) он сам же додумывается.
Все молчали.
Тогда, чтобы все перевести на шутку, я спросил:
- Так кто же все-таки бог по специальности-то?
- И математик…- поддержав мою шутку, серьезно ответил Николай Николаевич Боголюбов.
* * *
Наша литература в силу целого ряда обстоятельств либо обходила некоторые явления действительности, исторические моменты, либо освещала их с одной какой-нибудь стороны. А между тем время шло. Информация об этих явлениях и моментах постепенно становится достоянием нас, живущих на земле в это время, и получилось, что мы, люди, знаем о действительности больше, чем знает о ней наша литература. А главное, знаем о ней немножечко по-другому. Вот почему книгу, которая, в общем-то, впервые трогает тот или иной пласт, читать подчас не очень интересно. Я знаю об этом пласте больше, чем эта книга, она только еще трогает его, а я уже все об этом давно знаю.
* * *
Одна журналистка, автор интересных воспоминаний, написала о себе, что она не скала, а река. То есть что она течет от события к событию, от человека к человеку, от любви к любви и так далее и тому подобное.
Я бы про себя сказал, что я, оглядываясь назад на свою жизнь, вижу себя даже и не рекой, а плотом, который плывет по прихоти текущей воды.
Но почему-то и каким-то образом этот практически неуправляемый плот всегда несло по оптимальному, во всяком случае, по благоприятному курсу.
* * *
Сама жизнь Пушкина с особенным происхождением по материнской линии от Ганнибалов, с лицейской юностью, с друзьями (Жуковский, Карамзин и другие), с ранним литературным успехом и ранними ссылками, с путешествием в Арзрум, с Ариной Родионовной, с его любимыми женщинами, с женитьбой иа первой красавице России, с болдинской осенью и, наконец, с трагическим концом - вся эта жизнь Пушкина есть уже как бы законченное художественное произведение, если избегать пошловатого слова «роман», Если бы писать роман об этом человеке, не нужно было бы ничего ни убавлять, ни прибавлять - настолько все тут цельно, страстно, остроконфликтно, романтично, ярко и трагедийно…
* * *
Прозу Пушкина я люблю нисколько не меньше его стихов. «Дубровский», «Капитанская дочка», «Повести Белкина», «Путешествие в Арзрум»… Наслаждаешься самим процессом чтения, ибо все уж давно знаешь едва ли не наизусть, но что приводит в истинный восторг - так это лаконизм пушкинской прозы. Так и видно, что писатель заботился не о количестве страниц, а только о выразительности. Так и видно, что писателю платили тогда не за объем рукописи, а за произведение как таковое. «Дубровский». Страшно подумать, что это сто страничек в книге маленького формата. «Капитанская дочка» - шестьдесят восемь страниц. А сколько там всего! Какая насыщенность событиями, чувствами, психологией, характерами… Я думаю, у среднего современного писателя и «Дубровский» и «Капитанская дочка» превратились бы в пухлые тяжелые «кирпичи» по пятьсот - шестьсот страниц каждая книга.
* * *
Для того чтобы на земле возникла и была возможна жизнь, потребовалось множество совпадений, которые современная наука называет случайными. Случайно в атмосфере оказался ионный барьер, который предохраняет все живое от космических излучений. Случайно химические элементы соединились в белковую молекулу, случайно ультрафиолет не проникает через верхние слои атмосферы. Сама атмосфера возникла случайно, потому что случайно на земле возник фотосинтез с выделением кислорода. Случайно на земле поддерживается благоприятная для жизни температура, случайно на земле оказалась вода, на основе которой и построена вся жизнь… Если заняться, то можно из ученых книг выписать сотни таких совпадений. Но не слишком ли много случайностей и совпадений, нацеленных в одну точку?
* * *
Обратите внимание, что из двух непроницаемых бездн, проблеском между которыми является человеческая жизнь, люди заглядывают все время в ту, которая ждет, а не в ту, которая осталась позади. Одни - рационально отрицая, другие - смутно надеясь, третьи - твердо веруя, что их там, впереди, ждет какое-то продолжение, но все люди, все философские концепции, религии всех времен и народов, кроме разве буддистов, обращают свой взор к той бездне, в которой человек исчезнет, а не к той, из которой он появился.
* * *
В литературоведении много говорится о демонизме Лермонтова, о байронизме, о его озлобленности по отношению к жизни, о его презрении если не к людям, то к окружающей среде и прочему. При этом исследователей удивляла некая двойственность личности Лермонтова, когда наряду с видимым озлоблением и, как мы теперь сказали бы, крайним индивидуализмом вдруг проступали черты человечности, мягкости, нежности и добра. А между тем ничего удивительного во всем этом нет. Дело в том, что ранний, юношеский (хотелось бы сказать - мальчишеский) демонизм и байронизм были только позой, душа же его на самом деле была - верх чистоты, доброты, мягкости и ранимости. И вот происходил естественный и закономерный процесс. С годами шелуха позы, постороннего литературного влияния осыпалась, а подлинная душа все более высветлялась, выступала на передний план, диктовала все более человечные, добрые, спокойно-мудрые, все более подлинно народные слова.
* * *
Известно, что Гоголь был очень религиозным человеком, православным христианином. Он крещен в церкви в Сорочинцах, в «Избранных местах…» у него есть глава о литургии, он был связан с оптинскими старцами, в последние годы жизни реллгиозная экзальтация приняла у него даже несколько болезненный характер. Известно также, что он как-то, я бы даже сказал, декларативно любил Русь и тысячу раз торопился признаться ей в любви, но нетрудно заметить в богатой духовной жизни Гоголя, в самой сокровенной сути ее некую раздвоенность и - вот именно - болезненность. Что-то все время жгло его изнутри, что-то ему все время мешало, можно сказать, несколько преувеличив, что он жил словно на иголках.
Да и по тексту: с одной стороны, «О, Русь, птица-тройка», с другой - одни хари да рожи. Чего стоят имена русских и малоросских людей во всех почти произведениях Гоголя. Все эти башмачкины, довгочхуны, товстогубы, пошлепкины, держиморды, люлюковы, уховертовы, яичницы, хевакины, собакевичи, кирдяги, козолупы, бородавки, сквозники-дмухановские… Что стоит описание русского губернского бала и сравнение его с мухами, слетевшимися на сахар, да и многое, многое другое.
И вот при очень внимательном и многократном прочтении гоголевских текстов можно вдруг прийти к мысли, что его всю жизнь мучила одна глубокая тайная любовь, его тайна тайн и святая святых - любовь к католической Польше. Происхождение ли здесь причиной (все-таки Яновские как-никак), исторические ли очень сложные связи Польши и Украины - не знаю, но едва ли я ошибаюсь… Все, что я тут напишу, совершенно недоказуемо и, как говорится, гипотетично, но если мысль зародилась, пусть самая спорная, то отчего бы ее не высказать? От величайшего русского писателя не убудет.
Возьмем произведение, где две сферы - Русь и Польша, православное христианство и католицизм - сталкиваются наиболее остро и беспощадно, возьмем поистине эпическое полотно Гоголя, возьмем «Тараса Бульбу».
Конечно, Гоголь с большой симпатией описывает запорожское православное войско, равно как и нравы Запорожской Сечи, равно как и отдельных запорожцев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
Все молчали.
Тогда, чтобы все перевести на шутку, я спросил:
- Так кто же все-таки бог по специальности-то?
- И математик…- поддержав мою шутку, серьезно ответил Николай Николаевич Боголюбов.
* * *
Наша литература в силу целого ряда обстоятельств либо обходила некоторые явления действительности, исторические моменты, либо освещала их с одной какой-нибудь стороны. А между тем время шло. Информация об этих явлениях и моментах постепенно становится достоянием нас, живущих на земле в это время, и получилось, что мы, люди, знаем о действительности больше, чем знает о ней наша литература. А главное, знаем о ней немножечко по-другому. Вот почему книгу, которая, в общем-то, впервые трогает тот или иной пласт, читать подчас не очень интересно. Я знаю об этом пласте больше, чем эта книга, она только еще трогает его, а я уже все об этом давно знаю.
* * *
Одна журналистка, автор интересных воспоминаний, написала о себе, что она не скала, а река. То есть что она течет от события к событию, от человека к человеку, от любви к любви и так далее и тому подобное.
Я бы про себя сказал, что я, оглядываясь назад на свою жизнь, вижу себя даже и не рекой, а плотом, который плывет по прихоти текущей воды.
Но почему-то и каким-то образом этот практически неуправляемый плот всегда несло по оптимальному, во всяком случае, по благоприятному курсу.
* * *
Сама жизнь Пушкина с особенным происхождением по материнской линии от Ганнибалов, с лицейской юностью, с друзьями (Жуковский, Карамзин и другие), с ранним литературным успехом и ранними ссылками, с путешествием в Арзрум, с Ариной Родионовной, с его любимыми женщинами, с женитьбой иа первой красавице России, с болдинской осенью и, наконец, с трагическим концом - вся эта жизнь Пушкина есть уже как бы законченное художественное произведение, если избегать пошловатого слова «роман», Если бы писать роман об этом человеке, не нужно было бы ничего ни убавлять, ни прибавлять - настолько все тут цельно, страстно, остроконфликтно, романтично, ярко и трагедийно…
* * *
Прозу Пушкина я люблю нисколько не меньше его стихов. «Дубровский», «Капитанская дочка», «Повести Белкина», «Путешествие в Арзрум»… Наслаждаешься самим процессом чтения, ибо все уж давно знаешь едва ли не наизусть, но что приводит в истинный восторг - так это лаконизм пушкинской прозы. Так и видно, что писатель заботился не о количестве страниц, а только о выразительности. Так и видно, что писателю платили тогда не за объем рукописи, а за произведение как таковое. «Дубровский». Страшно подумать, что это сто страничек в книге маленького формата. «Капитанская дочка» - шестьдесят восемь страниц. А сколько там всего! Какая насыщенность событиями, чувствами, психологией, характерами… Я думаю, у среднего современного писателя и «Дубровский» и «Капитанская дочка» превратились бы в пухлые тяжелые «кирпичи» по пятьсот - шестьсот страниц каждая книга.
* * *
Для того чтобы на земле возникла и была возможна жизнь, потребовалось множество совпадений, которые современная наука называет случайными. Случайно в атмосфере оказался ионный барьер, который предохраняет все живое от космических излучений. Случайно химические элементы соединились в белковую молекулу, случайно ультрафиолет не проникает через верхние слои атмосферы. Сама атмосфера возникла случайно, потому что случайно на земле возник фотосинтез с выделением кислорода. Случайно на земле поддерживается благоприятная для жизни температура, случайно на земле оказалась вода, на основе которой и построена вся жизнь… Если заняться, то можно из ученых книг выписать сотни таких совпадений. Но не слишком ли много случайностей и совпадений, нацеленных в одну точку?
* * *
Обратите внимание, что из двух непроницаемых бездн, проблеском между которыми является человеческая жизнь, люди заглядывают все время в ту, которая ждет, а не в ту, которая осталась позади. Одни - рационально отрицая, другие - смутно надеясь, третьи - твердо веруя, что их там, впереди, ждет какое-то продолжение, но все люди, все философские концепции, религии всех времен и народов, кроме разве буддистов, обращают свой взор к той бездне, в которой человек исчезнет, а не к той, из которой он появился.
* * *
В литературоведении много говорится о демонизме Лермонтова, о байронизме, о его озлобленности по отношению к жизни, о его презрении если не к людям, то к окружающей среде и прочему. При этом исследователей удивляла некая двойственность личности Лермонтова, когда наряду с видимым озлоблением и, как мы теперь сказали бы, крайним индивидуализмом вдруг проступали черты человечности, мягкости, нежности и добра. А между тем ничего удивительного во всем этом нет. Дело в том, что ранний, юношеский (хотелось бы сказать - мальчишеский) демонизм и байронизм были только позой, душа же его на самом деле была - верх чистоты, доброты, мягкости и ранимости. И вот происходил естественный и закономерный процесс. С годами шелуха позы, постороннего литературного влияния осыпалась, а подлинная душа все более высветлялась, выступала на передний план, диктовала все более человечные, добрые, спокойно-мудрые, все более подлинно народные слова.
* * *
Известно, что Гоголь был очень религиозным человеком, православным христианином. Он крещен в церкви в Сорочинцах, в «Избранных местах…» у него есть глава о литургии, он был связан с оптинскими старцами, в последние годы жизни реллгиозная экзальтация приняла у него даже несколько болезненный характер. Известно также, что он как-то, я бы даже сказал, декларативно любил Русь и тысячу раз торопился признаться ей в любви, но нетрудно заметить в богатой духовной жизни Гоголя, в самой сокровенной сути ее некую раздвоенность и - вот именно - болезненность. Что-то все время жгло его изнутри, что-то ему все время мешало, можно сказать, несколько преувеличив, что он жил словно на иголках.
Да и по тексту: с одной стороны, «О, Русь, птица-тройка», с другой - одни хари да рожи. Чего стоят имена русских и малоросских людей во всех почти произведениях Гоголя. Все эти башмачкины, довгочхуны, товстогубы, пошлепкины, держиморды, люлюковы, уховертовы, яичницы, хевакины, собакевичи, кирдяги, козолупы, бородавки, сквозники-дмухановские… Что стоит описание русского губернского бала и сравнение его с мухами, слетевшимися на сахар, да и многое, многое другое.
И вот при очень внимательном и многократном прочтении гоголевских текстов можно вдруг прийти к мысли, что его всю жизнь мучила одна глубокая тайная любовь, его тайна тайн и святая святых - любовь к католической Польше. Происхождение ли здесь причиной (все-таки Яновские как-никак), исторические ли очень сложные связи Польши и Украины - не знаю, но едва ли я ошибаюсь… Все, что я тут напишу, совершенно недоказуемо и, как говорится, гипотетично, но если мысль зародилась, пусть самая спорная, то отчего бы ее не высказать? От величайшего русского писателя не убудет.
Возьмем произведение, где две сферы - Русь и Польша, православное христианство и католицизм - сталкиваются наиболее остро и беспощадно, возьмем поистине эпическое полотно Гоголя, возьмем «Тараса Бульбу».
Конечно, Гоголь с большой симпатией описывает запорожское православное войско, равно как и нравы Запорожской Сечи, равно как и отдельных запорожцев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37