Он проносился среди этих отшельников как огненный вихрь; он стряхивал с них их скорбь и блаженное состояние, вырывал их из слишком удобной власти единой навязчивой мысли; он принуждал их знакомиться с другими идеями в мире; он затоплял их питающим дождем своего обширного ума, он заставлял их пробовать от всех плодов древа познания: различных религий, наук, истории, социологии, он хотел, чтобы они достигли универсальных знаний; он устраивал между ними плодотворные дискуссии, не переставая ни на мгновение поддерживать священный огонь.
В знаменательный день – на Рождество 1886 года – окончательно был подписан и утвержден акт о рождении человека-бога. Рассказ об этом захватывает, он сохраняет трепет непредвиденной встречи ночью «прекрасного бога» Запада и Глагола Индии…
Они пришли в Антпур к матери одного ученика (Бабурама).
«…Был поздний вечер. Они собрались у очага, принесли и зажгли большие поленья, и вскоре разгорелся огонь… Индийская ночь расстилала сверху свой полог. Вокруг царил невыразимый покой уснувших полей. Они размышляли в тишине… Вивекананда начал рассказывать историю Господа Иисуса. Он говорил о чудесной тайне Рождества Христова и Благовещения… Монахи, полные блаженства, переживали дни бегства в Египет. Они следовали за дитятей Христом в храм, где его окружали еврейские мудрецы… Они были с ним, когда он собирал своих первых учеников; и им казалось, что они знали его так же, как знали своего собственного учителя. Многие сходные черты Христа и Рамакришны как в мыслях и действиях, так и в отношениях с учениками воскрешали в их памяти блаженные дни, проведенные с учителем. Слова Искупителя раздавались в их ушах как хорошо знакомые слова…»
Рассказ о страстях Христовых, распятии на кресте и вознесении погружал их в бездну раздумья… Красноречие Нарендры ввело их в общество апостолов, где Павел проповедовал Евангелие. Огонь Пятидесятницы пожирал их души в тиши бенгальской деревни, и в воздухе ночи звучали имена то Христа, то Рамакришны.
Тогда Вивекананда обратился к монахам. Он приказал им самим стать христианами и помочь искуплению мира. Они должны были сами отрешиться от всего, как это сделал Иисус, и осуществить познание бога. Они стояли у костра, огненные языки бросали красный отблеск на их лица. Треск дров нарушал течение их мысли, и они тогда торжественно приняли обет вечного Саньяса, один перед другим и все перед богом.
«И только когда все было завершено, монахи вспомнили, что эта ночь – была кануном Рождества».
Прекрасный и глубокий символ рождения нового дня божьего.
Но пусть Европа не ошибется, читая этот рассказ. Это не возврат в Иордан. Это слияние Иордана и Ганги. Две слившиеся реки, смешавшись (и с ними многие другие), возобновляют вместе свое течение в расширенном русле.
* * *
Новый орден, едва возникнув, имел уже ту особенность, что он не только соединял в себе силу веры восточной и западной, не только объединял энциклопедическое изучение научных дисциплин и религиозную медитацию, но и связывал идеал созерцания с идеалом служения человечеству.
И с первых же дней духовные сыны Рамакришны не заперлись в стенах монастыря. Один за другим они рассеялись по всему миру в виде скитающихся монахов. Только один Рамакришнананда (Шашибхушан), охраняя останки, остался на житье в голубятне, куда перелетные птицы периодически возвращались на отдых. Уже в последние дни жизни учителя он воплощал смиренный идеал Марты: «Di-enen, dienen» – «служить» (слово Парсифаля) – служить учителю в его страдании, служить братьям в Их молитвах, служить телу тех, чей дух служит богу. Это был его способ «познавать бога». И старик Лев Толстой сказал бы, что способ этот был наилучшим.
Но каждый имел свой собственный способ. И каждый, не зная этого, своими природными свойствами представлял одну сторону, одну фазу многогранной личности Рамакришны. Когда они были все вместе, он был представлен весь целиком.
Их могущественный глашатай – Вивекананда, выражая веру всех, ушел возвестить миру слово того, кто реализовал, как говорят, живой синтез духовных сил Индии.
«Я имел счастье сидеть у ног того, чья жизнь в тысячу раз больше, чем его учение, была живым комментарием текстов Упанишад, была духом Упа-нишад, воплощением в человеческом образе, гармонией всех многообразных идей Индии. Индия была богата мыслителями и мудрецами. Один имел глубокий ум, другой – большое сердце. Настало время, чтобы родился тот, кто объединил бы такое сердце и такой ум, кто в одном теле обладал бы блестящим интеллектом Шанкары и чудесным сердцем Чайтаньи, кто во всяком увидел бы тот же действующий дух, того же бога, увидел бы божественное в каждом существе, тот, чье сердце оплакивало бы всех бедных, отверженных, угнетенных в Индии и вне ее, – тот, кто осуществил бы всеобщую гармонию, веру разума в любви… Такой человек родился… Было необходимо, чтобы он явился, – он явился. И самое чудесное было то, что дело его жизни развернулось у ворот города, всецело проникнутого западной мыслью, города, помешанного на ложном, привозном оксидентализме, более европеизированного, чем любой другой город в Индии… Здесь он жил без всякой книжной науки. Этот гениальный ум едва мог написать свое имя, но самые известные ученые нашего университета признавали его гигантом ума… Мудрец, завершивший тясячелетнее дело индуистских мудрецов… Мудрец нашего времени, учение которого принесло больше всего благодеяний в настоящий час… Если я когда-нибудь сказал людям слово правды – это было его слово, его целиком. Только мои ошибки принадлежат мне».
Так унижался у ног смиренного Рамакришны самый умный, самый властный, самый, по справедливости, гордый из больших религиозных умов современной Индии. Тот, кто был святым Павлом бенгальской миссии. Тот, кто основал Церковь и доктрину.
Тот, кто обошел весь мир и был водопроводом, – подобным тому, чьи прекрасные арки пересекают римскую Кампанью, – по которому потоки духа распространились из Индии в Европу и из Европы в Индию, соединяя научный разум с верой Веданты и прошлое с будущим.
Это плавание по морю души я опишу в следующем томе. В настоящем томе я повел дух Запада в дальние страны религиозного мифа, где дерево Бриарей, гигантское фиговое дерево, которое у нас слишком привыкли считать мертвым и засохшим, продолжает растить свои громадные ветви. Я его приведу теперь обратно непредвиденными путями в его жилище, где царствует современный разум. И мы откроем, когда вернемся, что перешеек веков, отделяющий один мир от другого, кажется для беспроволочного телеграфа нашего свободного взгляда не толще волоса и не длительнее мгновения.
Приложение I
ФИЗИОЛОГИЯ ИНДИЙСКОЙ АСКЕЗЫ
Мистический опыт в Индии не является, как это (ошибочно) кажется религиозной Европе, индивидуальным счастьем (или несчастьем, по словам «неверующих»). Пути единения с богом были терпеливо, тщательно выявлены, пройдены, отмечены в течение веков на карте сознания. Чтобы достичь цели, каждому остается лишь следовать по дорожной карте. Она заключает в себе тончайшее познание – хотя и высказанное в странных терминах – человеческого организма.
Поль Массой Урсель посвятил этим индийским доктринам мистической физиологии серьезно обоснованную статью в «Журнале психологии» за 1922 год.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
В знаменательный день – на Рождество 1886 года – окончательно был подписан и утвержден акт о рождении человека-бога. Рассказ об этом захватывает, он сохраняет трепет непредвиденной встречи ночью «прекрасного бога» Запада и Глагола Индии…
Они пришли в Антпур к матери одного ученика (Бабурама).
«…Был поздний вечер. Они собрались у очага, принесли и зажгли большие поленья, и вскоре разгорелся огонь… Индийская ночь расстилала сверху свой полог. Вокруг царил невыразимый покой уснувших полей. Они размышляли в тишине… Вивекананда начал рассказывать историю Господа Иисуса. Он говорил о чудесной тайне Рождества Христова и Благовещения… Монахи, полные блаженства, переживали дни бегства в Египет. Они следовали за дитятей Христом в храм, где его окружали еврейские мудрецы… Они были с ним, когда он собирал своих первых учеников; и им казалось, что они знали его так же, как знали своего собственного учителя. Многие сходные черты Христа и Рамакришны как в мыслях и действиях, так и в отношениях с учениками воскрешали в их памяти блаженные дни, проведенные с учителем. Слова Искупителя раздавались в их ушах как хорошо знакомые слова…»
Рассказ о страстях Христовых, распятии на кресте и вознесении погружал их в бездну раздумья… Красноречие Нарендры ввело их в общество апостолов, где Павел проповедовал Евангелие. Огонь Пятидесятницы пожирал их души в тиши бенгальской деревни, и в воздухе ночи звучали имена то Христа, то Рамакришны.
Тогда Вивекананда обратился к монахам. Он приказал им самим стать христианами и помочь искуплению мира. Они должны были сами отрешиться от всего, как это сделал Иисус, и осуществить познание бога. Они стояли у костра, огненные языки бросали красный отблеск на их лица. Треск дров нарушал течение их мысли, и они тогда торжественно приняли обет вечного Саньяса, один перед другим и все перед богом.
«И только когда все было завершено, монахи вспомнили, что эта ночь – была кануном Рождества».
Прекрасный и глубокий символ рождения нового дня божьего.
Но пусть Европа не ошибется, читая этот рассказ. Это не возврат в Иордан. Это слияние Иордана и Ганги. Две слившиеся реки, смешавшись (и с ними многие другие), возобновляют вместе свое течение в расширенном русле.
* * *
Новый орден, едва возникнув, имел уже ту особенность, что он не только соединял в себе силу веры восточной и западной, не только объединял энциклопедическое изучение научных дисциплин и религиозную медитацию, но и связывал идеал созерцания с идеалом служения человечеству.
И с первых же дней духовные сыны Рамакришны не заперлись в стенах монастыря. Один за другим они рассеялись по всему миру в виде скитающихся монахов. Только один Рамакришнананда (Шашибхушан), охраняя останки, остался на житье в голубятне, куда перелетные птицы периодически возвращались на отдых. Уже в последние дни жизни учителя он воплощал смиренный идеал Марты: «Di-enen, dienen» – «служить» (слово Парсифаля) – служить учителю в его страдании, служить братьям в Их молитвах, служить телу тех, чей дух служит богу. Это был его способ «познавать бога». И старик Лев Толстой сказал бы, что способ этот был наилучшим.
Но каждый имел свой собственный способ. И каждый, не зная этого, своими природными свойствами представлял одну сторону, одну фазу многогранной личности Рамакришны. Когда они были все вместе, он был представлен весь целиком.
Их могущественный глашатай – Вивекананда, выражая веру всех, ушел возвестить миру слово того, кто реализовал, как говорят, живой синтез духовных сил Индии.
«Я имел счастье сидеть у ног того, чья жизнь в тысячу раз больше, чем его учение, была живым комментарием текстов Упанишад, была духом Упа-нишад, воплощением в человеческом образе, гармонией всех многообразных идей Индии. Индия была богата мыслителями и мудрецами. Один имел глубокий ум, другой – большое сердце. Настало время, чтобы родился тот, кто объединил бы такое сердце и такой ум, кто в одном теле обладал бы блестящим интеллектом Шанкары и чудесным сердцем Чайтаньи, кто во всяком увидел бы тот же действующий дух, того же бога, увидел бы божественное в каждом существе, тот, чье сердце оплакивало бы всех бедных, отверженных, угнетенных в Индии и вне ее, – тот, кто осуществил бы всеобщую гармонию, веру разума в любви… Такой человек родился… Было необходимо, чтобы он явился, – он явился. И самое чудесное было то, что дело его жизни развернулось у ворот города, всецело проникнутого западной мыслью, города, помешанного на ложном, привозном оксидентализме, более европеизированного, чем любой другой город в Индии… Здесь он жил без всякой книжной науки. Этот гениальный ум едва мог написать свое имя, но самые известные ученые нашего университета признавали его гигантом ума… Мудрец, завершивший тясячелетнее дело индуистских мудрецов… Мудрец нашего времени, учение которого принесло больше всего благодеяний в настоящий час… Если я когда-нибудь сказал людям слово правды – это было его слово, его целиком. Только мои ошибки принадлежат мне».
Так унижался у ног смиренного Рамакришны самый умный, самый властный, самый, по справедливости, гордый из больших религиозных умов современной Индии. Тот, кто был святым Павлом бенгальской миссии. Тот, кто основал Церковь и доктрину.
Тот, кто обошел весь мир и был водопроводом, – подобным тому, чьи прекрасные арки пересекают римскую Кампанью, – по которому потоки духа распространились из Индии в Европу и из Европы в Индию, соединяя научный разум с верой Веданты и прошлое с будущим.
Это плавание по морю души я опишу в следующем томе. В настоящем томе я повел дух Запада в дальние страны религиозного мифа, где дерево Бриарей, гигантское фиговое дерево, которое у нас слишком привыкли считать мертвым и засохшим, продолжает растить свои громадные ветви. Я его приведу теперь обратно непредвиденными путями в его жилище, где царствует современный разум. И мы откроем, когда вернемся, что перешеек веков, отделяющий один мир от другого, кажется для беспроволочного телеграфа нашего свободного взгляда не толще волоса и не длительнее мгновения.
Приложение I
ФИЗИОЛОГИЯ ИНДИЙСКОЙ АСКЕЗЫ
Мистический опыт в Индии не является, как это (ошибочно) кажется религиозной Европе, индивидуальным счастьем (или несчастьем, по словам «неверующих»). Пути единения с богом были терпеливо, тщательно выявлены, пройдены, отмечены в течение веков на карте сознания. Чтобы достичь цели, каждому остается лишь следовать по дорожной карте. Она заключает в себе тончайшее познание – хотя и высказанное в странных терминах – человеческого организма.
Поль Массой Урсель посвятил этим индийским доктринам мистической физиологии серьезно обоснованную статью в «Журнале психологии» за 1922 год.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49