Но общался в пути Гена преимущественно с Клейманами.
Какие чувства испытывали эти люди, теряющие Одессу?.. Он догадывался какие. Не догадывался, знал точно. По их рассеянным, испуганным взглядам в темные мутные стекла вагона.
На что они рассчитывают, загрузившись до потолка скарбом и приближаясь с ним к западноукраинской границе... Этого Гена не мог знать. Потому что этого не знали и сами Клейманы. Аркадий резонное любопытство Гены удовлетворил фразой:
— В крайнем случае скажем: оставьте себе.
Но оставлять пожитки на границе не пришлось. Гена лишь приблизительно представлял, как будет действовать, но импровизация и некоторое подобие вдохновения дали эффект.
Первой на таможне в Мостиске в купе заглянула женщина-таможенница. И обомлела от увиденного.
— А это... все оформлено?.. — пролепетала она.
Старший Клейман проявил неожиданную сноровистость. Он, как черт из табакерки, выдвинулся из-за сундука и протянул таможеннице стопку долларовых купюр. И угоднически предложил:
— Может, вы оформите?
— Нет, что вы... — испугалась женщина.
И вот тут вступил Гена.
— Я вас сниму, — деловито объявилон ей, объявившись в проходе, у входа в купе, с фотоаппаратом.
— Что такое?.. — вконец растерялась та.
— Я специально подождал, не представился сразу. И стал свидетелем того, что вы не взяли предложенные вам деньги.
— Вы... вы кто? — не поняла таможенница.
— Корреспондент. — Гена протянул ей удостоверение. — К нам в газету поступают сигналы о том, что на границе притесняют отъезжающих на ПМЖ. Особенно еврейской национальности. Я командирован выяснить, так ли это. И я вижу... Вы же украинка?..
— Да...
— Вот видите. А некоторые говорят о неприязни между украинским и еврейским народами.
— Что вы, как можно, — вдруг обрела дар речи женщина. — Что, мы не понимаем, у людей горе...
— Я должен вас сфотографировать, — не унимался Гена.
Потом он брал интервью и у таможенницы, и у ее бригадира, то и дело восхищаясь бескорыстием работников таможни. При этом настойчиво признавался в некотором коварстве собственных замыслов:
— А я ведь ждал. Думал, возьмете. Не может быть, чтоб не взяли. Надо же...
— Как можно?.. — удивлялся и бригадир, благодарно поглядывая на подчиненную. — Что мы, не люди?!
Переход границы обошелся Клейманам в шестьдесят украинских карбованцев, оформленных по квитанции.
Все время, пока поезд стоял на станции, Гена суетился. Снимал пограничников на перроне, выискивал живописные ракурсы. Знали бы доверчивые таможенники и пограничники, что в аппарате даже не было пленки...
Когда состав тронулся, ошалевшие, все еще не верящие, что кордон пройден, Клейманы сбились в одном купе. Молчали. Первым нарушил молчание Клейман-старший. Он патриархально произнес:
— Вы хоть понимаете, что этот мальчик для нас сделал?!
Но мальчик сделал для них и еще кое-что...
На подъезде к вокзалу Варшава-Восточная Гена почуял неладное. Он и сам не смог бы объяснить, по каким признакам, но понял: его гориллообразные попутчики, нанятые Аркадием для прикрытия, замыслили гадость. Кинут они подопечных. Для того и нанялись.
Варшавский вокзал, может, и был архитектурно выдержан в европейском стиле. Это не бросалось в глаза, потому что атмосфера его вполне соответствовала нашим провинциальным станциям. Как ей не соответствовать при таком количестве цыган, оккупировавших каждый свободный угол, и сомнительных личностей, рыскающих под сводами в поисках неизвестно чего.
Полицейские тоже походили на наших. Столь же умело не замечали происходящего.
Гена судорожно соображал, как быть. Клейманов пока не расстраивал, не предупреждал о возможной подлости сопровождающих. Толку от этого предупреждения. Лишнее расстройство от человеческой бессовестности.
Понимая, что проку от собственного противодействия будет немного, Гена тем не менее старался от Клейманов, скучковавшихся у горы чемоданов, не отходить. Хотя и держался как бы сам по себе.
Сопровождающие братцы, устроившись чуть в стороне, откровенно заговорщицки посматривали на эту гору.
Гене все же пришлось отлучиться. По нужде.
В туалете его и осенило. Но не благодаря способствующей размышлению позе. Идею выхода из создавшегося положения родил подслушанный из кабинки разговор.
— Петруха, я тебе говорю, они не рыпнутся. По рожам вижу: лохи лохами. Сами все сделаем... — раздался под журчание у писсуаров голос с харьковским акцентом.
— Пацанов надо звать, — ответил другой, сдержанный. — Сами не управимся. Шмоток до хера.
— Я тебе говорю, не рыпнутся. Побросаем все в тележку. Куда спешить. Менты все равно кроют...
— Журчание стихло. Когда стихли и шаги. Гена вышел из кабинки. И, поспешив к выходу, увидел спины двух стриженых лопоухих парней. Их до этого он не видел.
«Тоже неплохо», — подумал Гена. Сначала подумал с иронией, а потом и всерьез. Он уже знал, что следует предпринять.
К парням он подошел сам. Издалека определил, кто из них Петруха. К нему и обратился:
— Петя?!
Лопоухий озадачился. Отозвался:
— Ну...
— Я думаю, ты это или не ты.
— Я, — подтвердил непосредственный Петя. — Только че-то я тебя не...
— В Харькове с Кабаном мы стояли на Балке. Ты подходил. Да, конечно, не помнишь... Ты еще с этим был, с длинным... Как его...
— С Тюлей? — подсказал забывчивый Петя.
— Нет, по-моему, не с Тюлей. Ну, неважно. Вы как тут? Работаете?
Второй лопоухий, сперва агрессивно сузивший глаза, успокоился. Отвел взгляд.
— Та, — неопределенно отозвался Петя. — Пацанов больше, чем лохов. А ты че тут?
— От газеты. Поляки совместно с нашим «Беркутом» рейд устроили. Фраеров подставили и «пасут», кто наедет. Я в этом деле от прессы.
— Каких фраеров? — насторожился молчун.
— Жидков, — Гена небрежно махнул головой в сторону Клейманов. — Смотрите не суньтесь.
Лопоухие не ответили, переглянулись.
— И если эти двое ваши, дай маяк, чтоб соскочили. — Гена мотнул головой в сторону сопровождающей парочки.
Оба лопоухих внимательно посмотрели на горилл.
Петруха отозвался:
— Эти?.. Какой хер...
— Конкуренты? — удивился Гена. — Тогда пусть их берут. Можешь своим ментам сдать. Наши за этим тоже следят. «Пасут», как вокзальная полиция работает. Кого кроет.
Гена протянул ребятам руку. Спросил:
— Что передать Кабану?
— Скоро буду, — безрадостно ответствовал Петруха. Приятель его промолчал.
За горилл взялись в тот момент, когда те приступили к откровенному вымогательству. А приступили они сразу, как только подали поезд. Негодяи посчитали высшим проявлением психологичности наехать на жертв перед самой посадкой в вагон. Когда заветная цель совсем близко, отдашь все, чтобы достичь ее. То, что Клейманы оставят вещи на перроне, подразумевалось вымогателями само собой. Но они вознамерились обобрать горемык подчистую.
Незатейливо зажали Аркадия с двух сторон, наехали в прямом смысле.
Как потом, через несколько лет, вспоминал Аркадий, текст в тот момент ему произнесли тоже незатейливый:
— Бабки и монеты. Пикнешь — заколю...
О своей ответной реплике Клейман не вспоминал. Но Гена помнил ставший мгновенно взъерошенным и потерянным вид Аркадия. И руку его, нырнувшую за пазуху, извлекшую оттуда кассету с монетами. Помнил и взгляд жертвы. Полный растерянности взгляд на него, Гену, наблюдающего за происходящим со стороны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42