Спасибо вам. И до свидания.
Встала, подошла к балкону. Улыбается.
Она взяла сумку с вещами, посмотрела на землю, на траву, примятую сумкой, поставила сумку в трамвае у окна и вдруг подумала в тысячный раз, что вся её жизнь – набор случайностей, глупостей, ненужностей, бессмысленной игры и даже вот эта поза, которую она приняла сейчас у окна в грязном трамвае уже была, была, была в каком-то фильме, она видела это…
МОЛЧАНИЕ.
Ну, идёмте, что ли, мои соотечественники. И выше голову. Шире шаг, почтальон. Пошли, не кисните, надо идти, куда-то делать что-то. Хоть дураки мы, хоть не дураки, надо жить, живые пока. Живые ведь мы пока.
Встала у кучи с листьями, тронула её ногой.
Прощай, куча. Листья, прощайте. (Пауза.) Пошли. Все пошли.
Все встали, пошли к выходу.
НАТАЛЬЯ. Что и правда уезжаете, что ли? Может, дождётесь Тольку? Он приедет, поди, скоро? Или, вы думаете, не приедет? Уедете, что ли?
ЛАРИСА. А вы что думали – останусь?
НАТАЛЬЯ. Да поживите ещё. Куда вы торопитесь. На нас обиделись? Мы же не со зла. Да мы, вообще-то, ничего плохого вам не сделали, нет?
ЗОРРО. А правда, останьтесь? Вот тут комната эта теперь свободна, а чего? Останьтесь? Мы не такие плохие, мы договоримся, будем жить, что-то будет, а?
ЛАРИСА. Нет. Спасибо. Пошли, всё. Митя, скажи мне что-нибудь на прощание?
МИТЯ (Улыбается, говорит негромко, с трудом.) Ра-ри-са. Рю-бовь.
МОЛЧАНИЕ.
ЛАРИСА (Улыбнулась.) Молчит Митя. Ну, поехала я.
НАТАЛЬЯ. Что, она правда уезжает, что ли?
ЛАРИСА. Пошли.
ЗОРРО. А мы чего-то как-то подумали, вы с нами насовсем останетесь. Как родная стали. Оставайтесь? Вот комната, а? Честное слово. Ну, а ковёр-то, ковёр-то тогда, раз едете? (Сунул Ларисе под мышку ковёр.) Для вашего театра. Подарок от Зорро. С Наполеоном. Он как живой. Пригодится. Повесите там, у себя на небе.
ЛАРИСА. Спасибо. Повесим. Обязательно.
Вышли всей группой вместе, будто гроб несут, кучкой вышли из подъезда, прижимаясь друг к другу, будто понесли Ларису.
Посмотрели хором на небо, потом в землю.
Мужчина с помойным ведром вышел, смотрит на Ларису.
МУЖЧИНА. Здрасьте. А я вас видел. В кино. Маленький ходил с отцом в кино и видел вас. И так сильно любил и мечтал встретиться. Я даже письмо вам писал. Не получали? Про то, что вы – небожительница такая, красавица.
ЛАРИСА. Письмо? Нет, не получала. А вы кто? Кто вы?
МУЖЧИНА. Я? Наладчик. Тут – наладчик.
ЛАРИСА. Наладчик? Как хорошо, что наладчик. Вы, наверное, тот, который сказал: “Вы обо мне ещё услышите!”? Да? Вот и правда, услышала. Надо же, наладчик. Вы, пожалуйста, вот что… Вы наладьте тут всё хорошенько, ладно? Может быть, у вас получится? До свидания вам и всем. Наладьте, да?
МУЖЧИНА. Ну ладно, раз просите.
Лариса встала у крыльца магазина, сняла со шляпки цветок, оторвала его нервно, положила, улыбнулась виновато.
ЛАРИСА. Папе. Бедному папочке. Будто он инкассатор, которого на этом месте у магазина расстреляли и теперь тут будут лежать на этом месте эти цветочки. Пока не пройдёт негр странный чёрный и не заберёт это. Чёрный-чёрный негритос, он полез на паровоз. Именно так. Где страна, где старики и старухи живут долго, не знаете? Есть, наверное где-то.
Налетел ветер на старый тополь, с него посыпались листья на Ларису и на провожающих её. Лариса улыбается, руки подставила под листья.
Будто на сцене. И рабочий сверху не рассчитал и вывалил целый короб приготовленных листьев на нас. И сидит, боится, что теперь его ругать будут. Эй! Милый! Не будут! Правильно сделал, что вывалил сразу всё, не дожидаясь чего-то там. Нечего уже ждать, нечего и некому. Всё правильно, не бойся! Наверное, это я – как осенний лист, сорванный с дерева, свалилась и полетела, падаю на землю с неба. Пожила на небе – и хватит. Молчу. Слишком красиво. Друг Аркадий – не говори так красиво. Кто сказал это? Я сказала. Лечу, падаю, кружусь.
Помолчали и все вместе в ногу пошли к трамвайному кольцу. Лариса остановилась.
Всё. Ну вы идите домой, идите. Я не люблю, когда меня провожают. А то как у Верди. Будто я долго, мучительно умираю. Как у Верди. У Верди всегда долго умирают героини. Правда, я не оперная, а драматическая актриса. Но всё равно. Почему у Верди в операх всегда все долго умирают? Не знаю. Но я ведь не умираю. Просто вы меня долго провожаете. А я буду жить. Всё будет хорошо, Ларочка, всё будет хорошо. Я буду жить долго. Очень долго. И ещё много сыграю. Не бойтесь, я уже в порядке. Правда, я беременна. Ну, что ж. В порядке. Я сяду в трамвай и доеду. Идите. Я на стекле напишу вам прощальную речь. Смотрите внимательно. На стекле трамвая. Идите. Я хочу, чтобы было красиво. Идите.
Смотрит на них, они разворачиваются, идут в ногу, к подъезду, вошли в квартиру, встали на балконе.
А она пошла к остановке.
Прогрохотал трамвай, приехал. Двери раскрыл. Негр вбежал в первую дверь, сел у окна. Лариса не видит его. Придерживая одной рукой живот, она вошла в трамвай, поставила чемодан у окна. Подышала на стекло и пальцем на стекле написала:
“ЛАРИСА. ЛЮБОВЬ.”
Трамвай звякнул, поехал.
Она смотрела в окно, увидела всех их, стоявших на балконе и подумала…
Что-то такое она подумала.
Что-то промелькнуло в её голове на секунду, какая-то страшно важная мысль, но так быстро стало мелькать другое за окнами, что она сразу забыла это и стала думать о Москве, о том, что будет…
Что-то будет.
“Что-то будет, – думала она, – неважно что. Что-то будет. Жить-то надо как-то. Вот и будет что-то. Будет день – будет и пища. Что-то всё равно будет. Будет.”
Что-то будет.
Темнота
Занавес
Конец
декабрь 1996 года

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19