Сашин лоб. Брови? Сашины. А рот не Сашин. Твердые губы на детском личике - чьи они? Он перевел глаза на фотографию, висевшую на стене, и снова взглянул на девочку.
Распахнулась дверь, на пороге - Саша. Она остановилась, посмотрела на Дмитрия Александровича, и вдруг лицо ее окаменело. Он поднялся ей навстречу.
- Что с вами? - спросил он. Лицо у нее дрожало.
- Уйдите, Дмитрий Александрович. Очень прошу вас, уйдите.
- Что случилось, Саша? - повторил он.
- Ничего не случилось. Я говорю: уйдите!
- Я уйду. Но это - не по-человечески!
- Пусть не по-человечески. Уйдите.
Прошло несколько дней. Было часов около пяти, люди уже возвращались с работы. На лестнице, прямо на ступеньках, сидел человек. Он сидел тут с самого утра и курил трубку. Лицо у него было серьезное и задумчивое Чего он ждет? Этого никто не знает. Жильцы проходили мимо, оглядывались, удивлялись и шли дальше. Интеллигентный человек. Хорошо одет. Не мальчишка. Чего он тут сидит?
Соседка из 14й квартиры успела сходить за хлебом, вернуться домой. Вспомнила, что забыла купить подсолнечного масла, сказала: "Эх я, голова!", снова сбегала в магазин и вернулась, а он все сидел. На лестничных площадках давно зажглось электричество, а он все сидел. Огонек трубки горел ярко в полутьме лестницы. К потолку бежал дым.
- Что вы здесь делаете, Дмитрий Александрович? - с изумлением сказал Константин Артемьевич, входя с улицы.
- Сижу, - спокойно ответил Поливанов.
- То есть как это так - сидите? - продолжал изумляться Константин Артемьевич. - Что это значит? Пойдемте наверх.
- Нет, я подожду вашу дочь.
- Она назначила вам свидание на лестнице? - спросил Константин Артемьевич. - Тогда сидите! - и он стал подниматься по ступенькам.
- Свидание... да... - сквозь зубы произнес Поливанов. И вдруг в дверях показалась Саша. Не поздоровавшись, прошла по краю ступеньки, на которой сидел Поливанов. Ани с ней не было, а он так надеялся именно на Аню.
- Саша! - сказал он. Саша не оглянулась.
- Нет, вы должны, вы обязаны мне сказать, я не собака, чтоб со мной так обращаться.
Он догнал ее, схватил за плечи и повернул к себе. Она молча, спокойно сбросила его руки.
- Не пущу! - сквозь зубы сказал Поливанов. - Ответьте, а то я...
- Ну, что вы? - тихо спросила Саша.
- Я... Я убью вас.
- Ну и убивайте - легко согласилась Саша.
Он разжал кулаки, плечи его опустились.
- Сашенька так он никогда не называл ее, - Сашенька... Я просто очень прошу вас... пожалуйста, скажите мне, что случилось?
- Мне нечего вас сказать, - ответила Саша... - Я...
Она умолкла. Ну что ей было сказать? Не могла же она сказать, что... Она вспомнила, как пошла, как увидела его над кроваткой. Лицо у него было такое... Она увидела и испугалась... Чего она испугалась? Она долго потом стояла у окна и плакала. Почему она плакала?
А потом Анюта проснулась. Ее глаза смотрели испуганно. Она сказала "к тебе!" так требовательно, что Саша не осмелилась спорить. Она держала дочку на коленях, укрывая ей ноги свободной рукой.
- А ты меня любишь? - спросила Аня.
- Только тебя.
- А Лешу? А бабушку?
Саша не отвечала. Она укачивала Аню и повторяла: "Только тебя..."
- Саша! - услышала она и, очнувшись, взглянула на Поливанова.
Они все еще стояли на лестнице, мимо проходили люди и удивленно оглядывались. Лицо у него было злое, но в глазах дрожало что-то, чему Саша не знала названия.
Что же мне сказать? - снова подумала она. И, презирая себя, сказала:
- Когда мы пришли к нам... ну, помните, после кино...Я вышла на кухню за чайником. И Ольга Сергеевна говорила маме: "У него серьезные намерения". Это она про вас...и про меня...
Зачем я вру? - подумала Саша. Да разве дело в том, что сказала Ольга Сергеевна?.. Саша пропустила мимо ушей глупые слова, но, войдя в комнату...
- И мама с ней согласилась, - добавила она упавшим голосом.
Поливанов снова сел на ступеньки и закрыл лицо руками.
- Саша, вы меня доконаете, - послышался его приглушенный голос, и Саше показалось, что он смеется. - Ну как же я могу отвечать за чужую пошлость... или глупость...Соседка болтает... оказывается, виноват я... Неужели вы не верите в чистоту человеческих отношений? В дружбу? В дружбу между мужчиной и женщиной? Так кто же из нас заражен пошлостью? Нет, вы ответьте мне!
Саша не знала, что ответить. Раздавленный ее пошлостью, Дмитрий Александрович, лохматый еще более, чем обычно, в расстегнутой куртке, какой-то растерзанный, замученный, сидел на ступеньке и смотрел на нее с укором.
- Простите меня, Дмитрий Александрович, - тихо сказала Саша. - Я действительно подумала... простите меня.
И он простил.
"10 апреля 1941 года.
Дмитрий Александрович принес Ане в подарок книжку о глупом мышонке. Сегодня она уселась за книжку и решила читать сама, долго пыталась начать и наконец, ничего толком не вспомнив, сказала:
- Ну, в общем, кошка съела мышонка...
Аня зовет частушки свистушками. Охотно поет, не стесняется. Дм. Ал. научил ее такой частушке:
Не страдала и не буду, Пускай не надеется. Если он моя судьба, Никуда не денется.
По-моему, зря. Уж если учить, так чему-нибудь другому.
4 июня 1941 года.
Сегодня мы ехали в метро. Дм. Ал. держал Аню на руках. И вдруг она спросила его:
- Митя, мы едем в темно?
Она замечает то, чего не замечаем мы. Когда сидишь в вагоне, видишь людей, смотришь, нет ли свободного места, следишь, не проехать бы остановку. А она видит тоннель, темные стены вместо дневного света, вместо неба и деревьев".
Все шло по прежнему. Они шагали имеете по улицам дневным и вечерним. Ходили в театр. Снег растаял, земля заблестела лужами. Потом лужи высохли, и асфальт то покрывался летней пылью, то сверкал свежей полировкой. Но почему же все было хоть и по-прежнему, но совсем иначе?
Лучше? Как у друзей после ссоры? Нет. Стало хуже. Что исчезло простота? Доверие? Нет, она доверяла Дмитрию Александровичу. Почему же, когда он по вечерам провожал ее до калитки, она прощалась с ним быстрее, чем прежде?
Она невзлюбила тьму у калитки. Невзлюбила темную парадную и ступеньки, на которых он сидел тогда, дожидаясь ее.
Она бывала довольна, когда в кафе мороженое кто-нибудь третий подсаживался к их столу. Когда он звал ее в кино, она говорила:
- Давайте захватим с собой Володю и Юлю.
- Вам бы культурником работать, Саша, а не сестрой милосердия, отвечал Дмитрий Александрович. - Ну что ж, давайте захватим.
Саша приглашала Юлю, а Юля говорила:
- Нет уж. По-моему, Дмитрий Александрович не очень-то любит хоровое пение. Идите одни.
В кино она следила за тем, чтоб ненароком не прикоснуться к нему плечом. Сколько раз, когда они сидели в заколдованной полутьме зала, ее рука тянулась к нему и тотчас украдкой уходила, будто спохватившись. Он никогда теперь не брал ее под руку. Никогда не задерживался у калитки. Да, это был настоящий друг.
Он входил во все дела семьи. Когда Саша оставила работу и начала готовиться к экзаменам в мединститут, Дмитрий Александрович принес ей гору учебников и помог составить план занятий.
- Главное - химия, - говорил он, - и, пожалуй, немецкий. Сочинение вы напишете без особой подготовки, в мединституте на сочинение не очень строго смотрят. Вот химия другое дело.
Когда он услышал слова Нины Викторовны, что с деньгами туговато, а машина для переезда на дачу будет стоить дорого, он сказал:
- Ба, ничего нет проще! У нас грузовые то и дело ездят по Казанке, запросто подбросят и вас с вещами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50