Попроси Нэнни привести их вниз.
My медленно встала со стула.
– Могу побиться об заклад, что это только повод для того, чтобы избавиться от меня.
– Будь добра делать то, о чем тебя просят, – скомандовала Фенела.
My вышла из комнаты и притворила за собой дверь. После ее ухода Фенела повернулась к Николасу.
– Я не считаю, что это принесет пользу My, если ей обещать все, о чем бы она ни попросила, – проговорила она. – Или это твой способ повышения своей дешевой популярности?
Когда она произносила эти слова, в голосе ее ощущалась резкость; Николас медленно встал.
– В чем дело, Фенела?
– Ни в чем, – быстро ответила Фенела, потому что, даже если бы захотела, она все равно не решилась бы раскрыть ему истинную причину своего поведения.
Просто на какое-то мгновение она почувствовала себя здесь страшно одинокой, когда увидела, что My держит под руку Николаса, да еще и тесно прижимается к нему.
При этом они смотрелись так уютно, казались такими счастливыми вместе, что Фенела почувствовала себя лишней рядом с ними, чужой им обоим и оттого совершенно одинокой вместе со всеми своими напастями и неутоленными желаниями.
Теперь же, устыдившись самой себя и в первую очередь того, что не смогла удержать себя в руках, Фенела отвернулась от Николаса и направилась к двери.
– Вернись, Фенела, – окликнул ее Николас, но она продолжала поспешно удаляться от него, прекрасно сознавая, что он просто физически не сможет догнать ее и остановить.
Та маленькая сценка снова и снова вставала перед мысленным взором Фенелы и волновала ее. Она непрестанно воспроизводила этот эпизод в своем уме, когда была на работе. Тот и другие незначительные происшествия продолжали тревожить и будоражить ее.
«Почему я такая жестокая, такая ужасная?» – спрашивала она себя и никак не могла найти ответа, который мог бы послужить для нее смягчающим обстоятельством, объясняющим ее собственное поведение.
Было невозможно оправдывать себя целиком на том основании, что она все еще продолжает оставаться в состоянии тревоги и возбуждения; были более сильные чувства, которые залегали под спудом ее беспокойства о состоянии Илейн и о вполне естественных трудностях и неприятностях жизни в Уэтерби-Корт.
Был Рекс и был Николас, которые вели непримиримую войну друг с другом в мыслях Фенелы, пугающих ее; иногда ей казалось, что единственным желанием у нее было обрести внутри себя покой, когда ни один из них больше не терзал бы ее уставшее сердце.
Как-то раз ночью, когда она отработала на заводе уже неделю, Фенела бродила в одиночестве по своей спальне и спрашивала себя: а насколько же она дорожит своей теперешней жизнью?
И ей показалось, что какой-то внутренний голос, который ей не принадлежал и в то же время был ее частью, ответил:
– Ты одинока, совершенно одинока – но кто же виноват в этом?
Глава VI
My словно вихрь влетела в спальню Фенелы.
– Тебя просят к телефону!
– Кто бы это мог быть? – спросила Фенела раздраженно, отрывая взгляд от трюмо, сидя за которым она в тот момент расчесывала волосы. – Я уже опаздываю.
– Этот человек звонит от имени Саймона, – ответила My. – Слышимость на линии довольно плохая, но они говорят, что им обязательно нужно поговорить с тобой – это очень срочно.
– Неужели он опять едет в отпуск! – воскликнула Фенела, отложив в сторону расческу и вставая со стула. – Приготовь мне пальто и чистый носовой платок, пожалуйста.
Она поспешно вышла из комнаты и быстро спустилась по лестнице вниз, в маленькую столовую, примыкающую к кухне. Утренние сборы на завод всегда проходили в суматохе, и Фенела страшно сердилась на все, что могло помешать ей и привести к опозданию.
Она взяла трубку телефонного аппарата, стоявшего на письменном столе.
– Да?
– Здравствуйте. Это леди Коулби?
– Да, это я.
Ее спрашивал незнакомый мужской голос, и по мере того, как Фенела пыталась настроиться на этот спокойный, невозмутимый тон, вслушиваясь и не веря в то, что он пытался ей сообщить, свободной рукой она старалась пододвинуть себе кресло.
То, что она услышала, не могло быть правдой – этого не может быть, убеждала она себя, а монотонный голос тем временем продолжал говорить.
В конце концов, когда она положила трубку на рычаг, Фенела сидела какое-то время неподвижно, уставившись невидящим взором в пространство, а затем поднялась с кресла и огляделась вокруг почти диким взглядом, как бы не сознавая, что делать – как приступить к той задаче, которую ей предстоит решить прямо сейчас.
– My! Николас! – позвала она их, стоя на нижней площадке лестнице, затем сама бросилась к ним, взбежала наверх, и когда добралась до своей комнаты, уже едва дышала.
– Что случилось? – спросила My, увидев ее лицо еще до того, как та смогла что-либо сказать, и устремилась к ней через комнату.
– Николас! Ник, иди сюда, я хочу поговорить с тобой. Это был почти крик отчаяния, и Николас одним рывком распахнул дверь, через которую сообщались их спальни. Он был без пиджака и держал в руках расческу.
– Что случилось?
– Саймон… – выдохнула Фенела.
– Что с ним случилось? Ну, расскажи нам, что с ним случилось? – умоляла сестру My.
– Он… ах! Я не могу говорить.
Из груди Фенелы вырвалось тихое рыдание, и тут же My обняла ее и крепко прижала к себе.
– Не надо, Фенела, не надо! – молила она, а тем временем Николас, стараясь держаться за стоящую рядом мебель, чтобы хоть как-то сладить с непослушными ногами, добрался в конце концов до Фенелы и положил ей руку на плечо, стараясь как-то успокоить.
– Спокойно, Фенела, не волнуйся, – проговорил он ласково.
– Со мной все в порядке, я думаю, это был просто нервный шок, – прошептала Фенела. – Я даже вообразить себе не могу, что такое может случиться с отцом.
– Но что же случилось? – спросила My.
Фенела подняла голову и взглянула на сестру широко раскрытыми глазами, затем медленно, голосом, полным ужаса, произнесла:
– Саймон ослеп.
– Ослеп! Как? Произошел несчастный случай?
Это уже Николас задал свой вопрос, потому что My сейчас была способна только безмолвно взирать на свою сестру.
– Произошел особый случай отравления, – объяснила Фенела. – По крайней мере доктор думает именно так. Он сказал, что Саймон подхватил очень редкое и практически неизвестное заболевание глаз. Они полагают, хотя и не совсем в этом уверены, что болезнь началась из-за того, что отец использовал в своей работе некоторые особые типы красок. Для молодых людей, – продолжала говорить Фенела, – а также для тех, у кого абсолютно нормальное зрение, это заболевание не так опасно, и у них нет причин опасаться, что исход болезни будет фатальным для зрения, но у Саймона зрение и раньше было в неважном состоянии.
Я помню, – продолжала она, – что, когда отец был дома, он жаловался на глаза; он говорил, что они болят, но когда я посоветовала ему обратиться к окулисту, Саймон пришел просто в ярость, а потом сказал, что, если будет носить очки, это заставит его почувствовать себя стариком.
– Но когда с ним это случилось? – спросил Николас.
– Очевидно, он находился под наблюдением уже в течение двух недель, – ответила Фенела. – Он просил врачей ничего не сообщать нам – это так похоже на Саймона. Но в настоящий момент врач собирается выписать отца на несколько недель – до тех пор, пока они не решат, что делать дальше, и тот настаивает на том, чтобы вернуться домой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
My медленно встала со стула.
– Могу побиться об заклад, что это только повод для того, чтобы избавиться от меня.
– Будь добра делать то, о чем тебя просят, – скомандовала Фенела.
My вышла из комнаты и притворила за собой дверь. После ее ухода Фенела повернулась к Николасу.
– Я не считаю, что это принесет пользу My, если ей обещать все, о чем бы она ни попросила, – проговорила она. – Или это твой способ повышения своей дешевой популярности?
Когда она произносила эти слова, в голосе ее ощущалась резкость; Николас медленно встал.
– В чем дело, Фенела?
– Ни в чем, – быстро ответила Фенела, потому что, даже если бы захотела, она все равно не решилась бы раскрыть ему истинную причину своего поведения.
Просто на какое-то мгновение она почувствовала себя здесь страшно одинокой, когда увидела, что My держит под руку Николаса, да еще и тесно прижимается к нему.
При этом они смотрелись так уютно, казались такими счастливыми вместе, что Фенела почувствовала себя лишней рядом с ними, чужой им обоим и оттого совершенно одинокой вместе со всеми своими напастями и неутоленными желаниями.
Теперь же, устыдившись самой себя и в первую очередь того, что не смогла удержать себя в руках, Фенела отвернулась от Николаса и направилась к двери.
– Вернись, Фенела, – окликнул ее Николас, но она продолжала поспешно удаляться от него, прекрасно сознавая, что он просто физически не сможет догнать ее и остановить.
Та маленькая сценка снова и снова вставала перед мысленным взором Фенелы и волновала ее. Она непрестанно воспроизводила этот эпизод в своем уме, когда была на работе. Тот и другие незначительные происшествия продолжали тревожить и будоражить ее.
«Почему я такая жестокая, такая ужасная?» – спрашивала она себя и никак не могла найти ответа, который мог бы послужить для нее смягчающим обстоятельством, объясняющим ее собственное поведение.
Было невозможно оправдывать себя целиком на том основании, что она все еще продолжает оставаться в состоянии тревоги и возбуждения; были более сильные чувства, которые залегали под спудом ее беспокойства о состоянии Илейн и о вполне естественных трудностях и неприятностях жизни в Уэтерби-Корт.
Был Рекс и был Николас, которые вели непримиримую войну друг с другом в мыслях Фенелы, пугающих ее; иногда ей казалось, что единственным желанием у нее было обрести внутри себя покой, когда ни один из них больше не терзал бы ее уставшее сердце.
Как-то раз ночью, когда она отработала на заводе уже неделю, Фенела бродила в одиночестве по своей спальне и спрашивала себя: а насколько же она дорожит своей теперешней жизнью?
И ей показалось, что какой-то внутренний голос, который ей не принадлежал и в то же время был ее частью, ответил:
– Ты одинока, совершенно одинока – но кто же виноват в этом?
Глава VI
My словно вихрь влетела в спальню Фенелы.
– Тебя просят к телефону!
– Кто бы это мог быть? – спросила Фенела раздраженно, отрывая взгляд от трюмо, сидя за которым она в тот момент расчесывала волосы. – Я уже опаздываю.
– Этот человек звонит от имени Саймона, – ответила My. – Слышимость на линии довольно плохая, но они говорят, что им обязательно нужно поговорить с тобой – это очень срочно.
– Неужели он опять едет в отпуск! – воскликнула Фенела, отложив в сторону расческу и вставая со стула. – Приготовь мне пальто и чистый носовой платок, пожалуйста.
Она поспешно вышла из комнаты и быстро спустилась по лестнице вниз, в маленькую столовую, примыкающую к кухне. Утренние сборы на завод всегда проходили в суматохе, и Фенела страшно сердилась на все, что могло помешать ей и привести к опозданию.
Она взяла трубку телефонного аппарата, стоявшего на письменном столе.
– Да?
– Здравствуйте. Это леди Коулби?
– Да, это я.
Ее спрашивал незнакомый мужской голос, и по мере того, как Фенела пыталась настроиться на этот спокойный, невозмутимый тон, вслушиваясь и не веря в то, что он пытался ей сообщить, свободной рукой она старалась пододвинуть себе кресло.
То, что она услышала, не могло быть правдой – этого не может быть, убеждала она себя, а монотонный голос тем временем продолжал говорить.
В конце концов, когда она положила трубку на рычаг, Фенела сидела какое-то время неподвижно, уставившись невидящим взором в пространство, а затем поднялась с кресла и огляделась вокруг почти диким взглядом, как бы не сознавая, что делать – как приступить к той задаче, которую ей предстоит решить прямо сейчас.
– My! Николас! – позвала она их, стоя на нижней площадке лестнице, затем сама бросилась к ним, взбежала наверх, и когда добралась до своей комнаты, уже едва дышала.
– Что случилось? – спросила My, увидев ее лицо еще до того, как та смогла что-либо сказать, и устремилась к ней через комнату.
– Николас! Ник, иди сюда, я хочу поговорить с тобой. Это был почти крик отчаяния, и Николас одним рывком распахнул дверь, через которую сообщались их спальни. Он был без пиджака и держал в руках расческу.
– Что случилось?
– Саймон… – выдохнула Фенела.
– Что с ним случилось? Ну, расскажи нам, что с ним случилось? – умоляла сестру My.
– Он… ах! Я не могу говорить.
Из груди Фенелы вырвалось тихое рыдание, и тут же My обняла ее и крепко прижала к себе.
– Не надо, Фенела, не надо! – молила она, а тем временем Николас, стараясь держаться за стоящую рядом мебель, чтобы хоть как-то сладить с непослушными ногами, добрался в конце концов до Фенелы и положил ей руку на плечо, стараясь как-то успокоить.
– Спокойно, Фенела, не волнуйся, – проговорил он ласково.
– Со мной все в порядке, я думаю, это был просто нервный шок, – прошептала Фенела. – Я даже вообразить себе не могу, что такое может случиться с отцом.
– Но что же случилось? – спросила My.
Фенела подняла голову и взглянула на сестру широко раскрытыми глазами, затем медленно, голосом, полным ужаса, произнесла:
– Саймон ослеп.
– Ослеп! Как? Произошел несчастный случай?
Это уже Николас задал свой вопрос, потому что My сейчас была способна только безмолвно взирать на свою сестру.
– Произошел особый случай отравления, – объяснила Фенела. – По крайней мере доктор думает именно так. Он сказал, что Саймон подхватил очень редкое и практически неизвестное заболевание глаз. Они полагают, хотя и не совсем в этом уверены, что болезнь началась из-за того, что отец использовал в своей работе некоторые особые типы красок. Для молодых людей, – продолжала говорить Фенела, – а также для тех, у кого абсолютно нормальное зрение, это заболевание не так опасно, и у них нет причин опасаться, что исход болезни будет фатальным для зрения, но у Саймона зрение и раньше было в неважном состоянии.
Я помню, – продолжала она, – что, когда отец был дома, он жаловался на глаза; он говорил, что они болят, но когда я посоветовала ему обратиться к окулисту, Саймон пришел просто в ярость, а потом сказал, что, если будет носить очки, это заставит его почувствовать себя стариком.
– Но когда с ним это случилось? – спросил Николас.
– Очевидно, он находился под наблюдением уже в течение двух недель, – ответила Фенела. – Он просил врачей ничего не сообщать нам – это так похоже на Саймона. Но в настоящий момент врач собирается выписать отца на несколько недель – до тех пор, пока они не решат, что делать дальше, и тот настаивает на том, чтобы вернуться домой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47