"Мусульмане должны получать кровь и молофью…. Видите, видите, где кровь Христа струится в постоянстве спермы," завывает Меджуб…. Он восстает, вопя, и черная кровь бьет плотной струей из его последней эрекции, бледно-белая статуя, стоящая так, словно он переступил одним махом Великий Забор, влез внутрь, невинный и спокойный, как мальчишка перелез бы через ограду поудить рыбу в запретном пруду – через несколько секунд он поймает огромного сома – Старик выскочит из маленькой черной хижины, матерясь, с вилами, и мальчишка рванет, хохоча, по полям Миссури – наткнется на красивый розовый стрелолист и на бегу сорвет его летящим захватом юной кости и мускулов – (его кости растворяются в поле, он лежит мертвый под деревянным забором с дробовиком под боком, кровь из мерзлого красного рта сочится на зимнее жнивье Джорджии)…. Сом вздымается у него за спиной…. Он подходит к забору и перекидывает сома в траву, запятнанную кровью… рыба лежит, извиваясь и хватая ртом воздух – сигает через забор. Он хватает сома и несется вверх по сбитой в камень красной грунтовке меж дубов и хурм, сбрасывающих красно-коричневую листву в ветреный осенний закат, зеленую и плакучую в летнюю зарю, черную на фоне ясного зимнего дня… Старик изрыгает проклятья ему вслед… зубы вылетают у него изо рта и свистят над головой мальчишки, он порывается вперед, жилы на шее туги, как стальные обручи, черная кровь бьет одним плотным сгустком через забор, и он падает бесплотной мумией у лихорадочного синеголовника. Чертополох прорастает в его ребрах, в его хижине бьются окна, пыльные осколки стекла в черной шпатлевке – крысы носятся по полу и мальчишки сдрачивают в темной затхлой спаленке летними днями и жуют ягоды, выросшие на его теле и костях, рты извожены лилово-красными соками….
Старый торчок отыскал вену… кровь распускается в пипетке, словно китайский цветок… он догоняется героином, и мальчишка, сдрочивший пятьдесят лет назад, сияет, безупречный, сквозь измученную плоть, наполняет уборную сладким ореховым духом молодой мужской похоти….
Сколько лет нанизано на иглу с кровью? Руки обмякли на коленях, он сидит, глядя наружу, в зимнюю зарю, вычеркнутыми глазами мусора. Старый педик извивается на известняковой скамейке в Чапультепек-Парке, пока индейцы-подростки проходят мимо, закинув руки за шеи друг друга, за талии, напрягая свою умирающую плоть, дабы та заняла юные ягодицы и бедра, тугие яйца и брызжущие хуи.
Марк и Джонни сидят лицом друг к другу, в вибрирующем кресле, Джонни насажен на хуй Марка.
"Все готово, Джонни?"
"Врубай."
Марк щелкает выключателем, и кресло дрожит…. Марк склоняет голову глядя снизу вверх на Джонни, лицо его отстраненно, глаза бесстрастно и насмешливо остановились на лице Джонни…. Джонни вопит и хнычет…. Его лицо распадается словно тает изнутри…. Джонни вопит как мандрагора, вырубается когда брызжет его сперма, обвисает на теле Марка, ангел в обрубе. Марк треплет Джонни по плечу рассеянно…. Комната как спортзал…. Пол из пенорезины, покрыт белым шелком…. Одна стена – стекло…. Восходящее солнце наполняет комнату розовым светом. Вводят Джонни, руки связаны, между Мэри и Марком. Джонни видит виселицу и оседает с громким "Оххххххххххх!" подбородок его тянется к хую, ноги подгибаются в коленях. Брызжет сперма, выгибаясь почти вертикальной дугой у него перед самым лицом. Марку с Мэри внезапно не терпится, они разгорячены…. Они толкают Джонни вперед на помост виселицы, устеленный заплесневелыми суспензориями и потниками. Марк поправляет петлю.
"Ну вот, пожалуйста." Марк начинает спихивать Джонни с помоста.
Мэри: "Нет, дай мне." Она сцепляет руки у Джонни на ягодицах, упирается в него лбом, улыбаясь ему прямо в глаза, она отступает, стягивая его с помоста в пространство…. Его лицо набухает кровью…. Марк протягивает вверх руку единственным грациозным движением и переламывает Джонни шею… звук как палка сломанная в мокрых полотенцах. Дрожь пробегает по телу Джонни… одна нога трепещет словно птица в силках…. Марк обмотался вокруг перекладины и копирует подергивания Джонни, закрывает глаза и высовывает язык…. Хуй у Джонни подскакивает и Мэри направляет его себе в пизду, корчась возле него в текучем танце живота, постанывая и визжа от удовольствия… пот стекает по ее телу, волосы свисают на лицо мокрыми прядями. "Срезай его, Марк," вопит она. Марк дотягивается выкидным ножом и обрезает веревку, ловя Джонни в падении, опуская его на спину а Мэри по-прежнему извивается насаженная…. Она откусывает Джонни губы и нос и высасывает ему глаза с легким хлопкм …. Она отрывает огромными кусками ему щеку…. Вот она уже обедает его хуем…. Марк подходит к ней а она отрывает взгляд от полусъеденных гениталий Джонни, все ее лицо в крови, глаза фосфоресцируют…. Марк ставит ногу ей на плечо и пинком опрокидывает на спину…. Прыгает на нее, ебет ее обезумев…. они катаются из одного угла комнаты в другой, крутятся кувырком и подскакивают высоко в воздух словно большие рыбы на крючке.
"Дай я тебя повешу, Марк…. Дай я тебя повешу…. Пожалуйста, Марк, дай я тебя повешу!"
"Конечно крошка." Он рывком грубо ставит ее на ноги и заворачивает руки за спину.
"Нет, Марк!! Нет! Нет! Нет," визжит она, обсираясь и мочать от ужаса пока тот тащит ее к помосту. Он бросает ее связанной там на куче старых гондонов, а сам поправляет веревку натянутую через всю комнату… и возвращается к ней неся петлю на серебряном блюде. Вздергивает ее на ноги и затягивает узел. Он поглубже всовывает в нее свой хуй и вальсирует по помосту а затем – в пустое пространство раскачиваясь большой дугой…. "Уииииии!" вопит он, превращаясь в Джонни. Ее шея лопается. Великая текучая волна струится сквозь ее тело. Джонни плюхается на пол и вскакивает на ноги спокойный и готовый ко всему как молодое животное.
Он прыгает по всей комнате. С воплем томленья разбивающим вдребезги стеклянную стену он подскакивает в воздух. Дроча кувырком, на три тысячи футов вниз, его сперма парит рядом с ним, он вопит всю дорогу в раскалыыающую синеву неба, восходящее солнце обжигает его тело как бензин, вниз мимо огромных дубов и хурм, болотных кипарисов и красных деревьев, чтобы разбиться в текучем облегчении на заброшенной площади вымощенной известняком. Сорняки и лианы прорастают сквозь камни, а ржавые железные болты в три фута толщиной пробивают белый камень насквозь, пачкают его ржавчиной бурой как дерьмо.
Джонни обливает Мэри бензином из непристойного чимуйского кувшинчика из белого нефрита…. Он умасливает собственное тело… Они обнимаются, падают на пол и катаются под огромным увеличительным стеклом вправленным в крышу….вспыхивают с криком раскалывающим стеклянную стену, выкатываются в пространство, ебясь и вопя в воздухе, вспыхивают пламенем и кровью и гарью на бурых скалах под солнцем пустыни. Джонни мечется по комнате в агонии. С воплем раскалывающим вдребезги стеклянную стену он встает раскинув руки навстречу восходящему солнцу, кровь брызжет из его хуя… беломраморный бог, он стремительно падает сквозь эпилептические взрывы в старого Меджуба что корчится в говне и мусоре у саманной стены под солнцем которое исшрамляет и грабастает кожу гусиными цыпками…. Он мальчик спящий у стены мечети, спускает в эротическом сне в тысячу пизд розовых и гладких словно раковины морские, в восторге от колючих волосиков лобков скользящих по его хую.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29