Вон видишь – там, впереди, у самого горизонта, улыбка такая нежная, что нужно притихнуть и смотреть очень внимательно, чтобы заметить ее.
Петра. Чистые и любящие… (Слезы навертываются ей на глаза, и она вздыхает.)
Фрид. Что, вдруг сердечко заболело, мой пончик? Петра. Почему я никогда не была чистой и любящей? Можешь ты мне ответить?
Фрид. Ну что ты, милая, не грусти. Чистых и любящих на нашей грешной земле очень мало. Они, право слово, наперечет. Любовь обрушивается на них как дар и как кара.
Петра. А мы, остальные?
Фрид. Мы, остальные… Ха! (Он с силой выбрасывает вперед руку с пивной кружкой и улыбается какой-то своей тайной мысли, от которой вспыхивают искры в его холодных голубых глазах. Он кладет свою большую ладонь на круглую детскую голову Петры.)
Петра. Так что же мы, остальные?
Фрид. Мы призываем любовь, взываем к ней, молим о ней, плачем о ней, пытаемся подражать ей, воображаем, что она у нас есть, лжем о ней.
Петра. Но ее у нас нет.
Фрид. Нет, моя конфетка. В любви чистых и любящих нам отказано. Нам не дано этого дара.
Петра. И этой кары.
Черная тень внезапно возникает из-за угла кареты. Петра пронзительно визжит от страха. Кто-то поднимает руку, приближает бледное лицо с горящими глазами. Это лицо Xенрика. Он что-то говорит ей шепотом; глаза Петры широко раскрываются от удивления. Затем еще одна фигура, поменьше, возникает из тени за углом.
Петра кивает в знак полного согласия. Хенрик слезает со ступенек кареты, и Петра говорит что-то Фриду – шепотом, так, чтобы никто не услыхал.
Анна делает несколько шагов по широким пыльным доскам пола. Протягивает вперед руки, как слепая. Плачет и смеется от волнения и заключает юношу в объятия, Фредрик Эгерман видит все это. Он стоит под высокими деревьями, освещенными отблеском белой проселочной пороги. Он стоит не прячась. Руки опущены, зубы сжаты, подбородок вскинут.
Слышны тяжелые шаги и стук копыт по полу конюшни. Кто-то выводит во двор лошадь и запрягает легкую карету. Петра обнимает свою хозяйку, и они смущенно шепчут на ухо друг другу нежные слова. Хенрик помогает Фриду привязать чемоданы, потом Хенрик и Анна садятся в карету.
В это мгновение Фредрик делает шаг вперед, и рот его открывается, как будто он кричит, но крика не получается – лишь еле слышный хрип.
Удар кнута по спине лошади, и карета поворачивает к белой ленте дороги. Копыта выбивают облака пыли.
Фредрик заставляет себя сдвинуться с места. Он быстро скрывается в тени огромных деревьев. Большая лошадь переходит на рысь; карета, дребезжа и подпрыгивая, проезжает мимо и скрывается в облаке пыли, будто во сне. Всё. Уехали.
Тишина. Теперь уж действительно всё. Уехали.
Фредрик слышит, как смеется Фрид, как шикает на него Петра. Их шаги удаляются и смолкают. Фредрик Эгерман остается один. Он тяжело дышит, громко стучит его сердце, исполненное боли и страха.
Бьют часы на старой башне. Сначала четыре удара, отмечающих четверти часа, затем один мощный удар. Трубачи выступают из ворот, в то время как мелодичный перезвон колоколов звучит над спящим замком. Идут процессией священник, рыцарь, крестьянин с посохом, карлик с пуделем. Далее купец, воин с копьем, шут, смерть с косой и дева с зеркалом.
Луна заходит за острова в заливе; звезды бледнеют, небо на востоке побелело.
Дезире открывает окно. Она переоделась, теперь на ней свободное серое платье мягких очертаний, с большими карманами. Пламя свечи колеблется от сквозняка; на столе лежит переписанный от руки текст ее новой роли.
Дезире (бормочет).«Знаете ли вы, друг мой, что такое одиночество? Как страшит меня самая мысль о нем? Я слишком слаба, чтобы… (Она заглядывает в текст, поднеся его к колеблющемуся пламени свечи.)Я слишком слаба, чтобы ответить на ваше любезное предложение. Но если вы просите меня стать вашей женой, я готова решиться тянуть и дальше лямку жизни».
Но ей трудно сосредоточиться на роли. Гонимая тайной тревогой, она бродит по комнате, подходит к большой кровати, где, зарывшись в мягкие подушки, спит ее сын, возвращается к окну, смотрит в парк, взгляд ее устремляется к павильону.
Павильон вырисовывается на фоне блеклой, белесоватой воды. Окна темные и тускло, безжизненно мерцают в свете ночи. Она напрягает зрение. Возможно, она ошибается, но ей кажется, что внутри мерцает огонек, крохотный огонек, который, едва засветившись, тут же гаснет.
Дезире (бормочет).Шарлотта! Шарлотта! Значит, я все-таки не могу положиться на вас.
Кто-то быстро идет в тени деревьев, свеча ярко вспыхивает в дверном проеме на крыльце павильона, кто-то молча и стремительно выходит из тьмы, вырисовываясь на фоне воды, и укрывается в павильоне. Лишь мелькнула белая юбка, неясный овал лица, и дверь затворилась так же бесшумно, как и отворилась. Ночь тепла и тиха.
Глаза Шарлотты мерцают в полумраке павильона. Она несколько раз озирается по сторонам. Возникает еще одна тень.
Шарлотта. Здесь так темно. Я вас едва различаю.
Где вы?
Он подходит к ней почти вплотную и кладет руку на ее обнаженное плечо.
Фредрик. Моя жена Анна убежала с моим сыном Хенриком.
Шарлотта старается подавить смешок.
Я видел их на конном дворе. Они обнимались в лунном свете. Они обнимались, обнимались, и каждый мог это видеть.
Шарлотта. Бедный Фредрик. (Смеется.)
Фредрик (тихо).Я мог задержать их.
Шарлотта. Бедный, бедный Фредрик.
Фредрик. Если вы не перестанете смеяться, я…
Шарлотта. Что вы сделаете? (Хихикает.)Бедный, бедный, бедный Фредрик.
Фредрик. Я смешон.
Шарлотта. Вы знаете, что лицо у вас стало с кулачок? А глаза вылезли на лоб, а нос сделался ужасно длинным.
Фредрик. Я любил их.
Шарлотта. И это была ваша великая любовь, Фредрик. Я любил их. Хенрик и Анна, они самое дорогое, что у меня было. Да, я знал, что они увлечены друг другом, – я ведь не слепой. Но я не ревновал. Мне это нравилось. Их движения, их аромат, их голоса и смех веселили мне сердце, и я находил удовольствие в их играх.
Шарлотта. А теперь вы их ненавидите.
Фредрик. Нет, Шарлотта, какой в этом смысл? Но у меня руки чешутся избить их, избить за то, что они обокрали меня.
Шарлотта набрасывает Фредрику на голову свою шаль. Между свободно свисающими концами узорной ткани выглядывает бледное печальное лицо. Она поднимает руку и прижимает большой палец к его глазу.
Шарлотта. Подсудимый, заключенный, узник, озлобленный, обиженный, оскорбленный беспричинно и бессмысленно. Вот он, мудрый законник, сидит среди обломков своего рухнувшего мирка, как ребенок в луже.
Она стаскивает с него шаль и целует его в губы. Он тянется к ней, но она отстраняется. У Фредрика на губе кровь.
Фредрик. У вас острые зубы.
Шарлотта. Острый язык, острые зубы, острые ногти.
Фредрик. Боль в сердце, раны на руках, налитые кровью глаза.
Шарлотта. Да, теперь вы знаете, что при этом чувствуешь.
Фредрик. Кстати, вы действительно существуете?
Шарлотта. Значит, вы заметили, что я – персонаж из пьесы, из смешного фарса?
Фредрик. Да, это так и есть.
Шарлотта. Мы обманутые, мы жертвы предательства, мы брошенные. Мы те, кто действительно смешон. (Теперь она стала серьезной, спокойной, почти кроткой. Она повернулась в профиль, лицо ее в тени, оно печально и исполнено достоинства.)
Фредрик. Когда вы такая, вы становитесь опасной женщиной.
Шарлотта. Вам не в чем себя упрекнуть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17
Петра. Чистые и любящие… (Слезы навертываются ей на глаза, и она вздыхает.)
Фрид. Что, вдруг сердечко заболело, мой пончик? Петра. Почему я никогда не была чистой и любящей? Можешь ты мне ответить?
Фрид. Ну что ты, милая, не грусти. Чистых и любящих на нашей грешной земле очень мало. Они, право слово, наперечет. Любовь обрушивается на них как дар и как кара.
Петра. А мы, остальные?
Фрид. Мы, остальные… Ха! (Он с силой выбрасывает вперед руку с пивной кружкой и улыбается какой-то своей тайной мысли, от которой вспыхивают искры в его холодных голубых глазах. Он кладет свою большую ладонь на круглую детскую голову Петры.)
Петра. Так что же мы, остальные?
Фрид. Мы призываем любовь, взываем к ней, молим о ней, плачем о ней, пытаемся подражать ей, воображаем, что она у нас есть, лжем о ней.
Петра. Но ее у нас нет.
Фрид. Нет, моя конфетка. В любви чистых и любящих нам отказано. Нам не дано этого дара.
Петра. И этой кары.
Черная тень внезапно возникает из-за угла кареты. Петра пронзительно визжит от страха. Кто-то поднимает руку, приближает бледное лицо с горящими глазами. Это лицо Xенрика. Он что-то говорит ей шепотом; глаза Петры широко раскрываются от удивления. Затем еще одна фигура, поменьше, возникает из тени за углом.
Петра кивает в знак полного согласия. Хенрик слезает со ступенек кареты, и Петра говорит что-то Фриду – шепотом, так, чтобы никто не услыхал.
Анна делает несколько шагов по широким пыльным доскам пола. Протягивает вперед руки, как слепая. Плачет и смеется от волнения и заключает юношу в объятия, Фредрик Эгерман видит все это. Он стоит под высокими деревьями, освещенными отблеском белой проселочной пороги. Он стоит не прячась. Руки опущены, зубы сжаты, подбородок вскинут.
Слышны тяжелые шаги и стук копыт по полу конюшни. Кто-то выводит во двор лошадь и запрягает легкую карету. Петра обнимает свою хозяйку, и они смущенно шепчут на ухо друг другу нежные слова. Хенрик помогает Фриду привязать чемоданы, потом Хенрик и Анна садятся в карету.
В это мгновение Фредрик делает шаг вперед, и рот его открывается, как будто он кричит, но крика не получается – лишь еле слышный хрип.
Удар кнута по спине лошади, и карета поворачивает к белой ленте дороги. Копыта выбивают облака пыли.
Фредрик заставляет себя сдвинуться с места. Он быстро скрывается в тени огромных деревьев. Большая лошадь переходит на рысь; карета, дребезжа и подпрыгивая, проезжает мимо и скрывается в облаке пыли, будто во сне. Всё. Уехали.
Тишина. Теперь уж действительно всё. Уехали.
Фредрик слышит, как смеется Фрид, как шикает на него Петра. Их шаги удаляются и смолкают. Фредрик Эгерман остается один. Он тяжело дышит, громко стучит его сердце, исполненное боли и страха.
Бьют часы на старой башне. Сначала четыре удара, отмечающих четверти часа, затем один мощный удар. Трубачи выступают из ворот, в то время как мелодичный перезвон колоколов звучит над спящим замком. Идут процессией священник, рыцарь, крестьянин с посохом, карлик с пуделем. Далее купец, воин с копьем, шут, смерть с косой и дева с зеркалом.
Луна заходит за острова в заливе; звезды бледнеют, небо на востоке побелело.
Дезире открывает окно. Она переоделась, теперь на ней свободное серое платье мягких очертаний, с большими карманами. Пламя свечи колеблется от сквозняка; на столе лежит переписанный от руки текст ее новой роли.
Дезире (бормочет).«Знаете ли вы, друг мой, что такое одиночество? Как страшит меня самая мысль о нем? Я слишком слаба, чтобы… (Она заглядывает в текст, поднеся его к колеблющемуся пламени свечи.)Я слишком слаба, чтобы ответить на ваше любезное предложение. Но если вы просите меня стать вашей женой, я готова решиться тянуть и дальше лямку жизни».
Но ей трудно сосредоточиться на роли. Гонимая тайной тревогой, она бродит по комнате, подходит к большой кровати, где, зарывшись в мягкие подушки, спит ее сын, возвращается к окну, смотрит в парк, взгляд ее устремляется к павильону.
Павильон вырисовывается на фоне блеклой, белесоватой воды. Окна темные и тускло, безжизненно мерцают в свете ночи. Она напрягает зрение. Возможно, она ошибается, но ей кажется, что внутри мерцает огонек, крохотный огонек, который, едва засветившись, тут же гаснет.
Дезире (бормочет).Шарлотта! Шарлотта! Значит, я все-таки не могу положиться на вас.
Кто-то быстро идет в тени деревьев, свеча ярко вспыхивает в дверном проеме на крыльце павильона, кто-то молча и стремительно выходит из тьмы, вырисовываясь на фоне воды, и укрывается в павильоне. Лишь мелькнула белая юбка, неясный овал лица, и дверь затворилась так же бесшумно, как и отворилась. Ночь тепла и тиха.
Глаза Шарлотты мерцают в полумраке павильона. Она несколько раз озирается по сторонам. Возникает еще одна тень.
Шарлотта. Здесь так темно. Я вас едва различаю.
Где вы?
Он подходит к ней почти вплотную и кладет руку на ее обнаженное плечо.
Фредрик. Моя жена Анна убежала с моим сыном Хенриком.
Шарлотта старается подавить смешок.
Я видел их на конном дворе. Они обнимались в лунном свете. Они обнимались, обнимались, и каждый мог это видеть.
Шарлотта. Бедный Фредрик. (Смеется.)
Фредрик (тихо).Я мог задержать их.
Шарлотта. Бедный, бедный Фредрик.
Фредрик. Если вы не перестанете смеяться, я…
Шарлотта. Что вы сделаете? (Хихикает.)Бедный, бедный, бедный Фредрик.
Фредрик. Я смешон.
Шарлотта. Вы знаете, что лицо у вас стало с кулачок? А глаза вылезли на лоб, а нос сделался ужасно длинным.
Фредрик. Я любил их.
Шарлотта. И это была ваша великая любовь, Фредрик. Я любил их. Хенрик и Анна, они самое дорогое, что у меня было. Да, я знал, что они увлечены друг другом, – я ведь не слепой. Но я не ревновал. Мне это нравилось. Их движения, их аромат, их голоса и смех веселили мне сердце, и я находил удовольствие в их играх.
Шарлотта. А теперь вы их ненавидите.
Фредрик. Нет, Шарлотта, какой в этом смысл? Но у меня руки чешутся избить их, избить за то, что они обокрали меня.
Шарлотта набрасывает Фредрику на голову свою шаль. Между свободно свисающими концами узорной ткани выглядывает бледное печальное лицо. Она поднимает руку и прижимает большой палец к его глазу.
Шарлотта. Подсудимый, заключенный, узник, озлобленный, обиженный, оскорбленный беспричинно и бессмысленно. Вот он, мудрый законник, сидит среди обломков своего рухнувшего мирка, как ребенок в луже.
Она стаскивает с него шаль и целует его в губы. Он тянется к ней, но она отстраняется. У Фредрика на губе кровь.
Фредрик. У вас острые зубы.
Шарлотта. Острый язык, острые зубы, острые ногти.
Фредрик. Боль в сердце, раны на руках, налитые кровью глаза.
Шарлотта. Да, теперь вы знаете, что при этом чувствуешь.
Фредрик. Кстати, вы действительно существуете?
Шарлотта. Значит, вы заметили, что я – персонаж из пьесы, из смешного фарса?
Фредрик. Да, это так и есть.
Шарлотта. Мы обманутые, мы жертвы предательства, мы брошенные. Мы те, кто действительно смешон. (Теперь она стала серьезной, спокойной, почти кроткой. Она повернулась в профиль, лицо ее в тени, оно печально и исполнено достоинства.)
Фредрик. Когда вы такая, вы становитесь опасной женщиной.
Шарлотта. Вам не в чем себя упрекнуть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17