Два убийства за десять минут. Как в кино. Вы делаете успехи.
Драматург. Вы ожидали другого?
Режиссер. И тут Педро просыпается?
Драматург (удивленно). Как это просыпается?
Режиссер. Но ведь это был сон, грезы?
Драматург (смущенно). Как так?
Режиссер. Одинокая душа, пропасть сна, в которой она пребывает, далекая холмистая местность, затерявшаяся где-то в унылых горах, озеро в час заката (это ваше описание, не так ли?), затерявшийся большой город со старинными домами и диковинными фронтонами, устремленными в ночное небо, – и все это в бледном сиянии луны. Впечатляющая ночь, недалеко и до страшных видений. Ваш рассказ смахивает на видение, все – как в грезах.
Драматург. Действительно, такое могло привидеться человеку: и бездыханная женщина в нише под темной картиной, и его двойник, распростертый в кресле у деревянного необычайных размеров стола – и все это в безжалостном свете наступающего дня.
Режиссер (удивленно). Что вы хотите этим сказать?
Драматург. Мужчина вышел на улицу, залитую серебряным светом занимающегося утра, окончательно захватившего власть над городом. Он готов предстать перед судом как виновный в убийстве.
Режиссер (пораженно) . Так это был не сон?
Драматург. О сне и речи не было.
Режиссер. Я протестую. Еще бог с ним, с вашим утром, с его серебряным светом и властью; не сомневаюсь, что вы можете договориться и до свободно парящего в небе солнца. Но поймите, что недостаточно дешевой бутафории света и тьмы, чтобы считать дело сделанным.
Драматург. А если бы мужчина проснулся, если бы все это оказалось лишь страшным сном – вы были бы довольны?
Режиссер. Это было бы по крайней мере развязкой. Во сне можно пережить все что угодно, даже несправедливость. Во сне страх – явление законное. Но вы хотите перенести историю, которую мне здесь рассказали, из сна в действительность. И ваша история приобретает зловещий оттенок.
Драматург. Это мой принцип – рассказывать исключительно страшные истории.
Режиссер. У вас это здорово получается. С человеком, которого мы назвали Диего, поступили бесчеловечно.
Драматург. Вы имели в виду Педро?
Режиссер. Мне все равно, как его зовут.
Драматург. Я всегда был такого мнения.
Режиссер. Речь идет о более важном, нежели их имена. Я согласен – человек может убить, стать, таким образом, виновным в преступлении. Но мы обязаны рассмотреть среду, обстоятельства, которые привели его к убийству, и тогда приходишь к мысли, что он невиновен в убийстве. Вы только прислушайтесь: он совершил преступление, потому что не взял на себя вину за преступление, которого не совершал! Этого нельзя требовать от человека! Его сегодняшняя вина не может оправдать несправедливость к нему. Это бессердечно – требовать взять вину за другого. Я хочу говорить с ним.
Драматург. Вы хотите говорить с ним?
Режиссер. Разве я не режиссер?
Драматург. Да, вы имеете на это право.
Режиссер. Где мне найти его?
Драматург. Когда двойник умер, человек покинул дом и теперь бродит по городу.
Мужчина. Я убил! Слышите, люди, я убил! Я бегу по городу: улицы, площади, все дальше и дальше… Я виновен, виновен в смерти мужчины и женщины. Я убил их, отныне я убийца!
Драматург. Он бежит по улицам города, воздев к небу руки и обратив к нему свои глаза.
Режиссер. Я подожду его здесь, на углу улицы.
Драматург. Он скоро появится перед вами из света и тьмы.
Приближаются торопливые шаги.
Режиссер. Стойте! Подождите! Я прошу вас!
Мужчина. Кто зовет меня?
Режиссер. Друг.
Мужчина. Что вам нужно?
Режиссер. Я хочу поговорить с вами.
Мужчина. Я убийца.
Режиссер. Не уходите.
Мужчина. Мне нечего больше сказать.
Режиссер. Я здесь из-за вас, я ждал, я буду защищать вас до последнего.
Мужчина. Мне не нужна помощь.
Режиссер. Несчастье ваше велико. Верховный суд всесилен, но мы добьемся – вас оправдают.
Мужчина, Я убил.
Режиссер. Вы запутались. Большое несчастье свалилось на вас, и вы запутались. Если вы все обдумаете, вам станет ясно, что вы невиновны. Определенная вина, конечно, лежит на вас, но, принимая во внимание образ действий суда и несправедливость смертного приговора, что вам вынесли… Вас принудили этой кошмарной несправедливостью к убийству.
Мужчина. Я покоряюсь Верховному суду.
Режиссер. Суд не прав. Он с самого начала решил против вас.
Мужчина. Сегодня я вижу, что он был прав.
Режиссер. Нельзя осудить на смерть человека по обвинению в преступлении, которого он не совершал.
Мужчина. Я был убийцей, еще не убив, я был виновен в смерти, еще не совершив убийства.
Режиссер. Это несправедливо. Взгляните же на ситуацию как человек.
Мужчина. Это невозможно.
Режиссер. То, что требовали от вас той ночью в тюрьме, нельзя требовать от человека.
Мужчина. Разве от меня много требовали? Только верить.
Режиссер (удивленно). Верить?
Мужчина. Верить в справедливость Верховного суда.
Режиссер. Если вы верите, что Верховный суд прав, значит, вы отказываетесь от себя.
Мужчина. Я отказываюсь от борьбы.
Режиссер. Но именно сейчас вы должны бороться за себя!
Мужчина. Уже утро.
Режиссер (неуверенно). Конечно. Утро.
Мужчина. Видите – меня ждет посланник Верховного суда.
Режиссер. Этот хромой полицейский.
Мужчина. Он отведет меня к моему судье.
Режиссер. Хотите сдаться суду?
Мужчина. Нет ничего лучше, чем сдаться Верховному суду. Только тот, кто примет его несправедливость, найдет у него справедливость; и только тот, кто станет его жертвой, найдет у него милость.
Режиссер. Вы невиновны. Вы ведь знаете, что невиновны!
Удаляющиеся шаги.
Драматург. Ну?
Режиссер (горько). Он ушел.
Драматург. Вы удивлены?
Режиссер. Это гнусно. Парень капитулировал. Он верит, что Верховный суд – справедливый суд.
Драматург. А вы?
Режиссер. Мне трудно представить себе что-либо более жестокое, чем этот суд.
Драматург. Потому что вы не верите в его справедливость.
Режиссер. А вы сами верите?
Драматург. Я писатель. Я только сочиняю.
Режиссер. Вы пытались доказать мне справедливость Верховного суда.
Драматург. Верховный суд в пьесу ввели вы, а не я.
Режиссер. С ним было лучше. У нас появился по крайней мере кто-то конкретный, кого мы могли обвинить и противопоставить какому-то смутному богу или чему-нибудь другому, что писатели преподносят как последнюю инстанцию. Этот замок в стиле рококо посреди огромного парка… Проведите меня туда.
Драматург (пораженно). Вы хотите туда?
Режиссер. Я поймал вас на слове. Я хочу вмешаться.
Драматург. Я не буду препятствовать.
Режиссер. Мы в парке?
Драматург. Да. Слышите – стучит дятел.
Слышен стук дятла.
Драматург. А вот кукушка.
Слышен крик кукушки.
Драматург. Обратите внимание, какое странное время дня. Все будто спит: кедры, акации, ели, черные автомобили, фонтан и сам замок, безвкусные божества и нимфы на его фасаде.
Режиссер. Сюда вошли хромой полицейский и наш несчастный герой.
Драматург. Высокие ржавые двери главного портала открыты.
Режиссер. Войдемте.
Драматург. Каменная лестница, чьи немногочисленные ступеньки выдолблены множеством виновных, которые в разное время по ним поднимались, стены с поблекшими фресками, пустые коридоры, а вот и зал правосудия с ветхой статуей справедливости.
Режиссер. Пусто. Везде пусто. Ни судей, ни подсудимых, только ставня запыленного окна стучит, то откроется, то закроется.
1 2 3 4 5
Драматург. Вы ожидали другого?
Режиссер. И тут Педро просыпается?
Драматург (удивленно). Как это просыпается?
Режиссер. Но ведь это был сон, грезы?
Драматург (смущенно). Как так?
Режиссер. Одинокая душа, пропасть сна, в которой она пребывает, далекая холмистая местность, затерявшаяся где-то в унылых горах, озеро в час заката (это ваше описание, не так ли?), затерявшийся большой город со старинными домами и диковинными фронтонами, устремленными в ночное небо, – и все это в бледном сиянии луны. Впечатляющая ночь, недалеко и до страшных видений. Ваш рассказ смахивает на видение, все – как в грезах.
Драматург. Действительно, такое могло привидеться человеку: и бездыханная женщина в нише под темной картиной, и его двойник, распростертый в кресле у деревянного необычайных размеров стола – и все это в безжалостном свете наступающего дня.
Режиссер (удивленно). Что вы хотите этим сказать?
Драматург. Мужчина вышел на улицу, залитую серебряным светом занимающегося утра, окончательно захватившего власть над городом. Он готов предстать перед судом как виновный в убийстве.
Режиссер (пораженно) . Так это был не сон?
Драматург. О сне и речи не было.
Режиссер. Я протестую. Еще бог с ним, с вашим утром, с его серебряным светом и властью; не сомневаюсь, что вы можете договориться и до свободно парящего в небе солнца. Но поймите, что недостаточно дешевой бутафории света и тьмы, чтобы считать дело сделанным.
Драматург. А если бы мужчина проснулся, если бы все это оказалось лишь страшным сном – вы были бы довольны?
Режиссер. Это было бы по крайней мере развязкой. Во сне можно пережить все что угодно, даже несправедливость. Во сне страх – явление законное. Но вы хотите перенести историю, которую мне здесь рассказали, из сна в действительность. И ваша история приобретает зловещий оттенок.
Драматург. Это мой принцип – рассказывать исключительно страшные истории.
Режиссер. У вас это здорово получается. С человеком, которого мы назвали Диего, поступили бесчеловечно.
Драматург. Вы имели в виду Педро?
Режиссер. Мне все равно, как его зовут.
Драматург. Я всегда был такого мнения.
Режиссер. Речь идет о более важном, нежели их имена. Я согласен – человек может убить, стать, таким образом, виновным в преступлении. Но мы обязаны рассмотреть среду, обстоятельства, которые привели его к убийству, и тогда приходишь к мысли, что он невиновен в убийстве. Вы только прислушайтесь: он совершил преступление, потому что не взял на себя вину за преступление, которого не совершал! Этого нельзя требовать от человека! Его сегодняшняя вина не может оправдать несправедливость к нему. Это бессердечно – требовать взять вину за другого. Я хочу говорить с ним.
Драматург. Вы хотите говорить с ним?
Режиссер. Разве я не режиссер?
Драматург. Да, вы имеете на это право.
Режиссер. Где мне найти его?
Драматург. Когда двойник умер, человек покинул дом и теперь бродит по городу.
Мужчина. Я убил! Слышите, люди, я убил! Я бегу по городу: улицы, площади, все дальше и дальше… Я виновен, виновен в смерти мужчины и женщины. Я убил их, отныне я убийца!
Драматург. Он бежит по улицам города, воздев к небу руки и обратив к нему свои глаза.
Режиссер. Я подожду его здесь, на углу улицы.
Драматург. Он скоро появится перед вами из света и тьмы.
Приближаются торопливые шаги.
Режиссер. Стойте! Подождите! Я прошу вас!
Мужчина. Кто зовет меня?
Режиссер. Друг.
Мужчина. Что вам нужно?
Режиссер. Я хочу поговорить с вами.
Мужчина. Я убийца.
Режиссер. Не уходите.
Мужчина. Мне нечего больше сказать.
Режиссер. Я здесь из-за вас, я ждал, я буду защищать вас до последнего.
Мужчина. Мне не нужна помощь.
Режиссер. Несчастье ваше велико. Верховный суд всесилен, но мы добьемся – вас оправдают.
Мужчина, Я убил.
Режиссер. Вы запутались. Большое несчастье свалилось на вас, и вы запутались. Если вы все обдумаете, вам станет ясно, что вы невиновны. Определенная вина, конечно, лежит на вас, но, принимая во внимание образ действий суда и несправедливость смертного приговора, что вам вынесли… Вас принудили этой кошмарной несправедливостью к убийству.
Мужчина. Я покоряюсь Верховному суду.
Режиссер. Суд не прав. Он с самого начала решил против вас.
Мужчина. Сегодня я вижу, что он был прав.
Режиссер. Нельзя осудить на смерть человека по обвинению в преступлении, которого он не совершал.
Мужчина. Я был убийцей, еще не убив, я был виновен в смерти, еще не совершив убийства.
Режиссер. Это несправедливо. Взгляните же на ситуацию как человек.
Мужчина. Это невозможно.
Режиссер. То, что требовали от вас той ночью в тюрьме, нельзя требовать от человека.
Мужчина. Разве от меня много требовали? Только верить.
Режиссер (удивленно). Верить?
Мужчина. Верить в справедливость Верховного суда.
Режиссер. Если вы верите, что Верховный суд прав, значит, вы отказываетесь от себя.
Мужчина. Я отказываюсь от борьбы.
Режиссер. Но именно сейчас вы должны бороться за себя!
Мужчина. Уже утро.
Режиссер (неуверенно). Конечно. Утро.
Мужчина. Видите – меня ждет посланник Верховного суда.
Режиссер. Этот хромой полицейский.
Мужчина. Он отведет меня к моему судье.
Режиссер. Хотите сдаться суду?
Мужчина. Нет ничего лучше, чем сдаться Верховному суду. Только тот, кто примет его несправедливость, найдет у него справедливость; и только тот, кто станет его жертвой, найдет у него милость.
Режиссер. Вы невиновны. Вы ведь знаете, что невиновны!
Удаляющиеся шаги.
Драматург. Ну?
Режиссер (горько). Он ушел.
Драматург. Вы удивлены?
Режиссер. Это гнусно. Парень капитулировал. Он верит, что Верховный суд – справедливый суд.
Драматург. А вы?
Режиссер. Мне трудно представить себе что-либо более жестокое, чем этот суд.
Драматург. Потому что вы не верите в его справедливость.
Режиссер. А вы сами верите?
Драматург. Я писатель. Я только сочиняю.
Режиссер. Вы пытались доказать мне справедливость Верховного суда.
Драматург. Верховный суд в пьесу ввели вы, а не я.
Режиссер. С ним было лучше. У нас появился по крайней мере кто-то конкретный, кого мы могли обвинить и противопоставить какому-то смутному богу или чему-нибудь другому, что писатели преподносят как последнюю инстанцию. Этот замок в стиле рококо посреди огромного парка… Проведите меня туда.
Драматург (пораженно). Вы хотите туда?
Режиссер. Я поймал вас на слове. Я хочу вмешаться.
Драматург. Я не буду препятствовать.
Режиссер. Мы в парке?
Драматург. Да. Слышите – стучит дятел.
Слышен стук дятла.
Драматург. А вот кукушка.
Слышен крик кукушки.
Драматург. Обратите внимание, какое странное время дня. Все будто спит: кедры, акации, ели, черные автомобили, фонтан и сам замок, безвкусные божества и нимфы на его фасаде.
Режиссер. Сюда вошли хромой полицейский и наш несчастный герой.
Драматург. Высокие ржавые двери главного портала открыты.
Режиссер. Войдемте.
Драматург. Каменная лестница, чьи немногочисленные ступеньки выдолблены множеством виновных, которые в разное время по ним поднимались, стены с поблекшими фресками, пустые коридоры, а вот и зал правосудия с ветхой статуей справедливости.
Режиссер. Пусто. Везде пусто. Ни судей, ни подсудимых, только ставня запыленного окна стучит, то откроется, то закроется.
1 2 3 4 5