В поле сперва ничего нельзя было разглядеть даже в двух шагах - только серая, дикая мгла. Но вот в этой мгле стало светлеть и светлеть. Пробиваясь сквозь нее малиновым шаром, стал подыматься вдали большой месяц, пополам перерезанный длинной лиловатой тучкой. Подымаясь, он оставил эту тучку ниже себя, а сам становился все ярче, золотистей. Когда же я подъехал к Заказу, въехал в тень, далеко лежавшую от него по полю и испещренную узорами света, все уже блистало в полях и в Заказе как бы в некоем сказочном царстве. А потом дивной красной звездой засветился огонек в караулке и по всему чуткому, морозному лесу пошел звонкий, разбегающийся по чащам лай Крутика.
У дубка перед караулкой я привязал лошадь. С дубка бенгальским огнем посыпался иней. Я постоял и послушал глубокую тишину леса, потом осторожно подошел к завалинке караулки и заглянул в полузамерзшее окно. И глухая, отшельническая жизнь старика снова поразила меня своей святой суровостью. В глубине слабо освещенной, дочерна закопченной избы он стоял перед дощечкой иконы в углу и, закрыв глаза, кланялся ей то до земли, то в пояс. Видно было, что он только что выкупался, - редкие волосы его были мокры и причесаны, подбородок чисто пробрит, длинная белая рубаха распоясана. Порой он закидывал голову назад и долго, долго стоял так с закатившимися под лоб глазами...
Говорил он в тот вечер опять мало, был особенно тих и ласков. В избе было тепло и сыро, как в бане; я скинул шубу и сидел на лавке. А он тянулся, стоял передо мною, отвечал не спеша и все опускал веки. Наконец, уже собираясь уезжать, я как будто мимоходом спросил:
- Мелитон, отчего ты всегда такой скучный?
Он удивился.
- Я-с? - спросил он растерянно. - Я ничего-с... Известно, старость...
- Или горе у тебя какое? - сказал я, глядя ему в глаза.
- Избави Бог-с! - сказал он поспешно. - Я караулю-с...
- Да нет, я не про то, - сказал я, смутившись. - Я так спросил...
Он понял, успокоился и нежно улыбнулся, прикрывая глаза.
- А я думал, обида какая-с, - сказал он. - А что я не веселый, так какое же мне теперь веселье? Да и грехов много-с.
- Какие же у тебя грехи, Мелитон!
- Грехи-с у всякого есть, - сказал он серьезно. - На то и живем-с, чтобы за грехи каяться.
- Да ты и то как святой живешь. Ты вон постишься целый век.
Он опять удивился и даже слегка нахмурился.
- Ем-с, как все, - сказал он скороговоркой. - Едят и хуже моего, да и то не гневят Бога жалобой.
- Ну, коли так, будь здоров, до свиданья, - сказал я, надевая шубу, поднимаясь и отворяя дверь на морозный воздух лунной ночи.
Морозило крепко, и Большая Медведица бриллиантами висела по небу над снежной поляной. Мелитон без шапки и в одной рубахе стоял на пороге.
- Прощай, Мелитон, - сказал я, садясь в сани. - Иди в избу, простудишься!
- Никак нет, - ответил он. - Счастливой дороги-с...
Лошадь в светлом поле бежала шибко и бодро, полозья пели и визжали, ветер обжигал лицо, сковывал усы, ресницы. Я отвертывался от него, прикрываясь пахучим на морозе енотовым воротником.

1 2