Впереди зашумел прибой. Это зыбь, мерно дышащая на большой воде, разбивалась о прибрежные скалы, образуя пенистый барьер, и с ревом и взрывами выбрызгивалась на берег. И думать было нечего высадиться при таком накате. Идя вдоль буруна, обнаружили бухту. Здесь было тихо, и мы спокойно подошли к пологому каменистому берегу. Дно баркаса зашуршало по камням. Выскочили – полсапога в воде – вытащили баркас. Так мы впервые ступили на неизведанную землю.
Утром, собрав геологические образцы и описав строение острова, отправились в обратный путь. Погода, к счастью, не ухудшилась, свету стало больше, и айсберги четко выделялись на все еще сером фоне воды и неба и среди них маленькая, черная полоска корабля. Тот первый гигантский айсберг, что еще вчера привлек наше внимание, теперь был четко виден. Он напоминал сказочный средневековый рыцарский замок с огромной центральной башней, боковыми башенками, бойницами и переходами. В высоту в центральной части он превосходил размеры в плане. С боков зияли пещеры – въездные ворота, отливавшие изумрудной зеленью. Это было чудо природы. Ничего подобного я не видел ни до, ни после, ни на одной фотографии моих друзей.
Но вот наш «Дельфин» у «Оби». Сразу стала заметной зыбь, к которой мы уже привыкли. Наш бот то поднимало до верхних иллюминаторов, то опускало ниже ватерлинии. Ловить трап в таких условиях очень трудно. С борта сбросили веревочную лестницу. Это значительно удобнее. И вскоре мы были у себя дома, в своих привычных, ставших уютными, каютах. Одна памятная веха жизни осталась позади.
Бороздя воды залива Прюдс, 29 января мы достигли самой южной точки пройденного маршрута – 69°21 ю. ш. при 75°11 в. д. 31 января прошли австралийскую антарктическую станцию Моусон. Ее начальник Ф. Лоу пригласил нас в гости. Было заманчиво встретиться с приветливыми австралийцами, посмотреть их быт и оборудование, обменяться информацией. Однако от них нас отделяло 12 миль тяжелого льда и подход изобиловал мелями. У кромки ломающегося припая уже третью неделю болталось их судно «Киста-Дан», ожидая, когда лето и шторм разгонят лед, чтобы подойти к базе. В этой обстановке рисковать нельзя.
Поблагодарив доктора Лоу за любезное приглашение и покачавшись некоторое время на волнах рядом с «Киста-Дан» (с ним из-за шторма мы тоже не смогли обменяться визитом), «Обь» двинулась дальше на восток.
Четвертого февраля мы остановились на очередной океанологической станции на 62° 32 ю. ш. и 57° 4Г в. д. Здесь 24 февраля 1820 г. (137 лет назад) прокладывали свой путь сквозь сплошной туман русские первопроходцы – шлюпы «Восток» и «Мирный».
«… Февраля 24 с трех часов дня ветер от зюйд-веста перешел к весту и засвежел, а в пятом часу задул с севера. Горизонт покрылся пасмурностью и выпадал густой снег. По причине темноты мы не могли видеть далеко… Я приказал каждые полчаса стрелять из пушки; однако на „Мирном“ оных не слыхали…» И далее: «В 3 часа пополудни господин Лазарев уведомил меня через телеграф, что видел в полдень урила (вид баклана), который поднялся с воды и полетел к западу, а в 10 часов вечера слышал крик пингвина. То и другое может быть доказательством близости берега, особенно первое, ибо урил по тяжелому своему полету не отлетает далеко в море». (Из дневника Ф. Ф. Беллинсгаузена).
Мы шли на восток, время от времени входя во льды для океанологических работ и делая попытки пробиться предельно близко к берегу. 17 февраля, обогнув мыс Рисер – Ларсена, «Обь» вошла в лед и 26 миль пробивала себе путь, пользуясь благоприятными полыньями и разводьями. Но попытка оказалась тщетной. Берега мы не увидели. Через день, 19 февраля, удалось пробить 60-мильную полосу льда и подойти к ледяному барьеру берега Принцессы Рагнхилль. Здесь, на 60°20 ю. ш. и 24°00 в. д. глубина моря была 200 м – мы плыли над шельфом. Ледяная стена со следами свежих обвалов в местах, Где от нее отрывались айсберги, круто поднималась на несколько метров. По координатам мы находились далеко на материке, за береговой линией. Могла быть неточность ранее нанесенного контура, а может быть, оторвался айсберг. За обрывом берега на необозримое расстояние простиралось ледяное плато, казавшееся с корабля совершенно ровным, и оттуда, с ледяного купола Антарктиды, дул стоковый ветер. Дул ровно, с ураганной силой 38 м/с. Было ясно. Вода неповторимо глубокой синевы. Море кипело. Но, несмотря на штормовой ветер, волнение было слабым. Волны короткие и низкие с гребешками. Шестидесятимильные ледяные поля, хотя и с разводьями, не давали им разгуляться. Кипела вода, бросало в лицо водяную пыль, но корабль шел спокойно, без качки. Солнце стоит высоко – лето, но все тепло его уносит пронзительно холодный ветер.
В этот же день, 19 февраля, наш корабль взял курс на север по двадцатому меридиану.
Впереди теплые воды, Кейптаун с его чужой, но интересной жизнью, прогулки по городу и, может быть, экскурсии в окрестности – одним словом Африка. А кого не манила она своей экзотикой!
Но все это ненадолго. Заглянем в окно субтропического мира, и снова, через сороковые – ревущие во льды Антарктиды, в Мирный для завершения работ и снятия смены небольшой группы сезонного отряда, работавшего в Мирном, пока мы бороздили воды Атлантики и Индийского океанов. Зимовщиков уже сняли «Кооперация» и «Лена».
Итак, курс на Кейптаун.
Форсировав 60-мильную полосу льдов без особого труда (во льду много разводьев), вышли на чистую воду. Сразу дала себя почувствовать антарктическая осень. Во льдах мы отдохнули от качки. Здесь на чистой воде работа затруднена – качает и большой дрейф. Корабль сносит. То и дело приходится подрабатывать винтами, чтобы трос не занесло под днище. Гравиметристам совсем плохо. Карданы раскачивает так, что подвес стукается о раму. Все же, что возможно, делаем. Многие лежат весь переход, мучает морская болезнь. Встают работать на станциях, забывая о болезни. За работой всегда легче.
Четвертые сутки идем на север. Идем и работаем. Шестьсот миль позади, до Кейптауна еще тысяча. Пресная вода на исходе. Строгий водяной режим: бани, души отменены. Три раза в день дают воду для умывания на полчаса. Но впереди Кейптаун, там возьмем воду, топливо, свежие фрукты, мясо. Увидим зелень, да еще субтропическую…
В ночь с 24 на 25 февраля радист подает капитану Ивану Александровичу Ману радиограмму: «Наши координаты 68° 17 ю. ш. и 38°30 в. д. Вокруг торосистый лед. Льдины зажали винты. Не можем двигаться, даже провернуть винты. Полагаем, что перемычка сплоченного пакового льда к северу – 16 км. Нуждаемся вашей помощи. Капитан „Сойи“ Мацумото».
Думали недолго. Капитан и начальник экспедиции собирают совет начальников отрядов. Старший механик докладывает: «Топлива 650 т, в обрез хватит туда и до Кейптауна. Вода из опреснителей на строгом режиме – обойдемся. Цена – неделя риска и по крайней мере пять дней мучения в штормовом море». Все, как один, высказались за немедленное прекращение работ и помощь японцам.
В эфир полетели две радиограммы. Одна на «Сойю» капитану Мацумото, начальнику экспедиции Такези Нагата: «25 февраля, в 11 ч Гринвича снялись к Вам. Просим сообщить ледовые условия, поддерживать связь возможно чаще. Май, Максимов». И вторая в Москву председателю Межведомственного комитета по исследованию Антарктики академику Дмитрию Ивановичу Щербакову о бедственном положении японцев и решении идти на помощь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
Утром, собрав геологические образцы и описав строение острова, отправились в обратный путь. Погода, к счастью, не ухудшилась, свету стало больше, и айсберги четко выделялись на все еще сером фоне воды и неба и среди них маленькая, черная полоска корабля. Тот первый гигантский айсберг, что еще вчера привлек наше внимание, теперь был четко виден. Он напоминал сказочный средневековый рыцарский замок с огромной центральной башней, боковыми башенками, бойницами и переходами. В высоту в центральной части он превосходил размеры в плане. С боков зияли пещеры – въездные ворота, отливавшие изумрудной зеленью. Это было чудо природы. Ничего подобного я не видел ни до, ни после, ни на одной фотографии моих друзей.
Но вот наш «Дельфин» у «Оби». Сразу стала заметной зыбь, к которой мы уже привыкли. Наш бот то поднимало до верхних иллюминаторов, то опускало ниже ватерлинии. Ловить трап в таких условиях очень трудно. С борта сбросили веревочную лестницу. Это значительно удобнее. И вскоре мы были у себя дома, в своих привычных, ставших уютными, каютах. Одна памятная веха жизни осталась позади.
Бороздя воды залива Прюдс, 29 января мы достигли самой южной точки пройденного маршрута – 69°21 ю. ш. при 75°11 в. д. 31 января прошли австралийскую антарктическую станцию Моусон. Ее начальник Ф. Лоу пригласил нас в гости. Было заманчиво встретиться с приветливыми австралийцами, посмотреть их быт и оборудование, обменяться информацией. Однако от них нас отделяло 12 миль тяжелого льда и подход изобиловал мелями. У кромки ломающегося припая уже третью неделю болталось их судно «Киста-Дан», ожидая, когда лето и шторм разгонят лед, чтобы подойти к базе. В этой обстановке рисковать нельзя.
Поблагодарив доктора Лоу за любезное приглашение и покачавшись некоторое время на волнах рядом с «Киста-Дан» (с ним из-за шторма мы тоже не смогли обменяться визитом), «Обь» двинулась дальше на восток.
Четвертого февраля мы остановились на очередной океанологической станции на 62° 32 ю. ш. и 57° 4Г в. д. Здесь 24 февраля 1820 г. (137 лет назад) прокладывали свой путь сквозь сплошной туман русские первопроходцы – шлюпы «Восток» и «Мирный».
«… Февраля 24 с трех часов дня ветер от зюйд-веста перешел к весту и засвежел, а в пятом часу задул с севера. Горизонт покрылся пасмурностью и выпадал густой снег. По причине темноты мы не могли видеть далеко… Я приказал каждые полчаса стрелять из пушки; однако на „Мирном“ оных не слыхали…» И далее: «В 3 часа пополудни господин Лазарев уведомил меня через телеграф, что видел в полдень урила (вид баклана), который поднялся с воды и полетел к западу, а в 10 часов вечера слышал крик пингвина. То и другое может быть доказательством близости берега, особенно первое, ибо урил по тяжелому своему полету не отлетает далеко в море». (Из дневника Ф. Ф. Беллинсгаузена).
Мы шли на восток, время от времени входя во льды для океанологических работ и делая попытки пробиться предельно близко к берегу. 17 февраля, обогнув мыс Рисер – Ларсена, «Обь» вошла в лед и 26 миль пробивала себе путь, пользуясь благоприятными полыньями и разводьями. Но попытка оказалась тщетной. Берега мы не увидели. Через день, 19 февраля, удалось пробить 60-мильную полосу льда и подойти к ледяному барьеру берега Принцессы Рагнхилль. Здесь, на 60°20 ю. ш. и 24°00 в. д. глубина моря была 200 м – мы плыли над шельфом. Ледяная стена со следами свежих обвалов в местах, Где от нее отрывались айсберги, круто поднималась на несколько метров. По координатам мы находились далеко на материке, за береговой линией. Могла быть неточность ранее нанесенного контура, а может быть, оторвался айсберг. За обрывом берега на необозримое расстояние простиралось ледяное плато, казавшееся с корабля совершенно ровным, и оттуда, с ледяного купола Антарктиды, дул стоковый ветер. Дул ровно, с ураганной силой 38 м/с. Было ясно. Вода неповторимо глубокой синевы. Море кипело. Но, несмотря на штормовой ветер, волнение было слабым. Волны короткие и низкие с гребешками. Шестидесятимильные ледяные поля, хотя и с разводьями, не давали им разгуляться. Кипела вода, бросало в лицо водяную пыль, но корабль шел спокойно, без качки. Солнце стоит высоко – лето, но все тепло его уносит пронзительно холодный ветер.
В этот же день, 19 февраля, наш корабль взял курс на север по двадцатому меридиану.
Впереди теплые воды, Кейптаун с его чужой, но интересной жизнью, прогулки по городу и, может быть, экскурсии в окрестности – одним словом Африка. А кого не манила она своей экзотикой!
Но все это ненадолго. Заглянем в окно субтропического мира, и снова, через сороковые – ревущие во льды Антарктиды, в Мирный для завершения работ и снятия смены небольшой группы сезонного отряда, работавшего в Мирном, пока мы бороздили воды Атлантики и Индийского океанов. Зимовщиков уже сняли «Кооперация» и «Лена».
Итак, курс на Кейптаун.
Форсировав 60-мильную полосу льдов без особого труда (во льду много разводьев), вышли на чистую воду. Сразу дала себя почувствовать антарктическая осень. Во льдах мы отдохнули от качки. Здесь на чистой воде работа затруднена – качает и большой дрейф. Корабль сносит. То и дело приходится подрабатывать винтами, чтобы трос не занесло под днище. Гравиметристам совсем плохо. Карданы раскачивает так, что подвес стукается о раму. Все же, что возможно, делаем. Многие лежат весь переход, мучает морская болезнь. Встают работать на станциях, забывая о болезни. За работой всегда легче.
Четвертые сутки идем на север. Идем и работаем. Шестьсот миль позади, до Кейптауна еще тысяча. Пресная вода на исходе. Строгий водяной режим: бани, души отменены. Три раза в день дают воду для умывания на полчаса. Но впереди Кейптаун, там возьмем воду, топливо, свежие фрукты, мясо. Увидим зелень, да еще субтропическую…
В ночь с 24 на 25 февраля радист подает капитану Ивану Александровичу Ману радиограмму: «Наши координаты 68° 17 ю. ш. и 38°30 в. д. Вокруг торосистый лед. Льдины зажали винты. Не можем двигаться, даже провернуть винты. Полагаем, что перемычка сплоченного пакового льда к северу – 16 км. Нуждаемся вашей помощи. Капитан „Сойи“ Мацумото».
Думали недолго. Капитан и начальник экспедиции собирают совет начальников отрядов. Старший механик докладывает: «Топлива 650 т, в обрез хватит туда и до Кейптауна. Вода из опреснителей на строгом режиме – обойдемся. Цена – неделя риска и по крайней мере пять дней мучения в штормовом море». Все, как один, высказались за немедленное прекращение работ и помощь японцам.
В эфир полетели две радиограммы. Одна на «Сойю» капитану Мацумото, начальнику экспедиции Такези Нагата: «25 февраля, в 11 ч Гринвича снялись к Вам. Просим сообщить ледовые условия, поддерживать связь возможно чаще. Май, Максимов». И вторая в Москву председателю Межведомственного комитета по исследованию Антарктики академику Дмитрию Ивановичу Щербакову о бедственном положении японцев и решении идти на помощь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44