Смотрим, буксир вроде подходящий стоит возле берега. Переглянулись мы с Анатолием – и на буксир. Подходим к капитану. Я командую:
– Швартуй «Штандарт». В Кронштадт поведешь.
– Не могу, – отвечает капитан, – у меня приказ командующего портом с места не трогаться.
Я вынимаю кольт:
– Вот тебе приказ!
Капитан сразу согласился. Железняков остался на буксире, а я на другой пошел. Рядом их еще несколько стояло. Там тоже пришлось «нажать». Ничего, подействовало.
Набралось у нас целых пять буксиров. Отшвартовали они «Штандарт» и потащили вниз по Неве, в море, к Кронштадту. У меня – гора с плеч. Наконец-то с проклятой яхтой разделался.
Было это в воскресенье 22 октября 1917 года. Как раз этот день Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов объявил днем Совета, днем смотра и мобилизации сил питерского пролетариата и солдат Петроградского гарнизона. Газета «Рабочий путь» вышла с большим аншлагом:
«Сегодня день Петроградского Совета. Товарищи рабочие и солдаты! Зовите массы под знамя Петроградского Совета! Все на митинги!»
Бурные митинги и собрания шли в этот день по всему городу. Шли они под большевистскими лозунгами, лозунгами передачи всей власти Советам, Настроение среди питерских рабочих и солдат было самое боевое. Про матросов и говорить нечего. Атмосфера была накалена до предела, чувствовалось, что вот-вот должна разразиться гроза.
Готовилась и контрреволюция. В Петроград стягивались верные Временному правительству силы. На улицах появились казачьи патрули, юнкера, броневики. На 22 октября назначили было крестный ход казаков, но в самый канун 22-го Временное правительство его отменило. Перетрусило, как видно.
Отправив царскую яхту в Кронштадт, мы с Железияковым направились на Петроградскую сторону, в Народный дом, где шел один из самых многолюдных митингов. Приходим. На трибуну лезут эсеры и меньшевики, только народ их не слушает, просто стаскивает с трибуны. Требуют большевиков. Большевистские ораторы выступают один за другим. Вот Луначарский, за ним на трибуне Яков Михайлович Свердлов. Луначарский говорит здорово, заслушаешься, а Свердлов и того пуще. Голос у него гремит, ну просто иерихонская труба. Народ кричит, аплодирует большевикам без конца.
Кончился митинг, я отправился в Смольный, к Якову Михайловичу. Застал его в Военно-революционном комитете.
– Так и так, – говорю, – прибыл на съезд Советов из Гельсингфорса. Матросы просили передать, что выступать пора, не то сами начнем. Хотелось бы знать, как ЦК решил.
– Связь с Гельсингфорсом мы держим крепкую, – отвечает Яков Михайлович, – настроение моряков знаем. Вопрос о восстании ЦК решен, выступаем в ближайшие дни. Скажем, когда будет нужно. Тебе же и сейчас дело найдется…
Послал Яков Михайлович меня к Подвойскому, а от Николая Ильича пошли поручения одно за другим.
Днем 24 октября зашел я во 2-й Балтийский экипаж пообедать. Там я кормился, пока находился в Питере. Слышу, матросы говорят: юнкера мосты разводят. Вот, думаю, история! Затеяло юнкерье центр от рабочих районов отрезать. Надо проверить! Позвал одного товарища, и отправились мы с ним в порт. Видим, стоит машина начальника порта. Подходим к шоферу.
– Поехали! – говорю.
Он и слушать не хочет: «Кто ты таков?» Я за кольт – шофер сразу переменил топ и стал вводить мотор.
Сели мы с товарищем в машину – и к Николаевскому мосту, Подъехали, будто все в порядке, мост наведен. На мосту и на набережных полно красногвардейцев, матросов. Вышел я из машины (товарищ остался шофера караулить, как бы не удрал), расспросил одного, другого. Оказывается, около двух часов дня явились юнкера, согнали с моста пешеходов, извозчиков, автомобили, остановили трамваи, закрыли всякое движение и начали разводить мост. В это время подоспели красногвардейцы и матросы с «Авроры», которую по распоряжению Военно-революционного комитета подтянули к Николаевскому мосту. Они разогнали юнкеров, навели мост и встали на его охрану.
Смотрю – в толпе один приятель, авроровец. И он меня увидел, подходит.
– Видишь, – говорит, – как дело оборачивается. Надо за юнкеров всерьез браться, такой приказ Ревкома. Так что зря околачиваться нечего!
Я и сам вижу, что надо действовать, только как? Надо, пожалуй, в Смольный ехать, к Подвойскому. Вернулся к машине, рассказал все товарищу.
– Поедем, – говорю, – в Смольный, в Ревком.
А он отвечает:
– Можно, конечно, и в Смольный. Да ведь дело-то ясное! Юнкеров разоружать надо, так и в Ревкоме скажут. Только выругают, что без толку ездим, время тратим. Может, сразу возьмемся?
Я еще утром слышал в Смольном о воззвании Ревкома к солдатам и рабочим Петрограда дать отпор контрреволюции, Там говорилось о решительной борьбе с юнкерами. Чего, думаю, на самом деле? Действовать надо!
Сели мы в машину и велели шоферу на Невский ехать, юнкеров ловить. Он и сам уже понял, в чем дело, парень-то оказался ничего и поехал охотно.
Выехали мы на Невский, смотрим, где юнкера. Как двух-трех юнкеров увидим, сразу к ним. Останавливаем машину, выскакиваем, пистолеты в руках: «Сдавай оружие!»
Наберем полную машину юнкеров и везем в Петропавловскую крепость, там охране сдаем. Так всю ночь проездили.
Под утро товарищ говорит: «Ну, мне пора обратно, в Балтийский экипаж».
Отвез я его, а сам в Смольный поехал. Только вошел, навстречу Николай Ильич.
– Мальков? Ты откуда?
– Да вот по Невскому ездил, юнкеров разоружал и возил в Петропавловскую крепость.
– В Петропавловскую? Правильно. Только ездил на чем же?
– А у меня машина есть, в порту забрал.
– Вот это хорошо. Пошли!
И Николай Ильич стремительно зашагал через две ступеньки. Я за ним. В одной из комнат третьего этажа сидел, понурясь, какой-то военный с погонами подполковника. Возле него два красногвардейца с винтовками.
– Вот, – говорит Подвойский, – начальник контрразведки штаба Петроградского военного округа подполковник Сурниц. Вези этого подполковника туда же, в Петропавловку. Сдашь комиссару крепости.
Взял я начальника контрразведки, вывел из Смольного, посадил в машину – и в крепость. Сидит подполковник в машине ни жив, ни мертв. Трясется. Довез его, сдал комиссару, а сам обратно. Только до Смольного не доехал…
Дело шло к утру, светать начало, по улицам бегут мальчишки-газетчики, тащат пачки разных газет: «Дело народа», «Новая жизнь», «Речь», «Новое время», «Биржевые ведомости» («Биржевка», как эту газету называли), ну и, конечно, наш «Рабочий путь». Только я тут не о «Рабочем пути», а о «Биржевке» подумал. Паршивая была газетенка, черносотенная, вечно всякие пакости печатала, не раз на моряков-балтийцев клеветала. Терпеть мы «Биржевку» не могли. Специально о ней в Центробалте вопрос ставили, принимали резолюции протеста, посылали в «Биржевку», да она их не печатала. Вынесли, наконец, решение: просить правительство закрыть «Биржевые ведомости», как клеветническую, буржуйскую газету. Только никакого проку не было. Вот об этом-то решении я теперь и вспомнил и велел шоферу ехать в Балтийский экипаж.
Приехал, говорю ребятам; пора «Биржевку» прикрыть, нечего с ней церемониться! Есть решение Центробалта. Сразу нашлось несколько охотников. Сели мы в машину и поехали на Галерную, в редакцию «Биржевых ведомостей». Подъезжаем, ребята выскочили из машины, встали у входов, никому ни войти, ми выйти не дают.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69
– Швартуй «Штандарт». В Кронштадт поведешь.
– Не могу, – отвечает капитан, – у меня приказ командующего портом с места не трогаться.
Я вынимаю кольт:
– Вот тебе приказ!
Капитан сразу согласился. Железняков остался на буксире, а я на другой пошел. Рядом их еще несколько стояло. Там тоже пришлось «нажать». Ничего, подействовало.
Набралось у нас целых пять буксиров. Отшвартовали они «Штандарт» и потащили вниз по Неве, в море, к Кронштадту. У меня – гора с плеч. Наконец-то с проклятой яхтой разделался.
Было это в воскресенье 22 октября 1917 года. Как раз этот день Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов объявил днем Совета, днем смотра и мобилизации сил питерского пролетариата и солдат Петроградского гарнизона. Газета «Рабочий путь» вышла с большим аншлагом:
«Сегодня день Петроградского Совета. Товарищи рабочие и солдаты! Зовите массы под знамя Петроградского Совета! Все на митинги!»
Бурные митинги и собрания шли в этот день по всему городу. Шли они под большевистскими лозунгами, лозунгами передачи всей власти Советам, Настроение среди питерских рабочих и солдат было самое боевое. Про матросов и говорить нечего. Атмосфера была накалена до предела, чувствовалось, что вот-вот должна разразиться гроза.
Готовилась и контрреволюция. В Петроград стягивались верные Временному правительству силы. На улицах появились казачьи патрули, юнкера, броневики. На 22 октября назначили было крестный ход казаков, но в самый канун 22-го Временное правительство его отменило. Перетрусило, как видно.
Отправив царскую яхту в Кронштадт, мы с Железияковым направились на Петроградскую сторону, в Народный дом, где шел один из самых многолюдных митингов. Приходим. На трибуну лезут эсеры и меньшевики, только народ их не слушает, просто стаскивает с трибуны. Требуют большевиков. Большевистские ораторы выступают один за другим. Вот Луначарский, за ним на трибуне Яков Михайлович Свердлов. Луначарский говорит здорово, заслушаешься, а Свердлов и того пуще. Голос у него гремит, ну просто иерихонская труба. Народ кричит, аплодирует большевикам без конца.
Кончился митинг, я отправился в Смольный, к Якову Михайловичу. Застал его в Военно-революционном комитете.
– Так и так, – говорю, – прибыл на съезд Советов из Гельсингфорса. Матросы просили передать, что выступать пора, не то сами начнем. Хотелось бы знать, как ЦК решил.
– Связь с Гельсингфорсом мы держим крепкую, – отвечает Яков Михайлович, – настроение моряков знаем. Вопрос о восстании ЦК решен, выступаем в ближайшие дни. Скажем, когда будет нужно. Тебе же и сейчас дело найдется…
Послал Яков Михайлович меня к Подвойскому, а от Николая Ильича пошли поручения одно за другим.
Днем 24 октября зашел я во 2-й Балтийский экипаж пообедать. Там я кормился, пока находился в Питере. Слышу, матросы говорят: юнкера мосты разводят. Вот, думаю, история! Затеяло юнкерье центр от рабочих районов отрезать. Надо проверить! Позвал одного товарища, и отправились мы с ним в порт. Видим, стоит машина начальника порта. Подходим к шоферу.
– Поехали! – говорю.
Он и слушать не хочет: «Кто ты таков?» Я за кольт – шофер сразу переменил топ и стал вводить мотор.
Сели мы с товарищем в машину – и к Николаевскому мосту, Подъехали, будто все в порядке, мост наведен. На мосту и на набережных полно красногвардейцев, матросов. Вышел я из машины (товарищ остался шофера караулить, как бы не удрал), расспросил одного, другого. Оказывается, около двух часов дня явились юнкера, согнали с моста пешеходов, извозчиков, автомобили, остановили трамваи, закрыли всякое движение и начали разводить мост. В это время подоспели красногвардейцы и матросы с «Авроры», которую по распоряжению Военно-революционного комитета подтянули к Николаевскому мосту. Они разогнали юнкеров, навели мост и встали на его охрану.
Смотрю – в толпе один приятель, авроровец. И он меня увидел, подходит.
– Видишь, – говорит, – как дело оборачивается. Надо за юнкеров всерьез браться, такой приказ Ревкома. Так что зря околачиваться нечего!
Я и сам вижу, что надо действовать, только как? Надо, пожалуй, в Смольный ехать, к Подвойскому. Вернулся к машине, рассказал все товарищу.
– Поедем, – говорю, – в Смольный, в Ревком.
А он отвечает:
– Можно, конечно, и в Смольный. Да ведь дело-то ясное! Юнкеров разоружать надо, так и в Ревкоме скажут. Только выругают, что без толку ездим, время тратим. Может, сразу возьмемся?
Я еще утром слышал в Смольном о воззвании Ревкома к солдатам и рабочим Петрограда дать отпор контрреволюции, Там говорилось о решительной борьбе с юнкерами. Чего, думаю, на самом деле? Действовать надо!
Сели мы в машину и велели шоферу на Невский ехать, юнкеров ловить. Он и сам уже понял, в чем дело, парень-то оказался ничего и поехал охотно.
Выехали мы на Невский, смотрим, где юнкера. Как двух-трех юнкеров увидим, сразу к ним. Останавливаем машину, выскакиваем, пистолеты в руках: «Сдавай оружие!»
Наберем полную машину юнкеров и везем в Петропавловскую крепость, там охране сдаем. Так всю ночь проездили.
Под утро товарищ говорит: «Ну, мне пора обратно, в Балтийский экипаж».
Отвез я его, а сам в Смольный поехал. Только вошел, навстречу Николай Ильич.
– Мальков? Ты откуда?
– Да вот по Невскому ездил, юнкеров разоружал и возил в Петропавловскую крепость.
– В Петропавловскую? Правильно. Только ездил на чем же?
– А у меня машина есть, в порту забрал.
– Вот это хорошо. Пошли!
И Николай Ильич стремительно зашагал через две ступеньки. Я за ним. В одной из комнат третьего этажа сидел, понурясь, какой-то военный с погонами подполковника. Возле него два красногвардейца с винтовками.
– Вот, – говорит Подвойский, – начальник контрразведки штаба Петроградского военного округа подполковник Сурниц. Вези этого подполковника туда же, в Петропавловку. Сдашь комиссару крепости.
Взял я начальника контрразведки, вывел из Смольного, посадил в машину – и в крепость. Сидит подполковник в машине ни жив, ни мертв. Трясется. Довез его, сдал комиссару, а сам обратно. Только до Смольного не доехал…
Дело шло к утру, светать начало, по улицам бегут мальчишки-газетчики, тащат пачки разных газет: «Дело народа», «Новая жизнь», «Речь», «Новое время», «Биржевые ведомости» («Биржевка», как эту газету называли), ну и, конечно, наш «Рабочий путь». Только я тут не о «Рабочем пути», а о «Биржевке» подумал. Паршивая была газетенка, черносотенная, вечно всякие пакости печатала, не раз на моряков-балтийцев клеветала. Терпеть мы «Биржевку» не могли. Специально о ней в Центробалте вопрос ставили, принимали резолюции протеста, посылали в «Биржевку», да она их не печатала. Вынесли, наконец, решение: просить правительство закрыть «Биржевые ведомости», как клеветническую, буржуйскую газету. Только никакого проку не было. Вот об этом-то решении я теперь и вспомнил и велел шоферу ехать в Балтийский экипаж.
Приехал, говорю ребятам; пора «Биржевку» прикрыть, нечего с ней церемониться! Есть решение Центробалта. Сразу нашлось несколько охотников. Сели мы в машину и поехали на Галерную, в редакцию «Биржевых ведомостей». Подъезжаем, ребята выскочили из машины, встали у входов, никому ни войти, ми выйти не дают.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69