– Езжай своей дорогой, – сказал колпак, – мы не имеем дел с бандитами и убийцами.
– Здесь нет бандитов, – сердито ответила я, чувствуя усталость и нетерпение. – Это человек, на которого напали и чуть не убили. Если ты хозяин "Красного вепря", то это твой друг – Этьен Вильер из Аквитании.
– Этьен! – воскликнул хозяин. – Я сейчас спущусь. Почему ты не сказал, что это Этьен?
Окно захлопнулось, и послышались звуки бегущих по ступеням ног. Я спрыгнула с коня, подхватила падающее тело Этьена и положила его на землю. Хозяин и слуги бежали к нам с факелами.
Этьен лежал как мертвый. Лицо его было мертвенно-бледным там, где не было запачкано кровью, однако сердце билось нормально, и он был в полусознании.
– Кто это сделал, господи? – с ужасом спросил хозяин.
– Я, – коротко ответила я. Хозяин, бледный в свете факелов, перевел на меня взгляд.
– Боже милосердный! Юноша, который... Защити нас, святой Дионисий! Это женщина!
– Хватит болтать! – рассердилась я. – Отнеси его наверх и устрой в лучшей комнате.
– Н-н-но... – замямлил хозяин, все еще ошарашенный.
Я топнула ногой и обругала его, как всегда делаю в подобных случаях.
– Смерть дьявола и Иуды Искариота! – воскликнула я. – Ты позволишь своему другу умереть, пока глазеешь и пялишься на меня! Несите его! – я положила руку на кинжал на поясе, и слуги поспешно повиновались, косясь на меня так, словно я дочь самого дьявола.
– Этьен всегда здесь желанный гость, – пробормотал хозяин, – но дьяволица в штанах...
– Свои штаны ты дольше проносишь, если будешь меньше говорить и больше работать, – заверила я его, выхватив широкодульный пистолет из-за пояса одного из слуг, который был так напуган, что забыл о своем оружии. – Делай, как я говорю, и сегодня больше не будет убийств. Быстро!
Воистину, события этой ночи закалили меня. Я еще не совсем переродилась во взрослую женщину, но была к этому близка.
Они отнесли Этьена в комнату, которую Дюкас (так звали хозяина) называл лучшей в таверне, и, по правде говоря, она была гораздо удобнее, чем любая комната в "Пальцах мошенника". Она была наверху, выходила на входную лестницу и имела подходящего размера окна, хотя в ней и не было второй двери.
Дюкас уверял, что из него такой же врач, как из любого в округе, но мы раздели и принялись лечить Этьена. В самом деле, более неумелого ухода за человеком я еще не видела, не говоря уже о том, что Этьен был тяжело ранен. Но когда мы смыли с него кровь и грязь, то обнаружили, что ни одна из ран не задевала жизненно важных органов, череп тоже был цел, хотя кожа на голове повреждена в нескольких местах. Правая рука была сломана, другая – почернела от синяков. На сломанную кость мы наложили жгут. Я помогала Дюкасу во всем, так как несчастные случаи и раны были обычным делом в Ла Фер.
Когда мы перевязали раны и уложили Этьена в чистую постель, он настолько пришел в себя, что смог выпить вина и поинтересовался, где он. Узнав, что это "Красный вепрь", он прошептал:
– Не оставляй меня, Агнес. Дюкас – редкий человек, но мне нужна женская мягкая рука.
– Избави меня святой Дионисий от такой мягкой руки, как у этой бешеной кошки, – чуть слышно пробормотал Дюкас.
– Я останусь, пока ты не встанешь на ноги, Этьен, – сказала я, он, видимо, обрадовался, услышав это, и спокойно уснул.
Я попросила комнату и для себя. Дюкас послал мальчишку позаботиться о коне, а меня провел в комнату, примыкающую к комнате Этьена, но не связанную с ней дверями. Когда я улеглась в постель, уже всходило солнце. Я не только раньше не лежала на перине, но даже ее ни разу не видела. Я проспала много часов.
Проснувшись, пошла к Этьену и нашла его в полном сознании и спокойным. Тогда люди были поистине железными и, если их раны не были изначально смертельными и по легкомыслию и невежеству лекарей не начинали гноиться, быстро поправлялись. У Дюкаса не было ни одного тошнотворного и глупого средства, превозносимого докторами, он собирал целебные травы в глубине леса. Он сказал, что научился этому искусству у сарацинского народа хакимов во время путешествия в юности. Дюкас оказался человеком со многими неожиданными достоинствами.
Мы вместе ухаживали за Этьеном, и он быстро поправлялся. Этьен подолгу разговаривал с Дюкасом, но большую часть времени он просто лежал и молча смотрел на меня.
Дюкас иногда беседовал и со мной, но, кажется, побаивался меня. Когда я спросила, сколько должна ему, он ответил, что нисколько и что еда и ночлег будут бесплатными для меня, пока Этьену нравится мое присутствие. Однако Дюкас очень боялся, что я проболтаюсь кому-нибудь из жителей городка о том, что Этьен Вильер здесь. Слуги, по его мнению, были абсолютно надежны. Я ничего не спрашивала у Дюкаса о причине ненависти герцога д'Аленсона к Этьену, но Дюкас как-то сказал:
– У герцога особые счеты с Этьеном. Когда Этьен был в свите этого благородного господина, то оказался недостаточно мудр и не исполнил одно очень деликатное поручение герцога. Д'Аленсон честолюбив; говорят, его может удовлетворить лишь должность не меньше, чем констебль Франции. Он сейчас в большой милости у короля, и блеск его положения может померкнуть, если станет известно, какими письмами однажды обменялись герцог и Карл Германский, который теперь известен народам как император Священной Римской империи.
Этьен один знал всю подноготную этой государственной измены. Поэтому д'Аленсон жаждет его смерти, однако не решается напасть открыто. Он хочет ударить тихо и тайно, из-за угла – это будет кинжал, яд или засада. Пока Этьен в пределах досягаемости герцога, единственное спасение для него – секретность.
– Полагаю, есть и другие такие же, как негодяй Тибальт? – спросила я.
– Разумеется, – сказал Дюкас, – конечно, среди банды висельников есть те, кто клюнет на наживу, но у них есть правило чести – не предавать своего. А Этьен в прошлые времена был одним из них – вором, похитителем женщин, грабителем и убийцей.
Я покачала головой, размышляя над странностью людей: Дюкас, честный человек – друг бандита Этьена и хорошо знает о его преступлениях. Возможно, многие из честных людей втайне восхищаются разбойниками, видя в них тех, кем хотели бы быть, если в хватило смелости.
Итак, пока я выполняла все пожелания Дюкаса. Время тянулось медленно. Я редко выходила из таверны, только ночью, чтобы побродить по лесу, не опасаясь встретить людей из деревни или из города. Во мне зарождалось беспокойство и чувство, что я жду чего-то, сама не знаю чего, и что мне надо что-то сделать – не знаю что. Так прошла неделя, а потом появился Жискар де Клиссон.
3
Однажды утром я вошла в таверну после утренней прогулки по лесу и увидела сидящего за столом незнакомца, увлеченно обгладывающего кость. Он, заметив меня, на секунду прекратил жевать. Он был высок, мощного телосложения. Его худое лицо пересекал шрам, серые глаза были холодны как сталь. Он в самом деле выглядел стальным человеком в своей кирасе, в набедренных и ножных латах. Его палаш лежал на коленях, а шлем – рядом на скамье.
– Клянусь богом, – произнес он. – Хотел бы я знать. Ты мужчина или женщина?
– А ты как думаешь? – спросила я, опершись руками о стол, глядя на него сверху вниз.
– Только дурак мог задать подобный вопрос, – сказал он, покачав головой. – Ты женщина с головы до ног, однако мужской наряд тебе странно подходит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10