И если кто-то из нас имеет право властвовать над людьми, то, клянусь Кромом, — это я! В чем ваше преимущество? Я застал Аквилонию под игом свиньи, подобной вам — подлеца, кичащегося тысячелетней родословной. Страну терзали распри между баронами, а народ задыхался от гнета, налогов и беспощадно взимаемой дани. Сегодня же ни один из аквилонских вельмож не осмелится обидеть беднейшего из моих подданных, а повинности населения, пожалуй, самые легкие во всем свете. А вы? Твой брат, Амальрик, владеет восточной частью твоего королевства и всеми силами стремится сесть на твой трон. А наемники Страбона в эту минуту осаждают замки десятка взбунтовавшихся баронов. Народы изнывают в тенетах поборов и податей, но вам мало — вам надо ограбить и аквилонцев! Будь мои руки свободны — с каким наслаждением я размозжил бы ваши черепа о мраморные плиты!
Тсотха злорадно ухмыльнулся, наблюдая неистовство оскорбленных владык.
— Даже если бы все, сказанное тобой, было бы правдой — не об этом хотим мы говорить с тобой. Наши планы — наше дело, и ответственность твоя закончилась. Тебе необходимо лишь подписать акт отречения от престола в пользу принца Арпелло из Пелии. После чего ты получишь коня, снаряжение, пять тысяч золотых лунов, — и эскорт доставит тебя к восточной границе.
— Вы хотите превратить меня в того, кем я был, прежде чем перешел границы Аквилонии и стал наемником ее тогдашней армии? Да еще с клеймом предателя на лбу? — зловеще раскатился смех Конана. — Значит, Арпелло! Я подозревал этого пелийского мясника, чванящегося следами королевской крови в своих жилах! И его руками ты хочешь править Аквилонией? От твоих разговоров на милю смердит мошенничеством! Скорее мы встретимся в аду!
— Глупец! — резко поднялся Амальрик. — Не забывай, что ты в нашей власти, и при желании мы способны лишить тебя не только короны, но и головы!
Ответ Конана был ответом человека, чья варварская необузданная натура никогда не вписывалась в строгие рамки дворцового этикета — он плюнул прямо в лицо Амальрика.
С воплем бешенства вскочил король Офира, хватаясь за меч, и двинулся на Конана, занося клинок для удара.
Тсотха-ланти загородил ему дорогу.
— Спокойно, ваше величество: этот человек — мой пленник.
— В сторону, волшебник! — прохрипел Амальрик, доведенный до безумия издевательским взглядом голубых глаз киммерийца.
— Я сказал — стой! — рявкнул Тсотха, и злобная гримаса исказила его черты. Тонкая рука жреца вынырнула из широкого рукава, и облачко пыли окутало лицо Амальрика. Тот вскрикнул, пошатнувшись и роняя меч, и, схватившись за голову, бессильно рухнул на ложе.
Кофтские стражники бесстрастно смотрели перед собой, а Страбон, обхватив кубок дрожащими руками, выпил его до дна.
Амальрик отнял руки и потряс головой; глаза его постепенно приобретали нормальное выражение.
— Ты ослепил меня, — простонал он. — Зачем?
— Небольшой фокус, чтобы ты не забывал, кто здесь настоящий хозяин, — бросил жрец, скидывая маску вежливого придворного. — То, что ослепило короля Офира, — всего лишь пыль, найденная мною в стигийской гробнице. Еще раз — и ты будешь блуждать в темноте до конца жизни.
Амальрик вздрогнул, примирительно улыбнулся и потянулся за кубком, пытаясь скрыть злобу и страх. Будучи ловким дипломатом, он умел быстро создавать видимость спокойствия.
Тсотха повернулся к Конану, спокойно наблюдавшему за происходящим.
По знаку волшебника спешащие стражники схватили пленника и вывели из комнаты. Через мгновение они очутились в извилистом коридоре с мозаичным полом и золочеными стенами с причудливым орнаментом; свисавшие с потолка кадильницы наполняли коридор приятным дымом благовоний. Процессия свернула в узкий переход, мрачный и угрюмый, стены которого были облицованы яшмой и черным мрамором. Переход завершался бронзовыми дверьми, над которыми в жуткой усмешке скалил зубы человеческий череп. У дверей возвышался рослый, очень толстый субъект с отталкивающей внешностью, поигрывавший связкой ключей — невольник Тсотхи, евнух высшего ранга по имени Шукели; имя его окружали легенды, замораживающие кровь в жилах. Вместо умерших нормальных человеческих чувств им владело одно — звериная жестокость, находившая выход в страсти к пыткам.
За бронзой дверей узкая крутая лестница шла вниз, как бы ведя в самую глубину холма, на котором покоилась цитадель.
Внизу лестница завершалась железными створками, способными выдержать удары осадного тарана. Шукели отворил дверь и отошел в сторону. Конан заметил, что сопровождавшие его чернокожие кушиты явно были чем-то взволнованы: и даже евнух с необъяснимым волнением глядел в темноту, царящую за дверью; там находилось еще одно препятствие — решетка из толстых стальных прутьев, снабженная искусным замком, открывавшимся без ключа только снаружи. Шукели тронул рычаг, и решетка ушла в стену. Они очутились в широком тоннеле, пробитом в скальном массиве. Конан понял, что находится глубоко под землей — ниже основания холма, ниже фундамента цитадели.
Темнота отступила, отталкиваемая светом фонаря в руках Шукели. Кушиты ловко приковали короля к кольцу, укрепленному в стене; фонарь они закрепили в нише над его головой, так что Конан стоял в полукруге слабого света. Стражники суетились, чувствовалось, что они хотят уйти как можно скорее, они что-то тихо бормотали друг другу и бросали беспокойные взгляды в окружающий мрак. Тсотха жестом позволил им выйти, и они толпой кинулись к дверям, отталкивая напарников, как будто опасались, что темнота превратится в хищника и прыгнет им на спины. Тсотха повернулся к королю, и Конан заметил, что глаза его светятся в полумраке, а зубы поблескивают, подобно волчьим клыкам.
— Желаю удачи, варвар, — злорадно бросил маг. — Мне нужно ехать в Шамар, на осаду. Через десять дней я войду в твой дворец в Тарантии. Что мне передать от твоего имени женщинам сераля, прежде чем я сдеру с них атласную кожу? Она пойдет на пергаментные свитки, где будет запечатлена хроника побед Тсотха-ланти!
Конан ответил яростным киммерийским проклятием, а его рык сотряс воздух с силой, способной разорвать барабанные перепонки обыкновенного человека. Тсотха издевательски расхохотался и вышел. Решетка встала на место, и король еще успел увидеть удалявшийся грифообразный силуэт. Тяжелые двери с грохотом захлопнулись, и наступила тишина.
Конан подергал за цепь, испытывая ее крепость, и внимательно осмотрел кольцо в стене, к которому цепь была прикована. Его руки и ноги были свободны, но король понимал, что даже его стальных мышц не хватило бы, чтобы разорвать оковы. Звенья толщиной в палец крепились к железному поясу, охватывающему туловище Конана; сам пояс был в дюйм толщиной и шириной в ладонь. Одной тяжести этих оков достало бы, чтобы убить более слабого человека. С креплением между цепью и кольцом не справился бы и кузнечный молот. Само кольцо в стене являлось окончанием стального прута, пропущенного через стену и закрепленного с другой стороны. Конан выругался. Бросив взгляд в темноту, обступившую робкий полукруг мерцающего света фонаря, он ощутил накатывающуюся волну беспокойства. Рожденные инстинктом варвара опасения проснулись в его душе, растревоженное воображение населяло мрак подземелья страшными образами, да и разум подсказывал, что брошен он сюда не ради изоляции.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12
Тсотха злорадно ухмыльнулся, наблюдая неистовство оскорбленных владык.
— Даже если бы все, сказанное тобой, было бы правдой — не об этом хотим мы говорить с тобой. Наши планы — наше дело, и ответственность твоя закончилась. Тебе необходимо лишь подписать акт отречения от престола в пользу принца Арпелло из Пелии. После чего ты получишь коня, снаряжение, пять тысяч золотых лунов, — и эскорт доставит тебя к восточной границе.
— Вы хотите превратить меня в того, кем я был, прежде чем перешел границы Аквилонии и стал наемником ее тогдашней армии? Да еще с клеймом предателя на лбу? — зловеще раскатился смех Конана. — Значит, Арпелло! Я подозревал этого пелийского мясника, чванящегося следами королевской крови в своих жилах! И его руками ты хочешь править Аквилонией? От твоих разговоров на милю смердит мошенничеством! Скорее мы встретимся в аду!
— Глупец! — резко поднялся Амальрик. — Не забывай, что ты в нашей власти, и при желании мы способны лишить тебя не только короны, но и головы!
Ответ Конана был ответом человека, чья варварская необузданная натура никогда не вписывалась в строгие рамки дворцового этикета — он плюнул прямо в лицо Амальрика.
С воплем бешенства вскочил король Офира, хватаясь за меч, и двинулся на Конана, занося клинок для удара.
Тсотха-ланти загородил ему дорогу.
— Спокойно, ваше величество: этот человек — мой пленник.
— В сторону, волшебник! — прохрипел Амальрик, доведенный до безумия издевательским взглядом голубых глаз киммерийца.
— Я сказал — стой! — рявкнул Тсотха, и злобная гримаса исказила его черты. Тонкая рука жреца вынырнула из широкого рукава, и облачко пыли окутало лицо Амальрика. Тот вскрикнул, пошатнувшись и роняя меч, и, схватившись за голову, бессильно рухнул на ложе.
Кофтские стражники бесстрастно смотрели перед собой, а Страбон, обхватив кубок дрожащими руками, выпил его до дна.
Амальрик отнял руки и потряс головой; глаза его постепенно приобретали нормальное выражение.
— Ты ослепил меня, — простонал он. — Зачем?
— Небольшой фокус, чтобы ты не забывал, кто здесь настоящий хозяин, — бросил жрец, скидывая маску вежливого придворного. — То, что ослепило короля Офира, — всего лишь пыль, найденная мною в стигийской гробнице. Еще раз — и ты будешь блуждать в темноте до конца жизни.
Амальрик вздрогнул, примирительно улыбнулся и потянулся за кубком, пытаясь скрыть злобу и страх. Будучи ловким дипломатом, он умел быстро создавать видимость спокойствия.
Тсотха повернулся к Конану, спокойно наблюдавшему за происходящим.
По знаку волшебника спешащие стражники схватили пленника и вывели из комнаты. Через мгновение они очутились в извилистом коридоре с мозаичным полом и золочеными стенами с причудливым орнаментом; свисавшие с потолка кадильницы наполняли коридор приятным дымом благовоний. Процессия свернула в узкий переход, мрачный и угрюмый, стены которого были облицованы яшмой и черным мрамором. Переход завершался бронзовыми дверьми, над которыми в жуткой усмешке скалил зубы человеческий череп. У дверей возвышался рослый, очень толстый субъект с отталкивающей внешностью, поигрывавший связкой ключей — невольник Тсотхи, евнух высшего ранга по имени Шукели; имя его окружали легенды, замораживающие кровь в жилах. Вместо умерших нормальных человеческих чувств им владело одно — звериная жестокость, находившая выход в страсти к пыткам.
За бронзой дверей узкая крутая лестница шла вниз, как бы ведя в самую глубину холма, на котором покоилась цитадель.
Внизу лестница завершалась железными створками, способными выдержать удары осадного тарана. Шукели отворил дверь и отошел в сторону. Конан заметил, что сопровождавшие его чернокожие кушиты явно были чем-то взволнованы: и даже евнух с необъяснимым волнением глядел в темноту, царящую за дверью; там находилось еще одно препятствие — решетка из толстых стальных прутьев, снабженная искусным замком, открывавшимся без ключа только снаружи. Шукели тронул рычаг, и решетка ушла в стену. Они очутились в широком тоннеле, пробитом в скальном массиве. Конан понял, что находится глубоко под землей — ниже основания холма, ниже фундамента цитадели.
Темнота отступила, отталкиваемая светом фонаря в руках Шукели. Кушиты ловко приковали короля к кольцу, укрепленному в стене; фонарь они закрепили в нише над его головой, так что Конан стоял в полукруге слабого света. Стражники суетились, чувствовалось, что они хотят уйти как можно скорее, они что-то тихо бормотали друг другу и бросали беспокойные взгляды в окружающий мрак. Тсотха жестом позволил им выйти, и они толпой кинулись к дверям, отталкивая напарников, как будто опасались, что темнота превратится в хищника и прыгнет им на спины. Тсотха повернулся к королю, и Конан заметил, что глаза его светятся в полумраке, а зубы поблескивают, подобно волчьим клыкам.
— Желаю удачи, варвар, — злорадно бросил маг. — Мне нужно ехать в Шамар, на осаду. Через десять дней я войду в твой дворец в Тарантии. Что мне передать от твоего имени женщинам сераля, прежде чем я сдеру с них атласную кожу? Она пойдет на пергаментные свитки, где будет запечатлена хроника побед Тсотха-ланти!
Конан ответил яростным киммерийским проклятием, а его рык сотряс воздух с силой, способной разорвать барабанные перепонки обыкновенного человека. Тсотха издевательски расхохотался и вышел. Решетка встала на место, и король еще успел увидеть удалявшийся грифообразный силуэт. Тяжелые двери с грохотом захлопнулись, и наступила тишина.
Конан подергал за цепь, испытывая ее крепость, и внимательно осмотрел кольцо в стене, к которому цепь была прикована. Его руки и ноги были свободны, но король понимал, что даже его стальных мышц не хватило бы, чтобы разорвать оковы. Звенья толщиной в палец крепились к железному поясу, охватывающему туловище Конана; сам пояс был в дюйм толщиной и шириной в ладонь. Одной тяжести этих оков достало бы, чтобы убить более слабого человека. С креплением между цепью и кольцом не справился бы и кузнечный молот. Само кольцо в стене являлось окончанием стального прута, пропущенного через стену и закрепленного с другой стороны. Конан выругался. Бросив взгляд в темноту, обступившую робкий полукруг мерцающего света фонаря, он ощутил накатывающуюся волну беспокойства. Рожденные инстинктом варвара опасения проснулись в его душе, растревоженное воображение населяло мрак подземелья страшными образами, да и разум подсказывал, что брошен он сюда не ради изоляции.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12