“Даже в этих варварских горах, – подумал он, – людское вероломство уравновешивается людской преданностью”.
– Ты можешь провести нас через горы? – спросил О'Доннелл.
– Нет, саиб; кони не пройдут по этим тропам, а туркмены в своих сапогах не выдержат этого пути и погибнут.
– До того как взойдет луна, еще почти два часа, – пробормотал О'Доннелл. – Если сейчас велеть седлать лошадей, это выдаст нас. Кому-то из нас может повезти, и он скроется в темноте, но...
Он думал о бумагах, от которых зависела его жизнь, но не только о них. Бежать в темноте значило разрознить свои силы, даже если им удастся пробить себе путь из этой долины. Без его командования туркмены неминуемо растеряются, и те, кто окажется в стороне от основного отряда, бессмысленно погибнут.
– Идем со мной, – в конце концов сказал он, и вазири последовал за ним туда, где возле тлеющих углей спали туркмены.
Когда он начал шептать, все они поднялись и сгрудились возле него, бросая подозрительные взгляды на вазири. В темноте О'Доннелл едва различал очертания ястребиных лиц. Звезд не было видно, все небо закрывали тучи. Стены каменного укрепления казались большим черным пятном, горы нависали над долиной сплошной черной массой. Вой ветра заглушал негромкие голоса.
– Замолчите и слушайте меня, – велел О'Доннелл. – Это Яр-Мухаммед, наш друг. Он честный человек. Нас предали. Афзал-хан – проклятый пес, который задумал убить нас и завладеть нашими лошадьми. Слушайте! В этом укреплении есть крытая соломой хижина. Я проберусь туда и подожгу солому. Когда вы увидите пламя и услышите мой выстрел, перелезайте через стену. Кто-то из вас погибнет, но на нашей стороне будет преимущество неожиданного нападения. Мы должны взять это укрепление и выстоять против тех, кто спустится в долину, когда взойдет луна. Это отчаянный план, но лучше него сейчас ничего не может быть.
– Басмилла! – забормотали туркмены, и он услышал лязг клинков, вынимаемых из ножен.
– Да, это работа для холодной стали, – сказал он. – Вы должны перелезть через стену и захватить патанцев врасплох. И пошлите человека к тем, кто остался в загоне с лошадьми. Смелее! На все воля Аллаха.
После этих слов он скользнул в темноту, сопровождаемый безмолвным Яр-Мухаммедом, как бесшумной тенью. О'Доннелл знал, что ему удалось изменить настроение туркменов: вместо покорности судьбе теперь в их сердцах жила ярость и жажда победы.
– Если я погибну, – прошептал О'Доннелл, – сможешь ли ты довести этих людей
обратно до Шахразара? Оркан Богатур наградит тебя.
– Да проглотит шайтан Оркана Богатура! – ответил Яр-Мухаммед. – Чего ради буду я заботиться об этих туркменских псах? Я рискую своей шкурой ради тебя, а вовсе не ради них.
О'Доннелл отдал вазири свое ружье. Почти ползком они добрались до южной стены укрепления. За стеной не было слышно ни звука и не мерцало ни единого огонька. О'Доннелл знал, что в кромешной тьме их невозможно увидеть, как бы внимательно ни вглядывались часовые в темноту. Беззвучно они с вазири дошли и до западной стены, которая никем не охранялась.
– Афзал-хан спит в башне, – прошептал Яр-Мухаммед, наклонясь к самому уху О'Доннелла. – Спит или притворяется, что спит. Все люди собрались возле восточной стены и пытаются разглядеть туркменов. Им было разрешено погасить костры, чтобы не вызвать подозрений.
– Тогда вперед, через стену, – прошептал О'Доннелл, поднимаясь и схватываясь руками за верх стены. Он перемахнул через стену почти бесшумно, с легким шорохом, похожим на шелест тамариска на ветру, и так же тихо вслед за ним перебрался через стену Яр-Мухаммед. О'Доннелл несколько мгновений постоял в тени стены, обдумывая каждый свой шаг, прежде чем сдвинуться с места.
Перед ним стояла темной горкой хижина, она была ближе к западной стене, чем ко всем остальным. Возле нее краснели угли остывавшего костра. В башне на северо-западном углу стены света не было.
Велев Яр-Мухаммеду оставаться возле стены, О'Доннелл направился туда, где тлели угли. Когда он подошел к ним ближе, он разглядел людей, спавших между хижиной и восточной стеной. Сперва ему показалось противоестественным, что эти хладнокровные убийцы мирно и безмятежно спали в такое время. Но тут же он понял, что ничего странного в этом не было. По первому слову хозяина они встанут и будут убивать, а пока он этого слова не произнес, они могли спать. И разве сам О'Доннелл никогда не спал и не ел на поле битвы среди трупов?
Часовые вдоль стены были едва различимы. Они не оборачивались; лежа неподвижно, словно каменные статуи, всматривались они в темноту, из которой кто-нибудь мог появиться. Среди углей лежала длинная наполовину сгоревшая обугленная хворостина, один ее конец мерцал красным светом. О'Доннелл изловчился и схватил ее. Яр Мухаммед невольно поежился возле стены. Ему было хорошо видно, как из темноты на мгновение протянулась рука к гаснущему костру, затем рука пропала, и к нему двинулась красная точка.
– Аллах! – прошептал вазири. – Здесь темнее, чем в преисподней!
– Тише! – раздался рядом с ним шепот О'Доннелла. – Приготовься, сейчас начнутся главные дела.
Он подул на кончик хворостины, и дерево разгорелось ярче.
– Предаюсь в руки Аллаха! – прошептал О'Доннелл и шагнул к хижине, протянув горевшую хворостину к ее соломенной крыше.
В следующее мгновение возле крыши метнулся язычок пламени, и в один миг огонь охватил сухую солому. В свете огромного костра можно было ясно разглядеть фигуры вскочивших на ноги людей. Часовые повернулись и замерли в изумлении.
О'Доннелл с воинственным криком нажал на курок своего пистолета.
Один из часовых свалился со стены, успев лишь нелепо взмахнуть ружьем. Остальные падали с криками, шатаясь, словно пьяные, под шквальным огнем О'Доннелла и Яр-Мухаммеда, который стрелял в своих недавних товарищей так, будто они были его заклятыми врагами.
Все это произошло в считанные секунды, и те бандиты, которые вскочили с земли при виде огня и звуках выстрелов, не могли увидеть за пламенем двух людей, которых к тому же скрывала тень от дальней стены. Но в следующий миг послышались другие звуки – топот ног и шорохи, сопровождавшие туркменов, перебиравшихся через стену.
Некоторые патанцы услышали эти звуки и тревожно вглядывались в темноту за горящей крышей хижины, но пламя делало окружающую тьму еще более непроглядной. Они не могли видеть неумолимо приближавшуюся к ним смерть.
Через несколько секунд над укреплением раздались крики ужаса. Из темноты на бандитов набросились туркмены. Их глаза горели ненавистью, а клинки рубили беспощадно. Они навалились на бандитов, словно волна, и дрались как безумные.
Разбуженные выстрелами и ошеломленные внезапностью нападения патанцы были обречены на поражение. Некоторые бежали, перебравшись через стену и не оказав даже ни малейшей попытки к сопротивлению, но оставшиеся в укреплении, крича и воя, как волки, отчаянно сопротивлялись. Горящая солома на крыше хижины придавала всей картине особенно жуткий вид. Туркменские шапки смешались с тюрбанами, повсюду звенела сталь, ятаганы отбивались от кривых сабель, и лилась кровь.
Разрядив пистолет, О'Доннелл подбежал к башне. Он ждал, что в любой момент оттуда мог появиться Афзал-хан. Однако в такие минуты человек теряет всякое представление о времени.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13
– Ты можешь провести нас через горы? – спросил О'Доннелл.
– Нет, саиб; кони не пройдут по этим тропам, а туркмены в своих сапогах не выдержат этого пути и погибнут.
– До того как взойдет луна, еще почти два часа, – пробормотал О'Доннелл. – Если сейчас велеть седлать лошадей, это выдаст нас. Кому-то из нас может повезти, и он скроется в темноте, но...
Он думал о бумагах, от которых зависела его жизнь, но не только о них. Бежать в темноте значило разрознить свои силы, даже если им удастся пробить себе путь из этой долины. Без его командования туркмены неминуемо растеряются, и те, кто окажется в стороне от основного отряда, бессмысленно погибнут.
– Идем со мной, – в конце концов сказал он, и вазири последовал за ним туда, где возле тлеющих углей спали туркмены.
Когда он начал шептать, все они поднялись и сгрудились возле него, бросая подозрительные взгляды на вазири. В темноте О'Доннелл едва различал очертания ястребиных лиц. Звезд не было видно, все небо закрывали тучи. Стены каменного укрепления казались большим черным пятном, горы нависали над долиной сплошной черной массой. Вой ветра заглушал негромкие голоса.
– Замолчите и слушайте меня, – велел О'Доннелл. – Это Яр-Мухаммед, наш друг. Он честный человек. Нас предали. Афзал-хан – проклятый пес, который задумал убить нас и завладеть нашими лошадьми. Слушайте! В этом укреплении есть крытая соломой хижина. Я проберусь туда и подожгу солому. Когда вы увидите пламя и услышите мой выстрел, перелезайте через стену. Кто-то из вас погибнет, но на нашей стороне будет преимущество неожиданного нападения. Мы должны взять это укрепление и выстоять против тех, кто спустится в долину, когда взойдет луна. Это отчаянный план, но лучше него сейчас ничего не может быть.
– Басмилла! – забормотали туркмены, и он услышал лязг клинков, вынимаемых из ножен.
– Да, это работа для холодной стали, – сказал он. – Вы должны перелезть через стену и захватить патанцев врасплох. И пошлите человека к тем, кто остался в загоне с лошадьми. Смелее! На все воля Аллаха.
После этих слов он скользнул в темноту, сопровождаемый безмолвным Яр-Мухаммедом, как бесшумной тенью. О'Доннелл знал, что ему удалось изменить настроение туркменов: вместо покорности судьбе теперь в их сердцах жила ярость и жажда победы.
– Если я погибну, – прошептал О'Доннелл, – сможешь ли ты довести этих людей
обратно до Шахразара? Оркан Богатур наградит тебя.
– Да проглотит шайтан Оркана Богатура! – ответил Яр-Мухаммед. – Чего ради буду я заботиться об этих туркменских псах? Я рискую своей шкурой ради тебя, а вовсе не ради них.
О'Доннелл отдал вазири свое ружье. Почти ползком они добрались до южной стены укрепления. За стеной не было слышно ни звука и не мерцало ни единого огонька. О'Доннелл знал, что в кромешной тьме их невозможно увидеть, как бы внимательно ни вглядывались часовые в темноту. Беззвучно они с вазири дошли и до западной стены, которая никем не охранялась.
– Афзал-хан спит в башне, – прошептал Яр-Мухаммед, наклонясь к самому уху О'Доннелла. – Спит или притворяется, что спит. Все люди собрались возле восточной стены и пытаются разглядеть туркменов. Им было разрешено погасить костры, чтобы не вызвать подозрений.
– Тогда вперед, через стену, – прошептал О'Доннелл, поднимаясь и схватываясь руками за верх стены. Он перемахнул через стену почти бесшумно, с легким шорохом, похожим на шелест тамариска на ветру, и так же тихо вслед за ним перебрался через стену Яр-Мухаммед. О'Доннелл несколько мгновений постоял в тени стены, обдумывая каждый свой шаг, прежде чем сдвинуться с места.
Перед ним стояла темной горкой хижина, она была ближе к западной стене, чем ко всем остальным. Возле нее краснели угли остывавшего костра. В башне на северо-западном углу стены света не было.
Велев Яр-Мухаммеду оставаться возле стены, О'Доннелл направился туда, где тлели угли. Когда он подошел к ним ближе, он разглядел людей, спавших между хижиной и восточной стеной. Сперва ему показалось противоестественным, что эти хладнокровные убийцы мирно и безмятежно спали в такое время. Но тут же он понял, что ничего странного в этом не было. По первому слову хозяина они встанут и будут убивать, а пока он этого слова не произнес, они могли спать. И разве сам О'Доннелл никогда не спал и не ел на поле битвы среди трупов?
Часовые вдоль стены были едва различимы. Они не оборачивались; лежа неподвижно, словно каменные статуи, всматривались они в темноту, из которой кто-нибудь мог появиться. Среди углей лежала длинная наполовину сгоревшая обугленная хворостина, один ее конец мерцал красным светом. О'Доннелл изловчился и схватил ее. Яр Мухаммед невольно поежился возле стены. Ему было хорошо видно, как из темноты на мгновение протянулась рука к гаснущему костру, затем рука пропала, и к нему двинулась красная точка.
– Аллах! – прошептал вазири. – Здесь темнее, чем в преисподней!
– Тише! – раздался рядом с ним шепот О'Доннелла. – Приготовься, сейчас начнутся главные дела.
Он подул на кончик хворостины, и дерево разгорелось ярче.
– Предаюсь в руки Аллаха! – прошептал О'Доннелл и шагнул к хижине, протянув горевшую хворостину к ее соломенной крыше.
В следующее мгновение возле крыши метнулся язычок пламени, и в один миг огонь охватил сухую солому. В свете огромного костра можно было ясно разглядеть фигуры вскочивших на ноги людей. Часовые повернулись и замерли в изумлении.
О'Доннелл с воинственным криком нажал на курок своего пистолета.
Один из часовых свалился со стены, успев лишь нелепо взмахнуть ружьем. Остальные падали с криками, шатаясь, словно пьяные, под шквальным огнем О'Доннелла и Яр-Мухаммеда, который стрелял в своих недавних товарищей так, будто они были его заклятыми врагами.
Все это произошло в считанные секунды, и те бандиты, которые вскочили с земли при виде огня и звуках выстрелов, не могли увидеть за пламенем двух людей, которых к тому же скрывала тень от дальней стены. Но в следующий миг послышались другие звуки – топот ног и шорохи, сопровождавшие туркменов, перебиравшихся через стену.
Некоторые патанцы услышали эти звуки и тревожно вглядывались в темноту за горящей крышей хижины, но пламя делало окружающую тьму еще более непроглядной. Они не могли видеть неумолимо приближавшуюся к ним смерть.
Через несколько секунд над укреплением раздались крики ужаса. Из темноты на бандитов набросились туркмены. Их глаза горели ненавистью, а клинки рубили беспощадно. Они навалились на бандитов, словно волна, и дрались как безумные.
Разбуженные выстрелами и ошеломленные внезапностью нападения патанцы были обречены на поражение. Некоторые бежали, перебравшись через стену и не оказав даже ни малейшей попытки к сопротивлению, но оставшиеся в укреплении, крича и воя, как волки, отчаянно сопротивлялись. Горящая солома на крыше хижины придавала всей картине особенно жуткий вид. Туркменские шапки смешались с тюрбанами, повсюду звенела сталь, ятаганы отбивались от кривых сабель, и лилась кровь.
Разрядив пистолет, О'Доннелл подбежал к башне. Он ждал, что в любой момент оттуда мог появиться Афзал-хан. Однако в такие минуты человек теряет всякое представление о времени.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13