– Шикарный парень! Я в восторге и надеюсь теперь понять, какого черта мы здесь находимся… И зачем мы с мексиканцами лупим друг друга, а они, прямо скажем, дерутся неплохо.
– Сержант, не в службу, а в дружбу, – попросил Чепрак, – расскажите нам то, чего не успели тогда. Вы говорили, что в Мексике какая-то нархия… Где она? Пристрелить ее – и дело с концом!
Во время пожара в башне у Питуха немного обгорели усы. Это, наверное, и мешало его красноречию. Но молчать перед юнцами не пристало.
– Если уж вы такие дураки, каких свет не видывал… Мы хотим взять Пуэблу, потому что таков приказ. Что вам еще объяснять?
– Лично я, – изрек Толстяк, – думаю, что мы могли бы взять что-нибудь не столь отдаленное. И потом, как это получается, мы шлепаем одних мексиканцев, а другие мексиканцы – на нашей стороне?
– Ну вот, это и есть тархия…
– Нет – нархия!
– И что, если мы возьмем Пуэблу, нархии больше не будет?
– Слушайте, ребята, – сказал Питух, – с вами хорошо, но мне бы хотелось вздремнуть. Тем более, мне кажется, утром мы еще попотеем.
– Однако, – проворчал Толстяк, – похоже на то, что мы никогда не узнаем, какого черта мы здесь…
Но Питух уже захрапел. Остальным ничего не оставалось, как последовать его примеру.
Тут в палатку просунулась чья-то голова.
– Эй, парни! Вы что, дрыхнете? Вот лодыри! – Бедняк залез внутрь и легонько потряс Питуха.
– Друг, открой глаза! Найдется выпивки глоток!
– А! Что? К оружию!
Питух приоткрыл глаза и нашарил рукой свой горн.
– Оставь свой кларнет, – сказал Бедняк. – Меня прислал Ртуть.
Старый сержант вскочил на ноги.
– В чем дело? Ему нужна наша помощь?
– Да, но совсем в особенном деле.
– Знаешь, этот хитрец, этот душка напоминает мне Оторву, моего милого дружка с Малахова кургана. Для него я сделаю все что угодно и когда угодно.
– Слушай, вот какое дело. Командир де Тюсе, который его балует (они, кажется, были знакомы еще в Париже), прислал ему несколько бутылочек шампанского.
– Черт возьми! Это тебе не лимонад!
– Так вот, Ртуть – славный парень, он сказал, что там хватит и для друзей, и послал меня узнать, хотите ли вы быть в их числе.
Питух решил, что следует держаться с достоинством.
– Несомненно… господин Ртуть делает нам честь… я очень признателен, но боюсь показаться навязчивым…
Бедняк рассмеялся:
– Брось ломаться! Кто пойдет с тобой?
– Трое плюс я – не многовато?
– Вовсе нет. Бутылочки толстопузенькие.
Надо вам сказать, что три зуава, всегда следующие по пятам за горнистом, насторожили уши с первых же слов Бедняка. Эти дисциплинированные солдаты были готовы немедленно выполнить приказ.
– Итак, – пыжился Питух, – если господин Ртуть снизошел до любезного приглашения… мы готовы… Толстяк, Чепрак, Булочка!
– Здесь, сержант!
– Знакомьтесь, месье…
– …Бедняк, к вашим услугам! Волонтер контргерильи и первый министр его превосходительства господина Ртуть.
Зуавы отдали честь.
– А теперь, – скомандовал Бедняк, – раз, два, направо – шагом марш!
Солдаты вышли из палатки и двинулись по лагерю. Стояла полная тишина. Усталость одолела воинов, слышались лишь голоса часовых.
Гости с любопытством разглядывали капитана, который вышел их встречать. Правду сказать – они едва узнали его. Тогда, в бою, Ртуть спустился с башни взлохмаченный, оборванный, с лицом, залитым кровью, и с почерневшими руками.
Сейчас капитан нарядился в изящный серый камзол, ловко схватывающий его тонкую талию. Руки у него были как у девушки, миниатюрные ноги обуты в желтые ботинки, а гетры – под цвет серых штанов. Прелестное лицо с тонкими чертами, чистый лоб и черные глаза, сверкающие, как бриллианты.
Капитан протянул руки друзьям, и взгляд его был так добродушен и сердечен, что Питух не удержался и воскликнул:
– Вы славный малый, капитан Ртуть!
Все заняли места, откупорили бутылки, чокнулись. Вино искрилось и пенилось.
– Да, – изрек Питух, – так жить можно…
Тут Толстяк поднялся и произнес умильным голосом, положа руку на сердце:
– Предлагаю выпить за здоровье господина Ртуть!
– Господин! – вскричал капитан с притворным возмущением. – Я требую, чтобы это слово было вычеркнуто из вашего лексикона. Я – Ртуть, друг и товарищ по оружию. Спросите у Бедняка! Я требую, чтобы меня не называли ни господином, ни даже капитаном, а просто Ртуть. А если вы хотите сделать мне приятное, перейдем на «ты»!
– Ой, – сказал Питух. – Это слишком!
– Вовсе нет! Так принято между братьями. Сегодня мы все равны в битве за родину и знамя… Питух, дай мне руку и скажи, что мы – друзья…
Питух медлил: уж очень элегантен этот проклятый Ртуть. Да что там думать, дело не в сером камзоле, а в человеке!
– Я тебе верю, вот моя лапа!
– Вы знаете, – продолжил Ртуть, – что я в хороших отношениях с командиром де Тюсе…
– Недаром он нас так увлажняет!
– Так вот, я попрошу его оказать мне милость…
– Он ни в чем не отказывает вам… то есть тебе, – промолвил Питух.
– Я хотел бы получить от него позволение организовать маленький, совершенно независимый отряд… французских партизан. Представляете… Если война будет продолжаться – а мне кажется, она не скоро кончится, – мы станем вольными стрелками. Нас будет немного, не более пятидесяти человек, но все проверенные и преданные бойцы. Один за всех, все за одного. Вам это нравится?
– Еще бы! – подал голос Бомба, молчавший до сих пор. – Знаешь, товарищ Ртуть, раньше я был отъявленным негодяем. А сейчас мне кажется, что с тобой я снова стану честным человеком.
– А я, – сказал Толстяк, – всегда мечтал об этом. Раздавать удары – направо, налево и прямо! Я присоединяюсь!
– И мы, – подтвердили Чепрак и Булочка. Питух не отвечал. Казалось, его что-то смущало.
– Ну, а ты, друг-горнист? Знаешь, мне бы очень хотелось, чтоб ты был с нами.
– Мне тоже хотелось бы! Но ведь такое дело… я – сержант, зуав, на сверхсрочной службе. Я привязан…
– Ты не понял, – перебил Ртуть. – Мы все обговорим с де Тюсе. Ты и твои товарищи останетесь зуавами, но будете приписаны к отряду капитана Ртуть.
– Ах так! Устрой все и дай мне знать. Ты увидишь, что я не боюсь работы!
– Я ставлю одно условие, – со смехом проговорилЧепрак.
– Какое?
– Ты, Ртуть, знаешь все. Объясни нам…
– …что мы делаем здесь, в Мексике, – окончил Толстяк.
Ртуть тоже засмеялся. Ему часто задавали этот вопрос, и он знал, как трудно ответить.
– Друзья, – произнес капитан, – когда Франция посылает вас на смерть, нечего рассуждать, вперед! Я, наверное, не больше вашего в этом понимаю, но иду за знаменем – и не рассуждаю. Потом все поймем…
– Вот, что я вам говорил? – воскликнул Питух. – Франция – как мать родная. Если ее обижают – бей подлецов, и точка!
В эту минуту раздался оглушительный взрыв. Было пять часов утра, солнце еще не взошло. На черном небе показалось мерцающее зарево в огромных клубах дыма.
– Что это? – спросил Бедняк.
Второй взрыв не дал ему договорить. Словно по воле дьявола начался чудовищный гул, земля задрожала, адские силы над Пуэблой метали громы и молнии. Снопы пламени устремлялись ввысь. Звуки взрывов, отголоски ударов перекликались и смешивались.
Первые лучи восходящего солнца осветили несчастный город, корчащийся в предсмертной агонии. Понемногу взрывы стихли.
Наступила тяжелая, странная, торжественная тишина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
– Сержант, не в службу, а в дружбу, – попросил Чепрак, – расскажите нам то, чего не успели тогда. Вы говорили, что в Мексике какая-то нархия… Где она? Пристрелить ее – и дело с концом!
Во время пожара в башне у Питуха немного обгорели усы. Это, наверное, и мешало его красноречию. Но молчать перед юнцами не пристало.
– Если уж вы такие дураки, каких свет не видывал… Мы хотим взять Пуэблу, потому что таков приказ. Что вам еще объяснять?
– Лично я, – изрек Толстяк, – думаю, что мы могли бы взять что-нибудь не столь отдаленное. И потом, как это получается, мы шлепаем одних мексиканцев, а другие мексиканцы – на нашей стороне?
– Ну вот, это и есть тархия…
– Нет – нархия!
– И что, если мы возьмем Пуэблу, нархии больше не будет?
– Слушайте, ребята, – сказал Питух, – с вами хорошо, но мне бы хотелось вздремнуть. Тем более, мне кажется, утром мы еще попотеем.
– Однако, – проворчал Толстяк, – похоже на то, что мы никогда не узнаем, какого черта мы здесь…
Но Питух уже захрапел. Остальным ничего не оставалось, как последовать его примеру.
Тут в палатку просунулась чья-то голова.
– Эй, парни! Вы что, дрыхнете? Вот лодыри! – Бедняк залез внутрь и легонько потряс Питуха.
– Друг, открой глаза! Найдется выпивки глоток!
– А! Что? К оружию!
Питух приоткрыл глаза и нашарил рукой свой горн.
– Оставь свой кларнет, – сказал Бедняк. – Меня прислал Ртуть.
Старый сержант вскочил на ноги.
– В чем дело? Ему нужна наша помощь?
– Да, но совсем в особенном деле.
– Знаешь, этот хитрец, этот душка напоминает мне Оторву, моего милого дружка с Малахова кургана. Для него я сделаю все что угодно и когда угодно.
– Слушай, вот какое дело. Командир де Тюсе, который его балует (они, кажется, были знакомы еще в Париже), прислал ему несколько бутылочек шампанского.
– Черт возьми! Это тебе не лимонад!
– Так вот, Ртуть – славный парень, он сказал, что там хватит и для друзей, и послал меня узнать, хотите ли вы быть в их числе.
Питух решил, что следует держаться с достоинством.
– Несомненно… господин Ртуть делает нам честь… я очень признателен, но боюсь показаться навязчивым…
Бедняк рассмеялся:
– Брось ломаться! Кто пойдет с тобой?
– Трое плюс я – не многовато?
– Вовсе нет. Бутылочки толстопузенькие.
Надо вам сказать, что три зуава, всегда следующие по пятам за горнистом, насторожили уши с первых же слов Бедняка. Эти дисциплинированные солдаты были готовы немедленно выполнить приказ.
– Итак, – пыжился Питух, – если господин Ртуть снизошел до любезного приглашения… мы готовы… Толстяк, Чепрак, Булочка!
– Здесь, сержант!
– Знакомьтесь, месье…
– …Бедняк, к вашим услугам! Волонтер контргерильи и первый министр его превосходительства господина Ртуть.
Зуавы отдали честь.
– А теперь, – скомандовал Бедняк, – раз, два, направо – шагом марш!
Солдаты вышли из палатки и двинулись по лагерю. Стояла полная тишина. Усталость одолела воинов, слышались лишь голоса часовых.
Гости с любопытством разглядывали капитана, который вышел их встречать. Правду сказать – они едва узнали его. Тогда, в бою, Ртуть спустился с башни взлохмаченный, оборванный, с лицом, залитым кровью, и с почерневшими руками.
Сейчас капитан нарядился в изящный серый камзол, ловко схватывающий его тонкую талию. Руки у него были как у девушки, миниатюрные ноги обуты в желтые ботинки, а гетры – под цвет серых штанов. Прелестное лицо с тонкими чертами, чистый лоб и черные глаза, сверкающие, как бриллианты.
Капитан протянул руки друзьям, и взгляд его был так добродушен и сердечен, что Питух не удержался и воскликнул:
– Вы славный малый, капитан Ртуть!
Все заняли места, откупорили бутылки, чокнулись. Вино искрилось и пенилось.
– Да, – изрек Питух, – так жить можно…
Тут Толстяк поднялся и произнес умильным голосом, положа руку на сердце:
– Предлагаю выпить за здоровье господина Ртуть!
– Господин! – вскричал капитан с притворным возмущением. – Я требую, чтобы это слово было вычеркнуто из вашего лексикона. Я – Ртуть, друг и товарищ по оружию. Спросите у Бедняка! Я требую, чтобы меня не называли ни господином, ни даже капитаном, а просто Ртуть. А если вы хотите сделать мне приятное, перейдем на «ты»!
– Ой, – сказал Питух. – Это слишком!
– Вовсе нет! Так принято между братьями. Сегодня мы все равны в битве за родину и знамя… Питух, дай мне руку и скажи, что мы – друзья…
Питух медлил: уж очень элегантен этот проклятый Ртуть. Да что там думать, дело не в сером камзоле, а в человеке!
– Я тебе верю, вот моя лапа!
– Вы знаете, – продолжил Ртуть, – что я в хороших отношениях с командиром де Тюсе…
– Недаром он нас так увлажняет!
– Так вот, я попрошу его оказать мне милость…
– Он ни в чем не отказывает вам… то есть тебе, – промолвил Питух.
– Я хотел бы получить от него позволение организовать маленький, совершенно независимый отряд… французских партизан. Представляете… Если война будет продолжаться – а мне кажется, она не скоро кончится, – мы станем вольными стрелками. Нас будет немного, не более пятидесяти человек, но все проверенные и преданные бойцы. Один за всех, все за одного. Вам это нравится?
– Еще бы! – подал голос Бомба, молчавший до сих пор. – Знаешь, товарищ Ртуть, раньше я был отъявленным негодяем. А сейчас мне кажется, что с тобой я снова стану честным человеком.
– А я, – сказал Толстяк, – всегда мечтал об этом. Раздавать удары – направо, налево и прямо! Я присоединяюсь!
– И мы, – подтвердили Чепрак и Булочка. Питух не отвечал. Казалось, его что-то смущало.
– Ну, а ты, друг-горнист? Знаешь, мне бы очень хотелось, чтоб ты был с нами.
– Мне тоже хотелось бы! Но ведь такое дело… я – сержант, зуав, на сверхсрочной службе. Я привязан…
– Ты не понял, – перебил Ртуть. – Мы все обговорим с де Тюсе. Ты и твои товарищи останетесь зуавами, но будете приписаны к отряду капитана Ртуть.
– Ах так! Устрой все и дай мне знать. Ты увидишь, что я не боюсь работы!
– Я ставлю одно условие, – со смехом проговорилЧепрак.
– Какое?
– Ты, Ртуть, знаешь все. Объясни нам…
– …что мы делаем здесь, в Мексике, – окончил Толстяк.
Ртуть тоже засмеялся. Ему часто задавали этот вопрос, и он знал, как трудно ответить.
– Друзья, – произнес капитан, – когда Франция посылает вас на смерть, нечего рассуждать, вперед! Я, наверное, не больше вашего в этом понимаю, но иду за знаменем – и не рассуждаю. Потом все поймем…
– Вот, что я вам говорил? – воскликнул Питух. – Франция – как мать родная. Если ее обижают – бей подлецов, и точка!
В эту минуту раздался оглушительный взрыв. Было пять часов утра, солнце еще не взошло. На черном небе показалось мерцающее зарево в огромных клубах дыма.
– Что это? – спросил Бедняк.
Второй взрыв не дал ему договорить. Словно по воле дьявола начался чудовищный гул, земля задрожала, адские силы над Пуэблой метали громы и молнии. Снопы пламени устремлялись ввысь. Звуки взрывов, отголоски ударов перекликались и смешивались.
Первые лучи восходящего солнца осветили несчастный город, корчащийся в предсмертной агонии. Понемногу взрывы стихли.
Наступила тяжелая, странная, торжественная тишина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47