня нет. А все, что я имел право продать, уже продано.
– Но что вы намерены предпринять? – спросила Сефайна.
– Не имею ни малейшего представления, – ответил герцог. – Мне хватало забот, чтобы как-то держаться с двумя старыми слугами, которым отсюда одна дорога, в работный дом, а теперь мне на шею повесили жену, как альбатроса из поэмы Колриджа.
Он тут же поспешно добавил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24