— И о тамошних фермерах. Он почему-то напомнил мне родной Озерный край.
— Вот как? — сказал Скриппс.
Работа на помповой фабрике придала ему некоторую твердость. Речь стала более отрывистой. Теперь она больше походила на речь суровых тружеников севера. Однако взгляды его не менялись.
— Хочешь, я немного почитан? тебе вслух? — спросила Диана. — Тут есть хорошие гравюры на дереве.
— А может, лучше пойдем в закусочную? — сказал Скриппс.
— Как хочешь, милый, — сказала Диана. У нее вдруг сорвался голос. — Только я... о, я бы предпочла, чтобы и ноги твоей там больше не было! — она вытерла слезы. Скриппс этого даже не заметил. — Я возьму с собой птичку, милый, — сказала Диана. — Она целый день не была на воздухе.
Они вместе направились в закусочную. Теперь они уже не ходили по улицам, взявшись за руки. Они шли так, как ходят супруги, которых называют женатиками. Миссис Скриппс несла клетку с птицей. Птица блаженствовала на теплом ветерке. Навстречу им нетвердыми шагами брели люди, захмелевшие от весеннего воздуха. Многие из них окликали Скриппса. Теперь его хорошо знали и уважали в местечке. Некоторые, проходя мимо них, приподнимали шляпу и здоровались с миссис Скриппс. Она рассеянно отвечала. «Только бы мне удержать его, — думала она. — Только бы удержать». Они трусили дальше узкой улочкой, меся ногами мокрый снег, и у нее вдруг стало стучать в висках. Может, это был отголосок их размеренной ходьбы? Не у-дер-жать. Не у-дер-жать. Не у-дер-жать.
Когда переходили улицу, Скриппс взял ее под руку. И стоило только его руке коснуться ее локтя, как Диана поняла, что так оно и будет. Ей ни за что не удержать его. Мимо прошла группа индейцев. Над ней они смеются или просто шутят меж собой? Этого Диана не знала. Она знала только то, что размеренно и глухо отдавалось в висках: «Не у-дер-жать. Не у-дер-жать».
ОТ АВТОРА
(К читателю, не к печатнику. Разве от печатника что укроется? Да и кто такой, собственно, печатник? Гутенберг. Библия Гутенберга. Кэкстон. Двенадцатый светлый казлон. Линотип. Когда автор был мальчиком, его заставляли искать в формах блох. Когда автор подрос, его стали посылать за ключами к печатным формам. О, они незаурядные остряки, эти самые печатники!)
* * *
На тот случай, если читатель сбился с толку, напомним, что мы снова подошли к тому моменту, с которого началось повествование: Йоги Джонсон и Скриппс О'Нил стоят у окна помповой фабрики, а на дворе веет теплый ветер чинук. Как видите, Скриппс О'Нил на сегодня уже отработал свое и теперь держит путь к закусочной вместе с супругой, которая боится, что не сможет удержать его. Мы лично тоже не верим, что она его удержит, но пусть читатель увидит все своими глазами. А мы тем временем оставим наших супругов на дороге в закусочную и вернемся к Йоги Джонсону. Мы хотим, чтобы Йоги Джонсон завоевал расположение читателя. Теперь наш рассказ пойдет быстрее, потому что, вероятно, кое-кого из читателей он уже начал утомлять. К тому же мы постараемся оживить его любопытными историями. Мы не выдадим большого секрета, если сообщим, что наилучшие из этих историй мы услышали от мистера Форда Мэдокса Форда. Посему приносим ему благодарность и надеемся, что то же самое сделает и читатель. Во всяком случае, сейчас мы возвращаемся к Йоги Джонсону. Как читатель, вероятно, помнит, Йоги Джонсон — это тот человек, который был на войне. В начале нашего рассказа. (см. стр. 7) он как раз выходит из помповой фабрики.
Писать таким образом — начиная не с начала — очень хлопотное дело. Автор надеется, что читатель его поймет и простит за это краткое пояснительное слово. О себе я знаю, что с превеликой охотой прочту все, что когда-нибудь напишет читатель; льщу себя надеждой, что и читатель отплатит мне той же монетой. И если кто-либо из читателей соизволит прислать мне что-либо свое на предмет критического замечания или совета, меня каждый день после обеда можно найти в кафе «Купол», где я болтаю об искусстве с Гарольдом Стирнсом и Синклером Льюисом, и читатель может либо самолично занести свой материал, либо переслать через мой банк, если у меня когда-либо будет счет в банке. А теперь, с позволения читателя — но пусть он не подумает, будто я собираюсь его подгонять, — мы вернемся к Йоги Джонсону. Только прошу иметь в виду, что тем временем, как мы возвращаемся к Йоги Джонсону, Скриппс О'Нил и его супруга подходят к закусочной. Что там с ними произойдет, я еще не знаю. Был бы очень рад, если бы читатель смог мне помочь.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
«ЛЮДИ НА ВОЙНЕ И СМЕРТЬ ОБЩЕСТВА»
Можно также заметить, что притворство нисколько не избавляет человека от присущих ему качеств: правда, когда оно порождается лицемерием, его можно приравнять к обману. Однако когда оно идет от тщеславия, то скорее приближается к бахвальству; так, например, показная щедрость тщеславного человека заметно отличается от аналогичной черты скряги; ибо пусть тщеславный человек на самом деле не тот, за кого себя выдает, пусть он и не обладает добродетелью в той мере. какую ему хотелось бы явить миру, его личина выглядит на нем не так несуразно, как на скряге, который предстает прямой противоположностью тому, чем он хочет казаться.
Генри Филдинг.
1
Йоги Джонсон миновал фабричную проходную и зашагал по улице. В воздухе чувствовалась весна. Снег таял, и в сточных канавах бурлила вода. Йоги шел по середине улицы, там, где заледеневший снег еще держал дорогу. Потом свернул налево и перешел мост через Медвежью. Лед на реке уже тронулся, и он загляделся на бурный поток. Внизу, по-над водой, на кустах ивняка уже начинали зеленеть почки.
Настоящий чинук, подумал Йоги. Мастер хорошо сделал, что отпустил рабочих. Задерживать кого-либо в такой день было бы безрассудством: всякое может случиться. Хозяин, фабрики знает что к чему. Когда повеет чинук, лучше отпустить людей. Если кто и покалечится, так не по его вине. Он не будет подлежать закону об ответственности нанимателя. Они ведь разбираются в таких делах, эти великие помповые дельцы. Что-что, а это они знают.
Йоги был встревожен. У него из головы не шло одно. Настала весна — теперь уже очевидно, — а ему не хотелось женщины. В последнее время это беспокоило его все больше и больше. Он уже почти не сомневался. Не хотелось. Накануне вечером он зашел в городскую библиотеку. Взглянул на библиотекаршу — и никакого желания. Смотрел, будто на пустое место. В ресторанчике, где у него был постоянный абонемент, он глаз не сводил с официантки, которая подавала ему заказ. И опять то же самое. На улице ему встретилась стайка девушек, возвращавшихся из средней школы. Он окинул взглядом всех по очереди. И хоть бы одна из них пробудила в нем желание. Определенно с ним что-то не так. Неужели он уже ни к чему не пригоден? Неужели всему конец?
«Что ж, — подумал Йоги. — С женщинами, может, и все, хотя как-то не очень верится; но зато у меня осталась любовь к лошадям». Он шел крутым склоном. Он взбирался на крутой склон, который от Медвежьей тянулся к дороге на Шарлевуа. Собственно говоря, подъем был не такой уж и крутой, но сморенному весенним воздухом Йоги он показался чуть ли не утесом. Впереди при дороге вынырнула фуражная лавка. Возле лавки была привязана упряжка отличных лошадей. Йоги подошел к ним. Ему хотелось погладить их. Удостовериться, что не все еще потеряно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18
— Вот как? — сказал Скриппс.
Работа на помповой фабрике придала ему некоторую твердость. Речь стала более отрывистой. Теперь она больше походила на речь суровых тружеников севера. Однако взгляды его не менялись.
— Хочешь, я немного почитан? тебе вслух? — спросила Диана. — Тут есть хорошие гравюры на дереве.
— А может, лучше пойдем в закусочную? — сказал Скриппс.
— Как хочешь, милый, — сказала Диана. У нее вдруг сорвался голос. — Только я... о, я бы предпочла, чтобы и ноги твоей там больше не было! — она вытерла слезы. Скриппс этого даже не заметил. — Я возьму с собой птичку, милый, — сказала Диана. — Она целый день не была на воздухе.
Они вместе направились в закусочную. Теперь они уже не ходили по улицам, взявшись за руки. Они шли так, как ходят супруги, которых называют женатиками. Миссис Скриппс несла клетку с птицей. Птица блаженствовала на теплом ветерке. Навстречу им нетвердыми шагами брели люди, захмелевшие от весеннего воздуха. Многие из них окликали Скриппса. Теперь его хорошо знали и уважали в местечке. Некоторые, проходя мимо них, приподнимали шляпу и здоровались с миссис Скриппс. Она рассеянно отвечала. «Только бы мне удержать его, — думала она. — Только бы удержать». Они трусили дальше узкой улочкой, меся ногами мокрый снег, и у нее вдруг стало стучать в висках. Может, это был отголосок их размеренной ходьбы? Не у-дер-жать. Не у-дер-жать. Не у-дер-жать.
Когда переходили улицу, Скриппс взял ее под руку. И стоило только его руке коснуться ее локтя, как Диана поняла, что так оно и будет. Ей ни за что не удержать его. Мимо прошла группа индейцев. Над ней они смеются или просто шутят меж собой? Этого Диана не знала. Она знала только то, что размеренно и глухо отдавалось в висках: «Не у-дер-жать. Не у-дер-жать».
ОТ АВТОРА
(К читателю, не к печатнику. Разве от печатника что укроется? Да и кто такой, собственно, печатник? Гутенберг. Библия Гутенберга. Кэкстон. Двенадцатый светлый казлон. Линотип. Когда автор был мальчиком, его заставляли искать в формах блох. Когда автор подрос, его стали посылать за ключами к печатным формам. О, они незаурядные остряки, эти самые печатники!)
* * *
На тот случай, если читатель сбился с толку, напомним, что мы снова подошли к тому моменту, с которого началось повествование: Йоги Джонсон и Скриппс О'Нил стоят у окна помповой фабрики, а на дворе веет теплый ветер чинук. Как видите, Скриппс О'Нил на сегодня уже отработал свое и теперь держит путь к закусочной вместе с супругой, которая боится, что не сможет удержать его. Мы лично тоже не верим, что она его удержит, но пусть читатель увидит все своими глазами. А мы тем временем оставим наших супругов на дороге в закусочную и вернемся к Йоги Джонсону. Мы хотим, чтобы Йоги Джонсон завоевал расположение читателя. Теперь наш рассказ пойдет быстрее, потому что, вероятно, кое-кого из читателей он уже начал утомлять. К тому же мы постараемся оживить его любопытными историями. Мы не выдадим большого секрета, если сообщим, что наилучшие из этих историй мы услышали от мистера Форда Мэдокса Форда. Посему приносим ему благодарность и надеемся, что то же самое сделает и читатель. Во всяком случае, сейчас мы возвращаемся к Йоги Джонсону. Как читатель, вероятно, помнит, Йоги Джонсон — это тот человек, который был на войне. В начале нашего рассказа. (см. стр. 7) он как раз выходит из помповой фабрики.
Писать таким образом — начиная не с начала — очень хлопотное дело. Автор надеется, что читатель его поймет и простит за это краткое пояснительное слово. О себе я знаю, что с превеликой охотой прочту все, что когда-нибудь напишет читатель; льщу себя надеждой, что и читатель отплатит мне той же монетой. И если кто-либо из читателей соизволит прислать мне что-либо свое на предмет критического замечания или совета, меня каждый день после обеда можно найти в кафе «Купол», где я болтаю об искусстве с Гарольдом Стирнсом и Синклером Льюисом, и читатель может либо самолично занести свой материал, либо переслать через мой банк, если у меня когда-либо будет счет в банке. А теперь, с позволения читателя — но пусть он не подумает, будто я собираюсь его подгонять, — мы вернемся к Йоги Джонсону. Только прошу иметь в виду, что тем временем, как мы возвращаемся к Йоги Джонсону, Скриппс О'Нил и его супруга подходят к закусочной. Что там с ними произойдет, я еще не знаю. Был бы очень рад, если бы читатель смог мне помочь.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
«ЛЮДИ НА ВОЙНЕ И СМЕРТЬ ОБЩЕСТВА»
Можно также заметить, что притворство нисколько не избавляет человека от присущих ему качеств: правда, когда оно порождается лицемерием, его можно приравнять к обману. Однако когда оно идет от тщеславия, то скорее приближается к бахвальству; так, например, показная щедрость тщеславного человека заметно отличается от аналогичной черты скряги; ибо пусть тщеславный человек на самом деле не тот, за кого себя выдает, пусть он и не обладает добродетелью в той мере. какую ему хотелось бы явить миру, его личина выглядит на нем не так несуразно, как на скряге, который предстает прямой противоположностью тому, чем он хочет казаться.
Генри Филдинг.
1
Йоги Джонсон миновал фабричную проходную и зашагал по улице. В воздухе чувствовалась весна. Снег таял, и в сточных канавах бурлила вода. Йоги шел по середине улицы, там, где заледеневший снег еще держал дорогу. Потом свернул налево и перешел мост через Медвежью. Лед на реке уже тронулся, и он загляделся на бурный поток. Внизу, по-над водой, на кустах ивняка уже начинали зеленеть почки.
Настоящий чинук, подумал Йоги. Мастер хорошо сделал, что отпустил рабочих. Задерживать кого-либо в такой день было бы безрассудством: всякое может случиться. Хозяин, фабрики знает что к чему. Когда повеет чинук, лучше отпустить людей. Если кто и покалечится, так не по его вине. Он не будет подлежать закону об ответственности нанимателя. Они ведь разбираются в таких делах, эти великие помповые дельцы. Что-что, а это они знают.
Йоги был встревожен. У него из головы не шло одно. Настала весна — теперь уже очевидно, — а ему не хотелось женщины. В последнее время это беспокоило его все больше и больше. Он уже почти не сомневался. Не хотелось. Накануне вечером он зашел в городскую библиотеку. Взглянул на библиотекаршу — и никакого желания. Смотрел, будто на пустое место. В ресторанчике, где у него был постоянный абонемент, он глаз не сводил с официантки, которая подавала ему заказ. И опять то же самое. На улице ему встретилась стайка девушек, возвращавшихся из средней школы. Он окинул взглядом всех по очереди. И хоть бы одна из них пробудила в нем желание. Определенно с ним что-то не так. Неужели он уже ни к чему не пригоден? Неужели всему конец?
«Что ж, — подумал Йоги. — С женщинами, может, и все, хотя как-то не очень верится; но зато у меня осталась любовь к лошадям». Он шел крутым склоном. Он взбирался на крутой склон, который от Медвежьей тянулся к дороге на Шарлевуа. Собственно говоря, подъем был не такой уж и крутой, но сморенному весенним воздухом Йоги он показался чуть ли не утесом. Впереди при дороге вынырнула фуражная лавка. Возле лавки была привязана упряжка отличных лошадей. Йоги подошел к ним. Ему хотелось погладить их. Удостовериться, что не все еще потеряно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18