Во всяком случае, два других претендента успели больше, чем я. Оба они музыканты. И каждый из них самым дружеским образом рассказывал мне, какая Джоанна великолепная любовница, как она углубляет их восприятие жизни, дает удивительную силу их музыкальному вдохновению, открывает новые горизонты, и так далее и тому подобное. Они оба были довольно хорошо откормленными мужчинами с безусловно красивыми лицами. В первом случае мне было восемнадцать, и я сразу же в отчаянии уехал в чужие края и не возвращался в течение шести лет. Во втором случае я отправился в буйную компанию и напился первый и единственный раз в жизни. Оба приключения прошли не без пользы, дали хороший урок, но не излечили меня от любви.
Она отодвинула пустую тарелку и сказала:
– Ну а теперь в чем дело?
Я рассказал об Арте. Она внимательно слушала и, когда я закончил, проговорила:
– Несчастный человек. И несчастная его жена… Почему он это сделал, как ты думаешь?
– Наверно, потому, что потерял работу. Арт так любил совершенство во всем. И он был слишком гордый… Он никогда не признавал, что допустил какую-то ошибку… Думаю, он просто не мог смотреть в лицо людям, которые знали, что ему дали пинка. Но странная вещь, Джоанна, для меня он оставался таким же совершенством, как и раньше. Я понимал, что ему тридцать пять, но ведь это не старость для жокея, и, хотя все видели, как он и Корин Келлар, тренер, который его уволил, страшно ссорились, если их лошади проигрывали. Арт ничего не утратил в своем стиле, его мог бы нанять кто-нибудь, пусть и не в такие престижные конюшни, как у Корина.
– Я правильно поняла, ты считаешь, что смерть для него была предпочтительнее сползания вниз?
– Да, похоже, что так.
– Надеюсь, когда придет твое время уходить, ты не будешь пользоваться такими сильнодействующими средствами, – заметила она. Я улыбнулся, и она добавила: – Кстати, что ты думаешь делать, когда уйдешь?
– Уйду? Я еще только начинаю, – удивился я.
– И через четырнадцать лет ты станешь второразрядным, разбитым, желчным сорокалетним человеком, слишком старым, чтобы начать жизнь снова, и не имеющим ничего за душой, кроме воспоминаний о лошадях, которые никто не хочет слушать. – В ее голосе звучала досада и раздражение от нарисованной перспективы.
– И с другой стороны, ты, – подхватил я, – будешь толстое, средних лет контральто дублирующего состава, которое боится потерять внешность, и озабочено тем, что голосовые связки все больше и больше теряют эластичность и уходит точность звучания.
– Какая мрачная перспектива, – засмеялась Джоанна. – Ноя понимаю тебя. И потому не пытаюсь разочаровать в твоей работе, хотя она и не дает будущего.
– Но будешь продолжать отговаривать по другим причинам?
– Конечно. Это по сути пустое, непродуктивное, эскапистское (Эскапист (от англ. escape) – человек, стремящийся уйти от действительности ) занятие, и оно побуждает людей растрачивать время и деньги на несущественное…
– Например, на музыку. Она взглянула на меня:
– За это ты сейчас пойдешь и вымоешь посуду. Пока я отбывал наказание за самую страшную ересь, возможную в семье Финнов, она снова занялась портретом, но наступили сумерки, и, когда я пришел с миром, предложив ей только что сделанный кофе, она оставила портрет до следующего дня.
. – У тебя телевизор работает? – спросил я, вручая ей чашку.
– Наверное, работает.
– Ты не против, если я включу его на четверть часа?
– Кто играет? – автоматически спросила она. Я вздохнул:
– Никто. Там программа скачек.
– О, прекрасно, если тебе надо…
Я включил телевизор, и мы увидели конец программы варьете. Затем последовал блок рекламы, потом открылись ворота ипподрома, и на фоне ускоренных съемок скачущих лошадей, в самых невозможных ракурсах возникла надпись «Скачки недели» и потом объявление о еженедельной пятнадцатиминутной передаче «Встречи для вас».
На экране появилось знаменитое лицо Мориса Кемп-Лоура, привлекательное, непринужденное, ироничное. Он начал с того, что просто и естественно представил гостя вечера, известного букмекера, и назвал тему сегодняшней передачи, объясняя, как делать ставки, основываясь на математических выкладках.
– Но сначала, – сказал Кемп-Лоур, – я хотел бы отдать дань памяти жокею стипль-чеза Арту Метьюзу, который сегодня на скачках в Данстейбле ушел из жизни по собственной воле. Думаю, многие из вас видели на экранах скачки, в которых он участвовал… и вы разделите со мной глубокое потрясение, что такая долгая и успешная карьера закончилась подобной трагедией. Хотя он так и не стал жокеем-чемпионом, Арт был известен как один из лучших мастеров стипль-чеза в стране, и его прямой, неподкупный характер служил великолепным примером для молодых жокеев, только вступающих в игру…
Джоанна, подняв брови, поглядела на меня, а Морис Кемп-Лоур, изящно закончив теплый некролог, посвященный Арту, вновь представил букмекера, который ясно и очаровательно продемонстрировал, как присоединиться к стану выигрывающих. Иллюстрацией к его беседе служили кинокадры и мультипликационные картинки, рисующие минута за минутой, как в Большом Лондоне ежедневно принимаются решения о стартовых ставках. Передача полностью отвечала высоким стандартам всех программ Кемп-Лоура.
Кемп-Лоур поблагодарил букмекера и завершил четвертьчасовую передачу обзором скачек на следующей неделе. Он не касался отдельных претендентов на победу, но давал такую информацию о жокеях и лошадях, которая усиливала бы интерес к предстоящим скачкам, так как публика что-то узнавала о прошлых достижениях соревнующихся. Его анекдоты были всегда интересными или смешными, и я слышал, что он приводил в отчаяние журналистов, пишущих о скачках, потому что его забавные истории всегда превосходили все, что могли придумать они.
Наконец он сказал:
– До встречи на следующей неделе в это же самое время. – И надпись «Скачки недели» исчезла вместе с ним.
Я выключил телевизор. Джоанна спросила:
– Ты смотришь каждую неделю?
– Да, если могу. Сейчас сезон скачек. Полно вещей, которые не стоит пропускать, и очень часто его гости – люди, которых я встречал.
– Мистер Кемп-Лоур собаку съел в своем деле?
– Да. Он вырос в этой среде. Его отец в тридцатые годы побеждал в больших национальных скачках, а теперь он босс в Национальном охотничьем комитете, а этот комитет, – продолжал я, заметив ее отсутствующий взгляд, – самый главный в управлении стипль-чезами.
– О-о. И мистер Кемп-Лоур тоже участвует в скачках?
– Нет. Вряд ли он вообще ездит верхом. У него от лошадей астма или что-то вроде этого. Я точно не знаю… Но он всегда на виду. Он часто бывает на скачках, правда, я никогда с ним не разговаривал.
Интерес Джоанны к скачкам на этом полностью истощился, и час или около того мы дружески и беспредметно болтали о том, как все в мире неустойчиво.
У дверей раздалось звяканье колокольчика, она пошла открыть, и, когда вернулась, за ней шел мужчина, портрет которого она пыталась нарисовать, один из тех, кто волновал ей кровь и волнует до сих пор. Он как собственник обнял ее за талию и поцеловал. Затем кивнул мне.
– Как прошел концерт? – спросила она. Он был первой скрипкой в Лондонском симфоническом оркестре.
– Так себе, – пожал он плечами. – Си-бемоль Моцарта прошел нормально, только какой-то дурак в зале начал хлопать после медленной части и испортил переход к аллегро.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54