Час прошел в напряженном ожидании, пока не вернулся солдат из посланной Скворцовым разведки. Немцев в селе не было, и ротный принял единственно возможное решение – войти в село.
Броском преодолели открытое место и уже у околицы, у первого плетня, ротный построил их, сам подсчитал ногу и скомандовал:
– Запевай!
Стрельбицкий откашлялся и хрипло завел:
Якорь поднят, вымпел алый
Плещет на флагшто-о-оке,
Краснофло-те-ец, крепкий ма-лы-ый,
В рейс идет дале-окий…
И все подхватили дружно и лихо, и гордо, – понимая, что нужно спеть как следует, как только возможно хорошо.
И потрясенное, в испуганной радости, застыло утреннее село, ничего не понимая, застигнутое врасплох этой песней, этим строем, захлестнутое щемящим, давним, довоенным. Замелькали в окнах неверящие бабьи лица, выбежало на дорогу несколько босых мальчишек, позабывших, что можно пылить рядом с колонной.
Мира пять шестых объездив
По различны-ым стра-а-анам…
Но ротный оборвал песню. Он крикнул одно только слово, и его было довольно, чтобы рота ссыпалась с дороги, укрылась в зелени по обе стороны улицы. Это слово было – «Воздух!». Растворяясь в ранней голубизне теплого летнего утра, почти недвижно стоял в высоком небе немецкий разведывательный самолет.
– «Рама», – сказал Веприк довольно бодро. – Рыщет.
– Нас высматривает, гад, – произнес Лутков и сплюнул. – Больше некого.
Остальные мрачно молчали.
«Что же это будет?» – мелькнуло у Голубчикова.
«Ничего, обойдется, – успокоил себя Пашка. – Не может быть».
«Будет подмога», – понадеялся Двоицын.
И еще подумали все вместе: «Главное – дождаться темноты».
2
Они лежали на взгорке, несколько человек, боевое охранение, отдаленно слыша за спиной смутные шумы деревни. Они оседлали дорогу, замаскировались – воткнули два смородиновых куста – место было слишком открытое. Но отсюда хорошо просматривалась дорога.
– Можно спать! – сказал Агуреев.
Позади была напряженная бессонная ночь, но она была позади, и о ней уже не думали. Нужно было беречь силы для следующей ночи.
Они ненадолго, слегка задремывали беглым, поверхностным сном, тут же пробуждаясь. Над ними стояла гнетущая тишина дня.
Их мысли настойчиво возвращались к одному: уйти, исчезнуть с этих открытых пространств – в спасительные загражденья лесов, в их тень и сумрак. Как домой, хотелось добраться до бригады, хотя там, может быть, шел сейчас самый страшный бой. Но уцелеть можно было, только пройдя сквозь это.
Они уже знали, что отсюда до леса более семидесяти километров по ровной, как доска, степи.
За спиной, в селе, отдыхали ребята. Многие, наверное, уже проснулись и, ожидая темноты, разговаривали и шутили с женщинами. Ротный выяснял, нет ли в селе предателей.
Агуреев свистнул по-блатному, сквозь зубы – как сплюнул. Они подняли головы.
Далеко впереди, куда едва доставал глаз, различалось в мареве темное пятно пыли. Минуту они еще надеялись, что им померещилось, что это что-то другое.
– Двоицын, – сказал помкомвзвод тихо, – бегом к старшему лейтенанту. Доложишь: на дороге четыре мотоциклиста…
Он не окончил фразы. На щеке его, под кожей, мелко подрагивал лицевой нерв.
– …а за ними мотопехота. Пять или шесть машин…
Сошки РПД скользили в пыли. Мишка Сидоров вжался плечом в приклад.
– С предохранителя сними, – сказал Лутков Пашке и сам поставил автомат на боевой взвод.
Немцы были совсем близко. Они ехали в колонну по два, сидели уверенно и удивительно прямо.
И вдруг один из них заметил охранение – они это поняли сразу, что он увидел их, торчащих на взгорке. Но он успел только вскрикнуть…
– Бей, – бросил Агуреев.
Мишка нажал на спуск, остальные тоже дали по короткой очереди и снесли мотоциклистов слитным огнем.
Один мотоцикл загорелся, другой, лежа на боку, дрожал и подпрыгивал в пыли, словно бился в судорогах.
– По машинам дай, – сказал Агуреев Сидорову. Машины были, наверное, в километре.
Мишка выпустил длинную очередь, и они остановились.
– Не, не попал, – объяснил Мишка. – Сами стали.
Три грузовика свернули в сторону и быстро покатили, объезжая село с другой стороны, а три остались на месте, из кузовов попрыгали солдаты и залегли.
– Минометы у них, – щурясь, сказал Агуреев.
– Ага, – согласился Мишка Сидоров. – Полковые. От села по дороге, сильно пригнувшись, поспешал Двоицын…
– Старший лейтенант приказал отойти.
Они, пятясь, сползли с бугорка и, тоже пригнувшись, побежали вдоль дороги. Легко подняв немалый груз очень черной земли, рванула совсем поблизости мина. Вторая упала почти одновременно с первой. Странно было представить, что это предназначается им.
– Вперед, броском! – кричал Агуреев.
«Во фриц дает!» – подумал Мишка Сидоров, Пашка Кутилин: «А дальше что же будет?» Лутков: «Надо пробиться».
А Голубчиков уже ни о чем не думал, лежа вверх лицом на черной развороченной взрывом земле.
Попытаться закрепиться и удержать длинное село было бы безумием. Но за селом пролегала балка, по дну ее сочился ручеек, и, продолжая балку, тянулась осыпавшаяся, изломанная линия траншей, отрытых, должно быть, нашими при отступлении, в сорок первом. Сюда и отошли сейчас люди старшего лейтенанта Скворцова.
Они были зажаты, блокированы в узкой щели под безоблачным небом, но здесь они могли держаться.
Немцы не сразу, но вошли в село, стали устанавливать в садах минометы. И только лучшие стрелки роты, стараясь помешать, не дать действовать свободно, время от времени били по ним одиночными выстрелами и короткими очередями.
– Мина! – сказал Стрельбицкий.
Ее хорошо было видно простым глазом. Она шла по дуге, слегка раскачиваясь, вихляясь, набрала высоту и стала падать на них, но это только так показалось, она ухнула, не долетев метров пятидесяти и подняв веер очень черной, долго опадающей земли.
Пашка повернул к Луткову бледное потное лицо, подмигнул и крикнул злорадно:
– Не попал, гад!
У второй тоже был недолет, но меньше, у третьей опять больше, одна рванула сзади, за траншеями.
Немцы расположили в садах два полковых миномета и несколько легких и методично чередовали общие залпы с веерным обстрелом: разрывается мина, а та, что за ней, уже рядом, на подходе, и другая тоже в полете, а следующую только выпустили, и еще одну опускают в ствол. Эта минометная очередь не давала поднять головы, а по спинам, по десантным ранцам, словно град по кровельному железу, стучали мелкие комья земли.
– У них наблюдатель на крыше, – неожиданно звонко крикнул Стрельбицкий. – Сидоров, снять его! – долетел издалека знакомый прежде голос.
Винтовок не было не только снайперских, вообще никаких, у всех автоматы. Мишка вытащил на бруствер ручной пулемет, приноравливаясь, что-то бормоча. Это был совсем другой человек, он только внешне напоминал Мишку Сидорова, да и то не очень. Сквозь поднятые черные смерчи он, мокрый, грязный, смотрел вперед, туда, где засел немецкий корректировщик. Сейчас он ему врежет.
В следующий миг неожиданный чудовищный удар пришелся по ним, но не спереди, а сбоку. С поразительной легкостью оторвавшись от дна траншеи, спиной вперед прыгнул на Луткова Стрельбицкий и сбил с ног. Страшный фонтан земли и рваных осколков застыл в воздухе и тяжело осел в траншею.
Мина разорвалась в самой траншее, но не в их колене. Теряя силу при поворотах, прошла сбившая их взрывная волна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14